Утоли моя печали - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 2
– Пожалуйста, конкретнее.
Она так и не могла найти удобного положения на жестком стуле, боль скулила в пояснице, между вторым и третьим позвонками. И все-таки не хотела пересаживаться в кресло. Вскоре после ранения у нее вообще отказали ноги, и больше месяца она пролежала без движения, а Бурцев по очереди с мужем Наденьки Вадим Вадимычем все это время просидели возле больничной койки. Кормили и поили, пока не поджила правая рука, и еще вслух читали ей старые любовные романы. Телевизор был в палате, но она запрещала его включать, потому что там уже вовсю стреляли, а вот чтение слушала с жадным удовольствием, хотя в романах этих была скукотища и смертная тоска. Сергей иногда засыпал сидя и, теряя строчку, молотил что-то от себя. Как потом выяснилось, и Вадим Вадимыч засыпал над книжкой.
Скоро Наденька запретила ходить обоим и взялась вытаскивать себя из постели…
Говорят, и до сих пор каждое утро бегает по десять километров по своим Воробьевым горам.
– Хорошо сказать – конкретнее… – проворчал Бурцев. – Но предупреждаю, мнение субъективное.
– С каких пор ты стал таким осторожным?
– В подлоге заинтересован в первую очередь Ватикан. Православная Церковь объявляет царскую семью святыми великомучениками, останки автоматически становятся мощами, к которым станут прикладываться верующие в ожидании чуда. А чуда нет по известной причине. Но это тоже из области…
– Продолжай! – прервала Фемида.
– Потом находят настоящие косточки Романовых. И Церковь оказывается в великом грехе и смущении. Экуменистическая пресса визжит от восторга, на тысячелетней истории православия, на Третьем Риме ставят последний крест.
– Считаешь, настоящие обязательно найдут?
– Дай только срок…
Надежда встала и, делая вид, что размышляет, прогоняла боль движением, ступала размеренно, твердо и почти беззвучно по ковровому покрытию на полу.
– Тебе бы спрыгнуть с каблучков, – не утерпел и посоветовал Бурцев. – На плоской подошве легче…
– Кому еще? – Она лишь сверкнула глазами от неудовольствия.
– Для остальных это все уже грубая материя. Президенту – как доказательство несостоятельности традиционной конфессии, премьеру – как отвлекающий народную боль горчичник: ходили в трауре по принцессе Диане, теперь в трауре по убиенным царям. А всенародный скандал ему нужен до зарезу, чтобы голодные шахтеры не думали о хлебе насущном…
– Хватит, – тихо вымолвила Наденька и села на стул. – Опять ты за свое…
– Я предупреждал.
Она еще раз попыталась угнездиться, но ничего не получилось, боль начинала ее раздражать.
– Можешь объяснить, почему твоих шахтеров все это так притягивает? Диана, царские косточки. – Фемида снова заходила по кабинету. – Так поглупели? Или это тоска по государю?
– Сначала запретила говорить об эфирах…
– А ты всегда представлял меня монстром, – вдруг обиделась она. – А еще близкий человек…
– Я просто тебя люблю…
– Ой, отстань! – по-студенчески отмахнулась Фемида и вынула из сейфа коробку от каких-то лекарств. – Суть дела такова. Генпрокуратурой получена странная бандероль… Точнее, письмо с фотографией и бутылка с водой. Все по твоей теме, по твоему профилю – о чудесах.
– Обожаю чудеса! – засмеялся он. – Ты бы взяла вот и сделала чудо, самое маленькое…
– Прекрати, Бурцев. – Фемида достала из коробки флакон из-под шампуня. Никто бы с этим не стал возиться, но фотография любопытная…
– А что во флаконе? Средство от перхоти?
– Утверждается, что живая вода.
– Живая вода? – Веселость с Бурцева слетела мгновенно. – Кто прислал? Откуда? Дай флакон!
– Ты можешь выслушать спокойно?
– Не могу. – Он отвернул пробку, понюхал, смело набрал в рот, подержал, чтобы ощутить вкус, и проглотил.
– Что ты делаешь? – возмутилась Фемида.
– Да, это живая вода, – уверенно сказал он. – Только почему здесь так мало? Столько прислали? Или раскушали?
– Ну ты вообще, Бурцев! Это же вещдок! Ты чокнутый!..
– Это не вещдок, Наденька, это настоящая живая вода. На экспертизу отправляла?
– Разумеется!.. А если бы там был яд, Бурцев? У тебя что, с крышей плохо?
Ему нравилось, что она перешла на студенческий жаргон и испугалась.
– Живой водой не отравишься. Впрочем… Ладно, это все тонкие материи. Что показала экспертиза?
– Ничего особенного… Обыкновенная талая вода. Ионы, соли и прочее. Отдай вещдок, пока не допил.
– Погоди, Наденька. – Он спрятал флакон за спину. – Подчинись мне один раз? Единственный! У тебя болит спина. Вижу, не надо! Хочешь, сейчас боль пройдет. Ненадолго, потому что мало живой воды, но пройдет.
– Перестань, Сергей Александрович. – Голос ее все-таки надломился. Фокусник, тоже мне… Не верю в твои чародейства!
– Ну один-единственный раз, Надежда! Как головой в омут, а?
– Я все перепробовала. Даже Елизаров не помог… Она посидела, глядя перед собой, вздохнула с равнодушным видом:
– Ладно… Что я должна делать? Лечь?
– Заголи спину и сядь.
Наденька сняла форменный пиджак, подтянула вверх юбку и села верхом на стул, подставила ему спину.
– Шамань, шаман…
Бурцев засучил рукава, бережно поднял белую форменную блузку и обнажил спину Наденьки, сразу же ставшую узкой и беспомощной. Пулевые ранения чистили и зашивали в местной больнице, и потому на нежной девичьей коже остались грубые, жесткие шрамы. Он осторожно набрал в ладонь воды из флакона и стал втирать в поясницу.
И вдруг подумал, какова была бы физиономия у ее секретаря, зайди он сейчас в кабинет? Грозная начальница сидит с задранной юбкой и голой спиной, на которой не видно полоски бюстгальтера, а посетитель что-то там колдует…
Даже захотелось, чтобы вошел, – неплохая месть за неласковую встречу и деготь в чашке вместо кофе…
– И это ты называешь лечением? – не вытерпела Наденька. – Хоть бы пошептал что-нибудь для антуража…
– Шептать буду на ушко, – проговорил он, испытывая волнение от прикосновений к ее телу. – Если Вадим Вадимыч уедет в командировку…
– Раньше ты не говорил пошлостей женщинам.
– Видишь, как опустился. – Он вылил остатки воды на ладонь и снова стал втирать – кожа и особенно рубцы шрамов поглощали ее мгновенно.
Наденька неожиданно замолчала и замерла, облокотившись на спинку стула и положив головку на сгиб руки. Он почувствовал, как ей приятно; он знал, что ей приятно.
– Здорово, если кто-нибудь войдет, – вдруг сказала она и тихо улыбнулась, – например мой секретарь.
– Я тоже об этом думал, – откликнулся он. – Но не войдет.
– Этот не войдет. И никого не впустит… Слушай, Бурцев, зачем ты отрастил бороду? Без нее у тебя был такой… мужественный вид.
– Знаешь, почему бояре сопротивлялись Петру, когда он стал резать им бороды?
– Ну почему? Просвети глупую бабу.
– Потому что в то время на Руси брились только голубые!
– Какая гадость… А они что, и тогда были?
– Были, иностранцы и свои, отечественные. О безбородых говорили, что они носят блядский образ.
Наденька скосила на Бурцева глаза, словно убеждаясь, не шутит ли он.
– Сегодня же Вадим Вадимычу скажу, чтоб обрастал. Муж ее работал в Министерстве по внешнеэкономическим связям и, насколько знал его Сергей, был человеком интеллигентным, мягким, лет на двадцать ее старше, так что закрадывалось подозрение, что он подкаблучник. Впрочем, с такой женой это не мудрено, тем более Вадим Вадимыч был в вечном долгу перед ней. Когда-то он попал в прокурорские сети по серьезному уголовному делу, однако Надежда выгородила, спасла его от неминуемой тюрьмы, а потом вышла за него замуж. Об этом он рассказал Бурцеву, когда они дежурили у ее постели…
– Скажи мне, Сережа… А зачем ты меня бросил? – глядя в дверь, внезапно спросила Наденька.
– Я тебя не бросал. – Бурцев вытряхнул последние капли из флакона на спину. – Ты сама ушла.
– Ушла… Но после того, как ты изменил мне. С этой!..
– В чем сразу же сам признался!
– Попробовал бы не признаться…