Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения. Страница 39

А ты и не спешил, наверное, не имея в этом плане на мой счет никаких изначальных планов. Просто пытался меня убаюкать, избавить от страхов и боли известным лишь тебе в таких случаях способом (и что-то мне подсказывало, ты применял его впервые в жизни и только на мне). Вначале просто скользил кончиками пальцев то по моему лицу, то по спутанным волосам, любуясь или рисуя по чувственной коже невесомыми мазками, как рукой, так и взглядом, иногда что-то шепча очень ласковое и успокаивающее. Такое же нежное, как и твои прикосновения. Настолько интимные и откровенные и в то же время совершенно целомудренные, от которых сердце сладко замирало, словно его окутывали воздушной паутинкой, пропитанной сладким ментолом. И последующая от них дрожь по коже, под кожей и в солнечном сплетении охватывала уже вовсе не от недавних страхов. Она уже была другой. Легкой и исцеляющей. Как и ощущение твоей умопомрачительной близости и всего тебя, наполняющего меня все глубже и осязаемей.

По ресничкам, по бархатным ворсинкам на щеке и скуле, по немеющей поверхности дрожащих губок. Будто мягчайшей пушинкой или пуховым перышком. Пуская в мои нервные окончания россыпью живых искр из невероятных ощущений.

Наверное, ни один химический наркотик не обладал таким сильнодействующим эффектом головокружительного одурманивания с избавлением от мучительной боли, как твои касания и ласки. И мне совершенно не хотелось тебя останавливать, зная, что ты в любом случае не перейдешь опасную грань. И зачем останавливать то, что меня сейчас лечило и возвращало к жизни, избавляя от ненужного груза и вытесняя из исстрадавшегося сознания засевшие там занозы от недавно пережитого над ним насилия.

Я и сама хочу уже большего. Ощущать тебя все время. Чтобы ты не останавливался. Чтобы полностью погрузиться только в осязание твоих физических (и ментальных тоже) прикосновений. Ты не просто рисовал по мне пальцами, оставляя на коже пульсирующие отпечатки своих фантомных меток, ты будто оплетал меня невидимыми ниточками самого прочного в мире кокона, но столь легчайшего, мягкого и нежнейшего, что я готова уже была провести в его клетке весь остаток своей жизни. Потому что он совершенно меня не стеснял и не сковывал, а становился моей второй кожей. И при каждом собственном движении я сладко вздрагивала, ощущая, как он по мне скользит, как томно сжимает мои чувственные сенсоры и как проникает тончайшими иголочками упоительного дурмана в мою воспаленную плоть.

Я уже и не сдерживалась. Прикрывала глаза. Позволяла этим зыбким волнам нести меня как можно дальше от внешнего мира, от всех оставшихся где-то там ни для кого непосильных проблем. Больше ничего не было. Кроме тебя и меня. Кроме нас. Твоего дыхания, ласкающего взгляда, твоих касаний и биения твоего сердца… Моего единственного мужчины…

А когда твои пальцы прошлись по моей шее, по ключице, плечу и всему изгибу руки, я впервые не удержалась и порывисто выдохнула, пропустив через все тело, будто легкий разряд статического тока восхитительной дрожи. И наши ладони снова встретились. Так ненавязчиво, как и твои губы едва-едва соприкоснулись с моими. И нет. Ты меня вовсе не целовал. Просто ими касался, как до этого касался пальцами. А теперь повторял их движение своими губами. Пока ласкал мою ладонь и рисовал по моим вздрагивающим пальчикам живыми узорами первозданного откровения.

Казалось, ты буквально передавал через мою немеющую кожу свои же сумасшедшие ощущения, заставляя чувствовать невероятную мощь переполняющих тебя желаний и одержимых эмоций. Заражая ими и питая мою собственную кровь. Спасая от самой себя, забирая мою всеразрушающую боль и вытягивая капля за каплей физическую слабость. И ты не просто меня ласкал или успокаивал. А именно читал и приручал, превращая в свою личную тень, в продолжение своих действий, своей воли и себя самого.

И после того, когда ты вошел в меня, я уже и не ощущала себя прежней и той, кто еще совсем не так давно трясся от страха перед неизведанным и боялся собственных к тебе чувств, будто смертельной отравы. Словно всего за несколько минут до этого, ты меня полностью оголил. Снял с меня до самого последнего лоскутка всю меня старую, обнажив перед собой самое сокровенное и скрытое до этого от всех и вся. И взял все это, как собственное, принадлежащее по праву только тебе одному. Взял, забрал, присвоил и наложил свою неразрывную печать. Навсегда… На веки вечные… До скончания времен… Пока смерть не уничтожит этот мир и не отберет нас друг у друга…

— …А почему ты меня уже несколько раз называл "стрекозой"?

Наверное, именно так и занимаются настоящей любовью. Вначале поднимают вас в небо до самых звезд, но они совершенно не обжигают и не сжигают дотла. Наоборот, ласкают и наполняют своим ослепительным светом, позволив прикоснуться к их поверхности и достичь их эпицентра в момент очередного зарождения Абсолюта. А потом вы просто в этом парите, в защитных волнах самого прекрасного во Вселенной мира. Мира вас двоих. Вроде бы и такого крошечного, но настолько безграничного и совершенного, что о существовании других подобных миров, вам и знать теперь уже не хочется.

Я бы, вероятно, и молчала дальше, довольствуясь только малым (или, наоборот, наибольшим) — возможностью прижиматься к тебе. Чувствовать твои жаркие объятия и тебя всего, на своей кожей, в коже, под кожей… внутри своих нервов и эрогенных рецепторов. В твоих фантомных толчках в глубинах своего разбуженного тобою естества… В щекочущих каплях твоего обильного семени, время от времени сбегающих вязкими струйками по моей воспаленной промежности.

Но меня сейчас так безумно распирало от неведомых мне ранее чувств и эмоций, будто вместе с оргазмом ты заставил меня пережить нечто совершенно для меня новое и неизведанное. Почти невероятное. Так что поделиться этим с тобой хотелось едва не до трясучки. Разве можно такое прятать только в себе, особенно когда его так много, и оно захлестывает тебя с головой с каждой пройденной минутой все больше и глубже. Тем более, что часть этого восхитительной эйфории по праву принадлежало и Киру. Жаль, что нельзя было раствориться в нем буквально, сплестись всеми нашими клеточками тел и сущностей в одно целое — совершенное и неделимое. А, самое главное, больше никогда не возвращаться во внешний мир…

— Чего это ты вдруг вспомнила об этом прямо сейчас?

Действительно, с чего бы? Когда мне больше всего хотелось в эти минуты рассматривать его лицо, прижиматься к нему еще крепче, чувствовать еще сильнее, чем чувствовала, и изучать всего-всего кончиками собственных осмелевших пальчиков. А еще, забраться ему в голову, в его память и узнать о нем абсолютно все-все-все. Каким он был карапузом после рождения, как выглядел в раннем детстве, подростком, в юные годы. Как менялся на протяжении всей своей прожитой жизни, о чем мечтал, где успел побывать и какие самые сильные впечатления пережить и испытать. А, главное, откуда у него и его отца одна и та же привычка называть меня Стрекозой?

Хотя, не знаю. Просто молча его разглядывать и ощупывать в полусумраках спальни, пытаясь запомнить и прописать на своей коже все эти ни с чем несравнимые ощущения, чтобы возвращаться к ним раз за разом снова и снова, когда его не будет рядом, напоминая, что это все реально… что МЫ реальны.

— Не знаю… просто вспомнилось. Твой отец тоже меня так называл… Теперь это выглядит как-то… странно, что ли?

— Серьезно? Действительно, странно. — Кир даже попытался разглядеть на моем лице доказательства тому, что я сейчас не шутила, приподняв его поближе к своему за подбородок. — Вообще-то он так называл со своим братом мою мать, но перестал это делать уже очень давно. Во всяком случае, я уже и не помню, когда именно. Да и сам успел за столько времени об этом подзабыть. Вспомнилось где-то через несколько дней после того, как тебя так окрестил еще в "Дубае". А потом оно как-то само по себе присосалось и больше уже не отпускало. В любом случае, я с отцом об этом не договаривался и не выбирал, как тебя называть. Считай, это просто совпадение, возможно на каком-то даже подсознательном уровне. Хотя я никогда не ассоциировал свою мать ни со Стрекозой, ни с чем бы то ни было похожим и, естественно, никогда ее так не называл.