Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения. Страница 46

— …Надеюсь, многое из всего этого может и не пригодится. Но подстраховка, хочешь не хочешь, а лишней никода не будет.

Кир снова прокрутил все замки и защелки, убрав с дверных петлей блокирующие фиксаторы и в этот раз открыв двери совершенно для иной цели. Вернее, проверив, что она больше не заперта, и он может теперь выйти в коридор общего этажа без каких-либо препятствий.

У меня моментально остановилось и дыхание, и сердце. Как бы не банально это не звучало, но я все равно была не готова к такому, пусть и знала, что это должно было уже вот-вот произойти. Кир потому и притащил сюда с собой наспех собранную дорожную сумку, далеко не маленький пластиковый кейс и выбранное в гардеробной достаточно теплое демисезонное полупальто. Он больше не собирался возвращаться ни в одну из комнат собственной квартиры. По крайней мере не сегодня. Черный стильный кромби (простите, не знаю от какого брендового производителя) тоже ожидал своего звездного часа вместе с багажом. Скорей всего, его используют по прямому назначению уже после того, как его владелец доберется до Стокгольма.

Кирилл продержал дверь открытой всего несколько секунд. Затем снова ее закрыл и, совсем уж неожиданно, развернулся ко мне лицом, сделав всего один разделявший нас полушаг. Я и ахнуть не успела, как оказалась запечатанной внутри живой клетки рук, под удушающим напором сильного мужского тела и самой головокружительной в мире близости Стрельникова-младшего. Казалось, он буквально затянул меня в себя или окутал собой — физически, ментально, астрально и бог весть как еще. Но то, что это было пережито и прочувствовано на каком-то запредельно ирреальном уровне, я никак не могла не заметить, как и не пропустить через себя всесметающим взрывом собственной реакции и сводящих с ума ответных эмоций. Даже несдержанно всхлипнула, поскольку совсем не ожидала, насколько же это будет невыносимо больно. Практически смертельно больно…

— Все, что я тебя прошу и о чем буду умолять за пределами этой квартиры — не делать глупостей. Просто дождись моего возвращения и ничего более. Это минимум, что от тебя требуется…

Тогда какого он смотрит на меня так, будто уходит на войну или на какую-то опасную для жизни гопническую сходку? Зачем всматривается и разглядывает меня с такой ненасытной жадностью, касаясь дрожащими пальцами моего лица, как самого драгоценного в мире сокровища? А его глаза… боже правый.

Как мне теперь забыть этот убийственный взгляд сходящего с ума от внутренней боли смертника? Его бездонную глубину, в которой самой хотелось утонуть прямо сейчас, сию секунду и без возможности на бессмысленное спасение.

А его последовавший почти сразу за этим поцелуй… Накрывший мои губы жарким вакуумом сминающего рта… пронзивший насквозь и "навылет" мучительной реакцией моего тела каждую клеточку воспаленной плоти, агонизирующего сознания и измученного последними днями сердца… От таких поцелуев либо лишаются жизни сразу же и на месте, либо выживают вопреки всем законам природы и логики.

Я не знаю, каким чудом выжила тогда и почему так его и не остановила. Почему, господи? ПОЧЕМУ?

— Я скоро вернусь… обещаю.

Это неправильно. Так нельзя. Так не делает никто. Разве что только профессиональные убийцы. Вначале вонзая своей жертве в сердце острозаточенным стилетом, а потом обратно, с неспешной аккуратностью, вынимая его из проколотой, но все еще упрямо бьющейся мышцы.

— Люблю… — хриплым шепотом по моим глазам и новым ударом по сердцу. Горячими губами по переносице и холодному от болезненной испарины лбу… Смертельным разрывом наших тел и рук… наших душ и сердец…

Может поэтому я и не сумела ничего сказать в ответ? Из-за контузившего меня едва не до потери сознания болевого шока? Впрочем, как и закричать… Я вообще ни хрена не успела тогда сделать. А понять, что же только что произошло со мной и на моих глазах — так и подавно. Так и смотрела, молча, не дыша, с открытым на отрывистом выдохе ртом. Парализованная насквозь произошедшим, еще не мертвая, но уже и не живая. Ведь живые делают хоть что-то и хоть как-то борются за свою жизнь, а не смотрят соляным столбом в спину уходящего от них любимого человека…

Ты так за все эти пролетевшие с бешеной скоростью секунды и не обернулся. Ни разу. Даже когда закрывал за собой дверь. А я… Я так и не шелохнулась. Не произнесла ни звука. Не закричала и побежала следом… хотя, наверное, в мыслях рвалась из себя, как одержимый бес из тела своего носителя. Я даже не знаю, сколько так простояла, судорожно вслушиваясь в доносящиеся до меня из внешнего коридора звуки и пытаясь по ним определить, что ты сейчас там делаешь и как далеко уже ушел от меня. Хотя по ощущениям, то, как я продолжала тебя чувствовать до сих пор, мне все еще не верилось, что сегодня я тебя больше уже не увижу. По крайней мере, рядом с собой, в живую…

Наверное, и до спальни я так же добралась, чисто на автомате, не понимая как и благодаря каким внутренним механизмам сильно заторможенного организма. И, возможно, по той же причине не сразу расслышала мелодию телефонного звонка, приглушенного темными недрами моей повседневной сумки. А ведь Кир предупреждал, что позвонит сразу же из машины, прямо по дороге в аэропорт. Только, увы… Эта мелодия принадлежала не его номеру, пусть я и установила ее не так уж и давно. Да и мне понадобилось какое-то время, чтобы наконец-то сообразить откуда и почему уже по второму кругу играет песня Раинт ит Власк (уже и не помню в чьем конкретном исполнении).

Что ж. Раз звонят, то придется ответить. Зачем мучить абонента, пытающегося дозвониться до меня, даже не представляю, с какой уже по счету попытки.

— Да, Глеб…

ГЛАВА девятая

Если бы действительно все было так просто, и если бы от моих решений не зависело столько жизней…

Оставаться в стороне? Пугливо прятаться и забиваться в глубокую нору подальше от обложивших со всех сторон проблем? Тогда почему этого не сделал сам Кир? Даже нескольких минут не продержался. Рванул практически на самый дальний край континента (еще и северный) только для того, чтобы спасти своих людей от неминуемой расправы за его плотские грехи и невинные слабости. Так почему я должна сидеть сложа руки и наблюдать, как им манипулируют, принуждая к действиям, которые должны очень скоро подвести его к чему-то более неминуемому? Мы ведь прекрасно понимали, что все это далеко не обычная прихоть его отца, а самая банальная ловушка. И лезть в нее с головой, совершенно не зная, что ждет в ее скрытых недрах, куда глупее моего почти схожего поступка.

Но я, по крайней мере, хотя бы более-менее представляла, что именно меня ожидало. И, в отличие от Кира, имела возможность добраться до Глеба без каких-то обходных путей, после чего на месте определить всю масштабность нависшей над нами угрозы. А может даже и что-то сделать. Что-то предотвратить или на время приостановить.

Не могла я сидеть и играться в гонялки, зная, что в эти минуты Кирилл находится в серьезной опасности. Да и не только он один. Пусть мне и не говорили об этом открытым текстом, зато всячески показывали и "мягко" так намекали, что все зависит только от меня. Если я не одумаюсь, не осознаю всех возможных последствий моих последних ошибок, на моих глазах вполне очень даже скоро пострадают самые дорогие мне люди. Уж кто-кто, а Глеб Стрельников едва ли будет затягивать с уже давно принятым им решением.

Хотя, не знаю, что хуже. Когда приходится подыгрывать в чужом сценарии, зачитывая непривычные для меня тексты смиренной жертвы или же напрямую выяснять, чего же от меня хотят и чего добиваются. Хотел бы Глеб всех и вся расставить по своим местам, заставив тем самым выполнять лишь одни его четко прописанные условия, то на вряд ли бы стал затевать всю эту игру со сложными комбинациями и многослойными ходами. И это-то как раз и пугало. Осознанием, что это не сколько игра, а попытка достучаться до нашей совести до того, как мы успеем наломать еще больше дров и тем самым приблизимся к неизбежному наказанию. А то что оно должно в очень скором времени последовать — в этом я уже нисколько не сомневалась.