Пульсация. Книга 1. Марк (СИ) - Владон Евгения. Страница 5

– Умница. – голос Кэрролл звучал всё так же – спокойно, взвешенно и совершенно ненавязчиво, будто они обсуждали не средства интимной гигиены, а прогноз погоды на этот день. – Хорошенько там всё протри.

Да что же это такое? Почему её продолжает долбить разрядами острого возбуждения от абсолютно невозбуждающих (скорее монотонно докторских) приказов Лиз? Скоро ей на самом деле придётся там немало и вытирать, и промокать…

И почему Лиз больше к ней не прикасается? И что за навязчивые мысли на её счёт? Опять?..

– Поживей, Элл. Время – деньги.

Вот именно. Ведь Элл опоздала, а для Кэрролл – это не просто проявление инфантильного неуважения к чужой занятости и выделенному для тебя лично драгоценному времени. Это откровенное хамство от зарвавшегося раба. Только ему никогда об этом не скажут прямо в лицо (разве что за очень редким исключением), поскольку Лиз, как никто другой умела держать себя в руках, обладая воистину нечеловеческим терпением.

– Распусти волосы и расчешись.

Время от времени она говорила Эльвире, что делать дальше, пока сама заканчивала с техническими вопросами до начала съёмки. Кое-где «подправляла» освещение, усиливала или ослабляла мощность софтбоксов, отчего центральная кровать выглядела самым ярким световым пятном во всём помещении. Но на этом игра с тенями и светом не ограничивалась. Лиз любила создавать контрастные переходы между угольной тьмой, полусумраком и монохромной палитрой двух, максимум трёх, цветов. А сливать в единую экспрессию несочетающиеся оттенки, создавая поразительную глубину из сюрреалистичных рефлексов, – так и вовсе считалось её отличительной фишкой всех её известных работ.

Правда, сейчас всё выглядело каким-то непривычным. Элл не помнила, чтобы Кэрролл делала что-то ещё кроме как неотрывно следила за «происходящим» в дисплей фотокамеры, периодически нажимая на кнопки нужных настроек и пусковой затвор, время от времени отдавая распоряжения либо своим помощникам-ассистентам, либо позирующей модели. Теперь же она обходилась только своими силами, без единого ненужного свидетеля.

– Сядь по центру, спиной к изголовью.

– В какой-то конкретной позе?

– Пока просто сядь, как тебе удобней.

Весь этот чисто профессиональный настрой и далеко не интимно соблазняющие слова и действия Лиз окончательно сбивали с толку. Но хотя бы теперь Элли могла наблюдать за ней с более удобной позиции, видеть её красивое лицо прямо перед собой – спокойное и безупречное, будто одухотворённое и не от мира сего, если, конечно, не иметь никакого представления, кто перед тобой на самом деле. Хотя, в принципе, Кэрролл никогда и ни перед кем не менялась, особенно перед незнакомцами. Благороднейшая и наипрекраснейшая из всех существующих земных богинь.

Так что теперь Элл впервые и в полную меру начинала понимать не только Марка, но и всех его соперников, готовых перегрызть друг другу глотки лишь за одно ничтожнейшее право оказаться у ног своей королевы единственными избранниками (и не меньше, чем до скончания веков). Попасть в её личные покои, в святая святых! Что может быть наиболее важным и первостепенно значимым, чем эта маниакальная одержимость? Ведь только там она могла по-настоящему измениться, превращаясь из недоступной, практически непорочной святой в простую смертную – падшую грешницу: живую, открытую, чувственную женщину, которую они доводили собственными ласками до наивысшего пика запредельного наслаждения.

И, как бы дико это сейчас не звучало, но Элл тоже хотела его увидеть. То самое выражение страсти и пробирающего до костного мозга соблазна, что способны воздействовать на чужую психику не менее сильной ответной реакцией.

Сумеет ли она устоять перед всем этим? Перед самой Лиз Кэрролл? А если рискнёт и потянется к ней первой? Хватит ли на такой безумный шаг собственной наглости или полной отключки инстинкта самосохранения?

Лиз снова приблизилась, разглядывая выбранную ею же на этот час модель сканирующим насквозь взглядом пугающе искушённого художника. И нет, в её глазах не прослеживалось ни малейшего намёка на сексуальный голод или похотливый интерес. Обычно так смотрят как на какой-нибудь общедоступный товар, сверяясь с заявленной на него ценой через его представленную визуализацию.

Только для Элли и этого оказалось более, чем достаточно, чтобы в который раз за прошедшее здесь время пропустить сквозь себя острейший разряд ошеломляющего возбуждения. И какой смысл лгать себе дальше, если она действительно ждала, как какая-то одержимая маньячка, прикосновения чужой близости и пальцев к своему телу. Вот-вот. Именно ждала, затаив дыхание, отсчитывая последние секунды обратного отсчёта перед неминуемым, когда же Лиз начнёт придавать её телу более изысканную позу, поправляя одежду и волосы… разводить в стороны дрожащие коленки…

Вагина снова надрывно запульсировала режущими спазмами невыносимого вожделения, клитор налился кровью, набух до максимальных размеров; соски заныли, сжались и затвердели, пока грудь наливалась томной истомой, визуально увеличиваясь и округляясь, становясь ещё более чувствительной и упругой. Буквально жаждущей, как и всё тело, остервенело требующей настоящих и куда ощутимых касаний. Казалось, ещё немного, всего одно неосторожное движение и… она точно кончит.

Как, вашу мать?! Как Лиз это делала? Возбуждала едва не любого, кто подпадал под её треклятые чары, без какой-либо физической стимуляции эрогенных зон. И после этого скажете, что не существует никакого ведьмовства?

– Придвинься поближе к спинке кровати и подними руки над головой.

Спасибо хотя бы за лёгкое отрезвление. Но всё равно недолгое. Куда сложнее оказалось не подавать виду, насколько сильно тебя сейчас изводило грёбаным перевозбуждением. Лиз не должна о нём догадаться, если не забывать о том факте, что она являлась ярой гомофобкой. Да и Элл никогда до этого не приравнивала себя ни к лесбиянкам, ни к би, пусть временами и пускалась во все тяжкие, но только если под очень сильным наркотическим опьянением. Сейчас-то она далеко не под кайфом, если не считать будоражащие накаты острой эйфории от близости Кэрролл и её щедрейших прикосновений.

Вообще, по внешности Лиз никогда невозможно было определить её истинное состояние. Будто всегда наглухо закрытая, перед кем бы то ни было. Ни единого намёка на желание или попытку откровенного соблазна, даже когда сама оказывалась в эпицентре устроенных ею же тематических постановок с ролевыми играми.

Её безупречная матовая кожа сохраняла свой изначальный оттенок без единого намёка на прилив или, наоборот, резкий отлив крови. Взгляд всё так же невозмутим и поверхностен. Зрачки не расширяются и не сужаются. Дыхание ровное, едва заметное. Всё, что она может себе позволить из проявленных на публику чувств – лишь мягкую улыбку снисходительной королевы. Ни манерных поз, ни чересчур кокетливых заламываний от томной соблазнительницы, хотя природной грации ей не занимать. Любой неосведомлённый наблюдатель может с лёгкостью принять её за фригидную сучку, попросту плевавшей на все его потуги чем-то её завлечь или заинтересовать. А может даже и за безэмоциональную социопатку, для которой общеизвестные формы удовлетворения совершенно не подходят. Поэтому она якобы и ищет своей аномальной природе антисоциальной личности ненормальные, а порой и сверхаморальные формы нетрадиционных сексфантазий, в коих сама же зачастую не принимала персонального участия.

Только Эльвира и все, кто был очень тесно знаком с Кэрролл, прекрасно знали, что Лиз далеко не социопатка. И уж тем более не психопатка, коллекционирующая с маниакальной одержимостью в своём тайном бункере забальзамированные части тел собственных жертв. Лиз – богиня! Единственная, совершенная и неповторимая! И этим всё сказано! Причём богиня из языческой мифологии, где созидание, величие и милость высших сил переплеталась с необузданной жестокостью и едва не инфантильным гневом эмоционально неуравновешенных богов.

Да, Лиз – творец и художник в прямом смысле этого слова и с очень большой буквы. А социопаты изначально лишены чувства прекрасного, как и каких-либо способностей к созиданию. И то, что она умела скрывать свою истинную натуру от не в меру любопытных глаз, лишь добавляло её божественному образу неповторимого шарма ещё более недосягаемого совершенства. Именно данная черта и вызывала у окружающих людей столь бурную реакцию с зашкаливающим интересом, засасывая их сущности со здравым рассудком в вязкие топи чужой неразгаданной тайны. Побуждая (или, скорее, толкая) на самые безумные поступки, а временами даже ломая психику и прежние представления об обыденных вещах, одновременно распаляя страстную одержимость заполучить столь ценный приз в собственные руки. И не только одну внешнюю оболочку, но и скрытую в ней душу.