Волчья хватка - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 42

Вероятно, бандерша на рыбалке пробилась поближе к Каймаку, напомнила ему о невостребованном заказе и, едва причалив к берегу, кинулась в гостиницу и скоро подвела и представила свою наперсницу шефу «Горгоны», хотя тот мог видеть ее за столом сорок раз. Тогда Ражный и заподозрил, что на этом юбилейном отдыхе есть некое подводное течение и эта Надежда Львовна приехала со своим стройотрядом не только для того, чтобы скрасить досуг, ублажить состоятельных мужчин; какие-то свои дела проделывала, интриги плела и весьма осторожно заманивала в сети влиятельного государственного служащего.

Так показалось вначале...

Вторым, а может, и главным интриганом тут был финансист. Чувствовалось, он стремится показать, что выше всех плотских утех и вынужден участвовать в скучных для него юбилейных мероприятиях; ни баня, ни пьянка, ни рыбалка ему не интересны, и толпу из сексуально озабоченных самцов и трудящихся самок он глубоко презирает.

А Каймака и вовсе ненавидит!

Поджаров слегка оживился, когда после рыбалки устроили соревнование по стрельбе из пистолетов и автомата «узи», принес из машины своего «стечкина» и с удовольствием перемолотил все бутылки, развешанные по кустам. Шефа «Горгоны» это задело, поскольку ему хотелось ловить рыбы больше всех и стрелять лучше всех. Ему вложили в руку пистолет, навешали бутылок еще больше, и Каймак открыл огонь. После впустую расстрелянной первой обоймы он закричал:

– Пистолет дерьмо! Дайте другой! Поджаров, дайте мне ваш пистолет!

Тот с удовольствием вручил ему «стечкина», но подложил свинью – поставил флажок на автоматический огонь, и Каймак, не проверив, ударил по мишеням длинной очередью. Естественно, не попал, однако на финансиста не обиделся, перевел пистолет на одиночные выстрелы и оставшимися в обойме семью патронами расколотил две бутылки. Пока ему перезаряжали оружие, оглянулся на толпу и чуть ли не лекцию прочитал:

– Это очень тяжелый пистолет, скажу я вам. И вообще, отечественное оружие – детище системы и для спортивных целей не годится. Оно предназначено только для убийства. Для убийства человека.

Затем подманил к себе Милю с ошейником, поставил ее впереди себя, положил ствол на ее плечо и с упора расстрелял все бутылки без единого промаха.

Публика радостно зааплодировала, а оглушенная, оглохшая девица, качаясь, пьяно убрела к кочегарке и там чуть ли не заползла в траву – ее попросту контузило от выстрелов и теперь тошнило.

Бандерша тотчас же ускользнула следом, а Каймак вдруг заметил Ражного.

– А как у нас стреляют охотники? – спросил он, под одобрительный гул отдыхающих протягивая ему пистолет. – Или вы привыкли убивать зверей дробью?

– Охотники привыкли стрелять по живым целям, – уклонился Ражный. – И не только дробью. Но живых мишеней я пока не вижу.

Шеф «Горгоны» ничего слышать не хотел, сам пошел развешивать бутылки.

– Вот сейчас и посмотрим! Сначала по мертвым!.. Если что – организуем живых! – Толкнул в бок одну из своих подружек, мол, вот она, мишень, и торжественно объявил: – Внимание, господа! На огневой рубеж выходит настоящий охотник!

Финансист мгновенно оказался рядом, зашептал:

– Принимай вызов, хозяин. Иначе шеф опозорит... Давай, давай, спецназ, покажи класс! Тебе же хочется его показать, я вижу...

Более всего Ражного насторожили не его провокаторские способности, а упоминание о спецназе: Поджаров ничего из его биографии не должен был и не мог знать. Впрочем, как и приятель, втравивший его в это дело.

– Я его сделаю, а он обидится и денег не заплатит, – свалял дурака Ражный.

– Деньги плачу я, – предупредил финансовый директор. – Давай!

Каймак со своими «живыми мишенями» развешал бутылки, вернулся сияющий, в предвкушении удовольствия взял со стола пистолет и снова протянул Ражному.

– Прошу вас! Как говорили в старину, к барьеру!

До целей было метров двадцать, поэтому Ражный отошел еще на столько же, увлекая за собой болельщиков, и, когда остановился на новом рубеже, все затихли.

– Давай! – улучив мгновение и скрывая восхищение, еще раз шепнул Поджаров.

Ражный выбрал позицию, поприцеливался в бутылки, затем несколько секунд смотрел в небо и, отвернувшись от мишеней, попросил:

– Завяжите мне глаза.

Кажется, публика не расслышала этого, но Каймак все понял.

– Если охотник не разобьет ни одной бутылки, он уже победил! Завяжите ему глаза!

В толпе возник легкий шумок – искали, из чего сделать повязку, и тут смуглокожая филологиня, подаренная ему бандершей, сдернула с себя бюстгальтер, не спеша приблизилась и, жарко дыша в лицо, дразня грудью, стала так же медленно завязывать глаза.

– А если у меня затрясутся руки? – шепотом спросил он.

– Такие руки не затрясутся, – одними губами вымолвила итальяночка.

На расстрел посуды ушло девять секунд – по одной на бутылку. Десятая осталась целой, поскольку висела донышком к фронту и Ражный срубил ветку над ней.

Он поставил пистолет на предохранитель и не успел сдернуть с глаз повязку, как оказался в объятьях Каймака...

Тогда у него и возникло подозрение, что этот важный и странный человек иной сексуальной ориентации – слишком уж жарко обнимал и норовил поцеловать в губы, так что можно было бы спутать со смуглянкой. Ражный вывернулся из его рук, сдернул с глаз бюстгальтер и поднял его вверх. И лишь когда Каймак отступил, под недружелюбное молчание парней «Горгоны», кинулся обнимать и поздравлять Ражного яростный стройотряд. И десяток женских рук, губ не смогли стереть или хотя бы затушевать ощущение мерзости, оставленное этим защитником прав человека.

В последнюю очередь к Ражному подошел финансист, хлопнул по плечу, но спросил опять шепотом:

– Ну что, убедился?

Ражный в ответ сплюнул и отер рукавом лицо.

Между тем этот поединок был почти мгновенно забыт, ибо Каймак нашел новое развлечение – варить уху, и все теперь колготились возле костра. А Поджаров на правах уже своего, доверенного человека, почти не отходил от Ражного.

Шеф «Горгоны» не брезговал работой, возился с уловом, носил дрова, снимал накипь в огромном медном котле и сам добавлял специи. Он в самом деле был или извращенец, или циник, потому что указав, например, на котел с ухой, сказал, что он похож на тюремную парашу, а потом стал рассказывать публике, какими бывают параши вообще и как на них неудобно сидеть.

Девица с черным ошейником прочихалась, прокашлялась, но оставшись глуховатой на одно ухо, была возвращена бандершей на место и теперь вертелась возле костра, что-то щебетала, а Каймак по-прежнему ее игнорировал и лишь однажды, когда проверял уху на соль, поднес деревянную ложку к ее губам и попросил попробовать. Миля храбро приложилась к ложке, но опалила губы, прыснула на него ухой и, смущенная, убежала в гостиницу.

В тот же миг возле Каймака очутился старший егерь Карпенко, самый демократичный, коммуникабельный из егерей, да еще и фельдшер по образованию, быстренько достал марлевые салфетки, бережно промокнул, отер лицо шефу «Горгоны» и успокоил, что никакого ожога нет, даже первой степени. Так что вместо контакта получился казус, и Ражный в тот миг подумал, что Каймак сделал это с умыслом, поскольку ни свои самовары, ни заказная девица, ни вообще женщины ему были не нужны.

Подставляя свое обрызганное лицо Карпенко, он проводил взглядом девицу, презрительно сморщился и, зачерпнув новую порцию, дал своей усатой спутнице.

И у той все получилось с блеском.

Вообще его невозможно было представить на государственной службе, в каком-нибудь огромном кабинете, решающим дела «о защите прав человека». Или он был таким лишь на отдыхе, в обществе подвластной ему «Горгоны», где полностью расслаблялся и напрочь уходил от серьезной своей должности?..

В это время вернулся посланный в командировку телохранитель и деловым тоном сообщил шефу, что на данный момент рокфора в областном центре нет – проверено на высшем уровне, и что послана специальная машина в столицу, которая вернется завтра утром и доставит сыр прямо на базу.