Под маской улыбки (ЛП) - Лак Оливия. Страница 2

И тут вспоминаю.

И замираю.

Дама никогда не открывает дверь сама, тем более, когда рядом есть прислуга.

Я отдёргиваю руку, словно обожглась, и роняю её на колени, где лежит мой клатч с кристаллами от «Сваровски». Я провожу по ним кончиками пальцев в терпеливом ожидании. Краем глаза я замечаю, как Дэвид поджимает губы. Он терпеть не может, когда я забываю о своём положении.

Карло быстро открывает пассажирскую дверь, впуская внутрь машины удушающую влажность Майами. Застенчиво улыбнувшись Дэвиду, осторожно ставлю одну ногу на дорожку. Карло предлагает мне руку. Держась за него, я выхожу из машины, удерживая равновесие в босоножках на высоком каблуке. Я обмениваюсь с Карло вежливыми взглядами и благодарно киваю. Дэвид утверждает, что невербальная коммуникация неважна. После всех этих лет я так и не научилась следовать этому правилу.

Крепкие пальцы берут меня за локоть, провожая к входной двери через густую листву. Французская лаванда, ромашки «Санта-Барбара» и ряд горшков с цветами украшают дорожку. Мерцающие в лунном свете газовые фонари освещают знакомые кованые двери. Обычно Дэвид открывает входную дверь и, если она активирована, отключает систему безопасности. Каждый день различная прислуга проходит через роскошный дом в средиземноморском стиле, что делает систему сигнализации обременительной. Учитывая поздний час, дом пуст и охрана должна быть вооружена.

Карло уже исчез в своём доме. Он и его жена Миранда, которая также является нашей экономкой и поваром, живут в маленьком двуспальном доме на территории поместья. Их дом находится достаточно далеко, чтобы обеспечить уединение, но достаточно близко, чтобы они могли немедленно прибыть по просьбе Дэвида.

В огромном поместье, кроме нас с Дэвидом, никого нет.

Холод безмолвного дома не покидает меня. Если бы меня попросили описать интерьер, я бы отнесла его к категории музейного шика. Стены украшают изысканные произведения искусства, в столовой стоит подлинная скульптура Чихули, а мебель настолько безупречна, что я иногда боюсь на неё садиться. Этот дом строился, чтобы впечатлять. Когда мы входим, слышится только цокот моих каблуков и стук блестящих туфель Дэвида по мраморному полу. На полпути к парадной лестнице я понимаю, что Дэвид не отключил сигнализацию.

— Странно, — произнесла я. — Миранда, должно быть, забыла включить сигнализацию, когда уходила вечером. Она не сработала, когда я открыла дверь.

— Возможно, — равнодушно к изменению в протоколе отвечает Дэвид. Небольшое беспокойство закрадывается в мои мысли, но я отмахиваюсь от него.

После мы молча идём по широкому коридору на втором этаже к хозяйской спальне. Было время, когда я с удивлением разглядывала своё окружение. Дорогая мебель, окна от пола до потолка, открывающийся вид на водоём Корал Гейблс, и яхта, припаркованная у подножия дока, кричали о богатстве и привилегиях. Девушка из маленького городка в центральной Флориде может только мечтать о такой жизни.

Дэвид идёт к шкафу, я следую за ним. Он двойной. Нужно пройти через шкаф Дэвида, чтобы попасть в мой — шкаф для него и неё версии Морганов. Костюмы Дэвида висят по цветам. Стирка производится ежедневно, так что он не останется без какой-либо одежды. По просьбе Дэвида моя сторона шкафа организована по типу одежды — юбки, блузки, платья и так далее, а затем по цвету. Круглый комод с мраморным верхом в центре комнаты содержит моё нижнее белье, сейф для наших украшений и любой предмет одежды, для которого не требуется вешалка. Для большинства женщин ряды изысканной обуви, сумок и эксклюзивных дизайнерских этикеток — воплощение фантазии. Для меня все эти физические проявления богатства — всего лишь костюмы, чтобы скрыть моё сомнительное воспитание. Под всем этим блеском и гламуром всё ещё скрывается та девчушка из трейлерного парка, которая на обеде у мэра забыла, какую вилку использовать.

Сначала я сажусь на мягкую скамейку рядом с комодом и снимаю свои вечерние туфли. Ставлю их на полку для обуви рядом с другими итальянскими и французскими каблуками. Нужно немного покрутиться, чтобы расстегнуть молнию моего фиолетового платья. Осторожно вешаю его на своё место. Затем кладу бриллиантовый браслет и серьги с подвесками обратно в сейф. С этим платьем нельзя надевать лифчик. Мне пришлось приклеить чашки к груди, чтобы не испортить его. Клей обжигает, когда я отклеиваю ткань, оставляя уродливые красные следы. Освободившись от нарядного костюма, я натягиваю шёлковое чёрное неглиже и халат из одного комплекта.

Когда я захожу в белоснежную ванную, чтобы смыть косметику с лица, Дэвид моет руки в раковине. Если бы я могла, использовала бы минимум косметики. Мне повезло иметь всего лишь пару несовершенств за жизнь и макияж кажется ненужным дополнением. Но простое лицо не подходит для фотографов, поэтому Дэвид настаивает на том, чтобы перед каждым мероприятием мне наносил макияж профессиональный визажист.

— Несколько деловых вопросов требуют моего внимания, — говорит Дэвид, вытирая руки о хлопковое египетское белое полотенце.

— Хорошо.

В моей голове пролетает тысяча идей в минуту для платья Адрианы.

— Я тоже немного поработаю в кабинете, — отвечаю я.

— Не засиживайся допоздна, Каролина. Сон красоты важен для тебя. — У любого другого мужа такие слова могли бы сойти за ласку. Но в случае с Дэвидом, это был приказ.

— Ладно. Не больше часа, — с готовностью отвечаю я, не желая ссориться. Дэвид кивает и выходит из комнаты. Даже когда никто не смотрит, он двигается с хорошо натренированной элегантностью.

Моя студия находится в противоположном конце второго этажа дома. Квадратная комната больше, чем любая спальня, в которой я жила, в том числе в общежитии в колледже. Подобно моему шкафу, каждая одежда, иголка, нитка и кусок материала лежат на своих местах. Встроенные ящики занимают всю стену, а в шкафу стоят два манекена. Неважно, в каком идеальном состоянии находится моя студия, я испытываю глубокое удовлетворение, просто находясь здесь.

Когда карандаш касается блокнота, мои пальцы двигаются почти автоматически. Время исчезает, когда я представляю, что подойдёт высокой и стройной Адриане. Красный шёлк превосходно будет сочетаться с её иссиня-чёрными волосами. Не говоря уже о том, что платье будет патриотичным для президентского торжества. Спустя несколько минут я откидываюсь в кресле и критически изучаю первый набросок. Я кусаю нижнюю губу — ещё одна привычка, которую Дэвид ненавидит, — оценивая линии.

Вдруг комната погружается во мрак. Абсолютная темнота, не учитывая свет звёзд и полной луны, проникающей сквозь большое окно. Выглянув в него, я понимаю, что света нет во всех домах у водоёма. Должно быть какие-то неполадки.

Сердцебиение мгновенное учащается, и губы кривятся от отвращения. Взрослая женщина боится темноты. Унизительно.

Я вскакиваю на ноги и запахиваю халат, как если бы он мог защитить меня от монстров, скрывающихся в тёмных углах дома. Я выскальзываю из своей студии в коридор с видом на большую комнату внизу.

— Дэвид? — зову я дрожащим голосом.

«Не будь дурой», — приказываю я себе. — «Всё нормально. Свет наверняка скоро включат».

— Дэвид? — зову я ещё раз, когда он не отвечает. Страх в моём голосе возрастает. Как ни стараюсь, не могу подавить растущую панику.

Зло свободно бродит в темноте.

Я спешу в спальню. Может, Дэвид спит. Я присоединюсь к нему в постели, а когда проснусь утром, электричество уже включат. Мне не о чем беспокоиться.

— Дэвид, — пищу я у двери в комнату. Тяжёлые чёрные занавески задёрнуты и не пускают в комнату ни единого лучика лунного света. Должно быть, он в кровати. Я тихо закрываю за собой дверь, погружаясь в темноту. Дэвид настаивает на абсолютной темноте в комнате, утверждая, что любой проблеск света помешает ему спать.

Руки дрожат в попытке придержать халат у груди. Я чувствую, как быстро стучит моё сердце в груди. Дыхание сбивается. «Ещё пара шагов, и ты будешь в кровати». Я приближаюсь к огромной кровати, но возникает подозрение, что что-то тут нечисто. Не видя ничего вокруг, я протягиваю руку к матрацу, когда это случается.