Фиктивная жена для миллиардера (СИ) - Алвин Лана. Страница 43

Так обидно стало! Столько сил и времени потратила, чтобы вывести Бельского на чистую воду, а он даже глазом не моргнул, назвав мои слова ерундой и бредом! «Да не Бельский ты, — ругала я его, роняя слёзы, — а Кобельский — эта фамилия тебе гораздо лучше подходит!» И ведь, поганец такой, разрушил мои самые чистые и романтические мечты о нём! «А ведь он мне стал нравиться! Очень! У-y-y-y!» — это я, окончательно расстроившись, принялась реветь, опустив голову на руки.

Глава 38

Но слезами горю не поможешь, потому я довольно быстро взяла себя в руки. Вернулась домой, приняла душ, выпила кофе и уселась на кухне рассуждать, что мне делать дальше. На ум пришло следующее. Мне нужен был Кропоткин. Я набрала его номер. Но трубку почему-то взял не Анатолий Фомич, а Маша. Грустным голосом, от которого у меня сердце сжалось в маленький тугой комочек, она сказала:

— Здравствуйте.

— Привет, Маша. Меня зовут Лана, помнишь, я приезжала к вам с дедушкой?

Да, помню.

— Передай ему трубку, пожалуйста.

— А он… умер, — вдруг выговорила девочка так тихо, что мне показалось, будто я ослышалась.

— Маша, повтори, что ты сейчас сказала?

Дедушка умер, — ответила девочка и всхлипнула.

— Как умер?! Что случилось? Ничего не понимаю. Я же была у вас четыре дня назад?

В трубке послышался шорох, какой-то строгий голос, и мне на вопросы ответила уже не Маша, а какая-то дама.

— Добрый день. Вы кто?

— Меня зовут Светлана Межерицкая, я журналист, а вы кто?

— А я — сотрудник комиссии по делам несовершеннолетних Гаспринского района города Ялты Анна Васильевна Кострикова, — ответила женщина. — Маша временно находится у нас, мы решаем ее судьбу.

— Простите, но что случилось?

— Все контакты со СМИ у нас только через пресс-службу УМВД, туда и обращайтесь, — сказала Кострикова, как отрезала, и положила трубку. Я попробовала дозвониться, но бесполезно — телефон оказался отключен.

Вот это да! Как же так? Что могло случиться с Кропоткиным? Мне срочно нужно было это выяснить. И следующее, что я сделала, это позвонила в мини-отель, где они остановились с Машей, благо адрес запомнила, а найти нынче по интернету можно что угодно.

Вежливая женщина (насколько я смогла догадаться, хозяйка заведения) на мой вопрос ответила с грустью: «Представляете, такой вот ужасный случай. Анатолий Фомич пошел утром на базар за овощами, а когда возвращался, ему стало плохо с сердцем. Он сел на скамейке во дворе, а когда мы вызвали «Скорую», было уже поздно. Медики сказали — обширный инфаркт. Потом приехала полиция, и Машу забрали в КДН. Мы спросили ее, кому можно позвонить, может, у нее есть еще какие-то родственники, а она ответила, что жила с дедушкой и больше никого нет. Бедная девочка, осталась сиротой… — женщина всхлипнула. — Простите, мне так ее жалко, у самой ведь трое. Не представляю, как бы они, если бы со мной… О, Господи!

Я попросила собеседницу сложить все вещи Кропоткиных в отдельное место и пообещала вскорости их забрать.

— А вы им кем будете?

— Я Машина тётя.

— Да? Она не говорила.

— Я сама недавно узнала.

Положила я трубку и задумалась: «Лана, что ты творишь? Зачем вмешиваешься в жизнь девочки? Ну да, осталась она теперь сиротой, но твое-то какое дело? Мало ли детишек без родителей живут в России. Всем не поможешь». Но доводы разума не сильно подействовали. Я ощутила себя в некоторой степени виноватой в произошедшем. Если бы не моё расследование, Кропоткин наверняка остался бы жив. А так выходит, что это я со своими вопросами заставила старика сильно понервничать, и вот такой печальный результат.

Я по интернету купила билет на ближайший рейс в Ялту, и уже через час ехала в аэропорт на такси. Могла бы на своей отправиться в путешествие, но события последних дней меня окончательно вымотали. Постоянно хотелось спать. Потому первое, что я сделала, когда самолет набрал нужную высоту, это уложилась как можно удобнее и отключилась, чтобы проснуться в аэропорту Симферополя и уже оттуда добираться до места назначения.

В мини-отеле, с владелицей (как выяснилось на месте уже точно) которого я разговаривала, договорилась довольно просто: положила на стойку ресепшена триста евро. Женщина еще немного поворчала, мол, так поступать неправильно, вдруг я лишь выдаю себя за родственницу девочки. На что я возразила: «Вам разве нужно, чтобы здесь лежали невостребованные вещи? Поверьте, они стоят гораздо меньше тех денег, которые я вам за них предложила», и дама успокоилась. Тем более что я решила остановиться у нее, оплатив последующие трое суток проживания.

Затем отправилась в комиссию по делам несовершеннолетних Гаспринского района, где старший инспектор Анна Васильевна Кострикова оказалась, в отличие от ее манеры говорить по телефону, милейшей женщиной примерно пятидесяти лет. Правда, мне пришлось постараться, чтобы объяснить ей, кем прихожусь Маше. Благо, Артём Бельский пока со мной не развелся, и у меня всё еще стоял в паспорте штамп о браке с ним. Ну, а дальше было дело логики: вот документ, удостоверяющий, что Маша Кропоткина состоит в близком родстве с Бельским, а поскольку я его жена, то имею право начать оформление опекунства над девочкой.

Анна Васильевна проверила мой паспорт по полицейской базе, удостоверившись, что я на самом деле та, за кого себя выдаю. Затем не поленилась позвонить в медицинское учреждение, где я заказывала генетическую экспертизу. Лишь после этого согласилась на мою встречу с Машей и оформление документов. Но прежде мне предстояло поговорить с самой девочкой. Забрать ее в тот же день из Центра временного содержания несовершеннолетних я не смогла, но зато объяснила, что она теперь не одинока, и я помогу ей вернуться домой.

Малышка смотрела на меня так печально во время беседы, что я едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но сумела удержать себя в руках, а когда вышла из сиротской обители, то несколько минут глубоко дышала, стараясь успокоить нервы. Даже пожалела, что не курю. В такие минуты, говорят, очень помогает.

Следующие два дня я занималась тем, что бегала из одной инстанции в другую. Когда чиновники утверждают, что разные справки, подписи и печати можно получить очень быстро, посредством портала «госуслуги» и «электронной очереди», они, как всегда, выдают желаемое за действительное. Мне пришлось немало побегать между разными инстанциями, собирая разные бумажки. В том числе медицинскую справку о состоянии здоровья, автобиографию, характеристику с места работы, характеристику с места жительства и даже такую бумажку, как «справка органов внутренних дел, подтверждающая отсутствие у гражданина, выразившего желание стать опекуном, судимости за умышленное преступление против жизни и здоровья граждан».

За многое из того, что мне пришлось доставать в авральном порядке, я должна буду лично поблагодарить Нюшу. Тот, все еще оставаясь, несмотря ни на что, моим преданным другом, расстарался на славу, иначе бы у меня ничего не получилось. Я же себя в эти дни чувствовала главным героем фильма «Мужики!» С той лишь разницей, что ему пришлось хлопотать за троих детей и даже собаку, а мне только за одну девочку, к которой я не имела, по сути, никакого отношения.

«Но вот такая у меня душа неравнодушная к чужому горю. Нетипичный я журналист, наверное, — думала, ожидая, когда состоится очередное заседание органа опеки и попечительства. Весь пакет документов был у меня уже готов. Но через десять минут буквально я выскочила на улицу, вновь вся на нервах: мне сообщили, что одной бумажки не хватает — согласия супруга на то, чтобы я стала опекуном Маши Кропоткиной. Я пыталась было возразить, что это не имеет значения, у нас формальный брак, даже показывала копию брачного контракта, где мелкими буквами это было указано.

Бесполезно. Чиновники ответили просто: «формально вы жена, он — муж, значит, необходимо его согласие. Или вы можете с ним развестись, но тогда ваши шансы стать опекуном уменьшаться — незамужним мы стараемся не предоставлять такого права». Ну, и как мне теперь его добывать, если мы крепко поссорились? Если я, по сути, послала Бельского куда подальше, поскольку он оказался таким вот, мягко говоря, нехорошим человеком? И тут я решила пойти на подлог, поскольку ничего мне больше не оставалось. Аргумент, который у меня был при этом, звучал железно: я стараюсь ради будущего маленькой сироты, а остальное мелочи.