Клетка (СИ) - Рейвен Елена. Страница 47

По возвращении в палату рассказываю матери, что Василиса пришла в себя, но ещё остается в реанимации. Тут уже и мои процедуры, и перевязки подходят, и на какое-то время я выпадаю из реальности. Видимо, даже такие элементарные действия, как подъем и спуск на инвалидной коляске, в моём состоянии оказываются слишком утомительными. После перевязки я отрубаюсь.

В больнице я провожу неделю, прежде чем меня выпроваживают домой, а вот Василиса задерживается, и через две недели моего Лисёнка только переводят в обычную палату. После событий в “Лофте” поднимается целая волна арестов коррумпированных чиновников, кто так или иначе был связан с Андреем Ерошиным. Исаковский лишь один раз набирает мне, чтобы сообщить, что эта гнида жив и сядет надолго не только за торговлю, но и за покушение на жизнь.

— Ты сегодня поедешь в больницу? — спрашивает меня мама, готовя что-то на кухне. Это настолько дикое зрелище, что я даже на мгновение забываю ответить на вопрос, пытаясь вспомнить, когда она готовила мне в последний раз. И не могу. Даже до ухода в армию, сопливым юнцом я сам себе готовил чаще всего. Она хоть и не пила тогда, но всё же отстранилась от домашних дел.

— Саша?

— А? Да, я еду сейчас в клинику, навещу Василису, а потом в контору.

— А что же будет дальше, сынок?

— Дальше я займусь квартирой, которую ты сдуру отдала этим риелторам.

— Саша, я же уже объясняла, что ни при чем…

— Да-да, ты божий агнец, которого обманули и надурили. А не скажешь, почему ты не позвонила мне сама?

— Мне было стыдно, — мать отворачивается, и я вижу, как судорожно она делает вдох.

— Прости, сейчас это уже неважно, надо думать, как вернуть квартиру. Ладно, я поехал.

— Передавай привет Василисе.

— Ага, — запихиваю в рот булочку и выхожу из дома.

Снег уже растаял, и в хорошую погоду здесь можно вполне приемлемо проехать, не качаясь на колее. Что для меня хорошо, потому как раны не до конца затянулись.

— Где моя рыжая птичка? — захожу в палату и опускаю на стол возле стены новый букет. Нет, не розы, это слишком банально. Я приношу Василисе какие угодно цветы, кроме роз.

— Изнемогает от желания самостоятельно уже сходить в туалет, — ворчливо отзывается Васька с кровати.

— Тогда я не смогу носить тебя на руках, — подхожу ближе и накрываю её губы своими. — Я успел соскучиться, Лисёнок.

— И я скучала по твоим губам и рукам и ещё хочу домой.

— Милая, как только врач разрешит, я заберу тебя, но не в твою квартиру…

— Почему это?

— Потому что ты моя, — поправляю волосы девушки, убирая кудрявую прядь за ухо ей. — И ты призналась, что любишь меня.

— Не помню я такого, — но яркий румянец на щеках выдает её с головой.

— Правда что ли? Может быть, это была какая-то другая танцовщица “Лофта”?

— Ты… невозможная задница, Ворошилов!

— Что?

— Зачем издеваешься над больным человеком? — дует губы рыжая.

— Я люблю тебя, — уже без смеха и даже улыбки произношу и вновь целую любимую. — А ты меня, я помню и знаю это. Но, может быть, ты повторишь?

— Вот ещё!

— Ну, что тебе стоит? — бодаю её носом в щеку. — Повтори или надо, чтобы меня снова подстрелили, чтобы ты смогла себя пересилить… — не успеваю я договорить, как слышу сопение девушки, а отстранившись, вижу в её глазах слезы. — Вась?

— Никогда больше не смей так со мной поступать!

— Но я же не специально, к тому же до конца мне не удалось защитить тебя.

— Я люблю тебя, — она прижимает ладонь к моей щеке.

— Ну вот, не смертельно ведь, — улыбаюсь, но целую свою девочку снова.

— Вижу, ваше присутствие действует хорошо на нашу пациентку, — насмешливый голос доктора от дверей заставляет меня отстраниться.

— Как дела, доктор? — улыбается Василиса, а мне же приходится сжать зубы, особенно когда врач откидывает покрывало, рассматривая затягивающийся шрам.

Абсолютно голая Васька ниже пояса порождает во мне желание оттащить врача, особенно когда он начинает трогать её живот. Но не двигаюсь с места и не произношу ни слова, понимая, что мое поведение кроманьонца неуместно в данном конкретном случае. Поэтому терпеливо жду, — уж что-что, а терпение у меня гигантское, иначе не смог бы работать снайпером, — когда закончится осмотр, чтобы услышать вполне радостную новость, что больную можно забирать на амбулаторное лечение домой.

И я верен своему слову: отвожу Василису в свой дом. Да и она сильно не возмущается, по крайней мере, пока речь не заходит о комнате для сна. Романова требует себе отдельную комнату и кровать, но присутствие матери в доме лишает её этой привилегии.

— Ничего не поделаешь, милая, на диване в гостинной никто спать не будет, а кровать в гостевой комнате занята мамой, ты же не выгонишь её на диван? Или меня с двумя пулевыми ранениями? Да и тебе не дело спать на нем, к тому же кровать у меня большая и мягкая…

— Да помню я это и без напоминаний. Ты хитрый манипулятор, Ворошилов.

— Ну почему же? Здесь за тобой будет круглосуточный уход сразу двух человек, где ты ещё найдешь сиделок, да ещё и бесплатных?

— А бесплатных ли?

— Ну, может быть, поцелуи в качестве оплаты услуг меня и устроят, — ухмыляюсь. — А мама бонусом будет.

— Вот я так и знала, — она хмурится, но стоит мне подойти ближе и обхватить её лицо, как девушка улыбается. — Хочешь получить первую плату?

— Именно так, — проговариваю тихо и накрываю её губы своими.

С помощью “Бульдозера” удается выйти на эту группу риэлтеров, и, оказывается, на их счету не только захолустье в Измайлово, но и достаточно крутые квартиры прямо в центре Москвы. И не все собственники были пьяницами, были и просто ветераны, у которых не осталось родственников. И так как такое не провернуть в одиночку, у них имелись связи в администрации мэра. Но даже это их не спасло. Жаль только тех, кто купил у них жильё “по выгодной цене”. И покупатели, которые купили нашу квартиру, тоже влетели на деньги. Правда ведь говорят: “не гонялся бы ты, поп, за дешевизной”. Всё оказывается не таким уж и радужным в итоге. Но квартира возвращена, мама переезжает обратно к себе, но ненадолго. Спустя два месяца я всё же отправляю её в клинику, не столько чтобы избавиться от зависимости, сколько чтобы не сорваться вновь. Ведь тут надо мозги поправлять в первую очередь, а там психологи заточены на это как раз. Пара недель терапии, плюс отдых на свежем воздухе. Ну и мне спокойнее, что она не одна в квартире или снова дружбу водит с алконавтами.

Что же касается нас с Василисой, то, как и в любой не слишком адекватной паре, у нас случаются свои загоны. Как, например, сегодня, когда она собирается в клуб. И пусть это не “Лофт”, но танцевать голой на шесте — это для меня как серпом по яйцам. Тем более, когда уже всё на самом деле по-настоящему. Никто никому ничего уже не должен. У меня покончено с работой под прикрытием, у Васьки нет долгов, да и работы в Лофте, потому как после погрома, который устроили люди Исаковского и Ерошина, там надо делать капитальный ремонт.

— Неужели нельзя пойти официанткой? Барменом? Да хоть кем!

— Саша, прекрати, мы уже сто раз это обсуждали. Это просто работа, за танец я получаю деньги, но в этом месте никто не заставляет спать с клиентами.

— Всё равно ты будешь раздеваться перед ними, — ворчу, хоть и понимаю, что уперся, как баран, не имея на то веских оснований.

— А ты каждый день ходишь со своими военными девчонками в душевую после тренировок и ничего?

— Да это всего раз было! И то потому, что у нас сломался душ.

— Ну да, конечно, — хмыкает рыжая бестия, и я поджимаю губы. Рассказал по своей дурости о единственном случае, так теперь каждый спор мы возвращаемся к этому инциденту.

— Василиса, ты же понимаешь, что это не одно и то же?

— Почему? — она подходит ближе и обнимает меня за плечи, заглядывая в глаза. — Ты же раздетый был, и они были раздетые. А в моем случае раздеваюсь лишь я, да ещё и получаю за это деньги.