Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения. Страница 62

Если бы к ней действительно сделал последний разделявший их шаг самый обычный смертный, неожиданно подняв свои увесистые ладошки и с отеческим порывом обхватив тощие предплечья почти желанной гостьи, на вряд ли она вообще что-нибудь при этом почувствовала бы. Но в том-то и дело. Не каждый день тебе выпадает "удача" заглянуть в лицо реального Дьявола. И особенно в глаза, чей осязаемый взгляд способен вызвать паническое удушье или добраться до твоего сердца в одно только мгновение ока. Ощущения настолько ни с чем несопоставимые, что даже понятия в такие мгновения не имеешь, сколько тебе на деле хватит сил и секунд продержаться в этом убойном состоянии или каким-то чудом даже уцелеть.

— Нельзя позволять своим чувствам брать верх над критическим разумом, тем более, когда на кону стоят жизни очень близких тебе людей. И отдельная тебе благодарность за честность. В наши дни — это настолько редкое качество, что невольно испытываешь искренний шок, всякий раз, когда слышишь из чьих-то уст воистину будоражащие признания. Обещаю, Ксения, взвесить все за и против перед тем, как принять окончательное решение и, естественно, дождавшись того момента, когда Алина и Кирилл захотят рассказать нам о своих отношениях. Во всяком случае, я уже буду готов к тому времени и к данным потрясениям и физически, и морально. Так сказать, во всеоружии.

Наверное, когда собственные страхи уже готовы прикончить тебя прямо на месте в самые ближайшие секунды и куда действенней выпущенной в лоб пули, ты готова поверить во что угодно и чему угодно, лишь бы избавиться от этого кошмара хоть на какой-то ничтожный процент. Да и как можно не поверить столь искренней улыбке напротив и этим честнейшим во всем мире глазам, чей цепкий взгляд ни разу за все это время не потянулся ни в сторону, ни куда-то еще? Держал до последнего на своем прицеле уже готовую на все и вся глупую жертву.

Так что, да. Ксения Лунева это сделала. Практически сдалась или поддалась то ли чужому обаянию, то ли собственным слабостям, так и не заметив в выражении чужого лица ни единого намека на подвох. К тому же, кто бы вообще стал ее за это осуждать? Ей просто уже не терпелось отсюда уйти. Вернее, сбежать. Сломя голову… прямым курсом до ближайшего ж/д вокзала… Главное, как-то уйти отсюда относительно целой и невредимой. И, чем быстрее — тем лучше.

— Спасибо… за понимание. Честно признаться, я редко за кого способна вот так просить. Вернее даже, вообще не способна. Но вот за Альку… сейчас впервые четко осознаю, что надо. Ей, как никому другому это надо…

— Понимаю. Я тебя прекрасно понимаю. И полностью с тобой согласен.

Естественно, ей хотелось уверовать во что угодно, тем более в такую не наигранную улыбку. Человеку, чье поведение и располагающие к нему жесты перекрывали все недавние к нему страхи столь долгожданным послаблением всем на хрен расшатанным нервам. А какое успокаивающее тепло исходило от его сильных и одновременно очень заботливых ладоней.

Конечно, она хотела ему поверить. А вы бы не поверили после всего, через что ей пришлось только что пройти?

— Алине несказанно повезло иметь рядом такую невероятно замечательную подругу. Большего ей и пожелать теперь сложно. Думаю, ты сегодня, как никто другой, заслужила достойную всем твоим чаяньям награду. Будем считать ее вроде как за компенсацию всему тому, что тебе пришлось делать в последнее время.

Если он и пытался смягчить последними словами истинный смысл им сказанного, то его дальнейшие действия произвели совершенно обратный эффект. Лунева не то что протрезвела из недавнего полузабытья, казалось, ее еще больше припечатало к месту от полного осмысления услышанного и увиденного. Будто разрядом в десять тысяч вольт прошибло или ударило молнией в позвоночник.

Но, разве, она не за этим сюда пришла? Выложить, как на духу, полученную ею информацию и получить за нее ожидаемое вознаграждение. Тогда почему ее так коробит от жестов Глеба Стрельникова? От того, как он отступает к ближайшему к ним столику и берет оттуда совершенно ненавязчивым движением пухлый конверт. Что лежит в этом конверте, можно и не гадать. Те самые тридцать серебряников, ради которых она и пошла на все то, что уже успела натворить и не только за сегодня. И едва ли проснувшаяся совесть успокоится при виде полной суммы скрывавшихся там денег.

— Самое время, выкинуть из головы все дурные мысли и позволить себе немного расслабиться. Ты этого заслужила, как никто другой. Устрой себе настоящий выходной с обязательным шопингом и салоном красоты. Побалуй себя, как говорится, на полную катушку, ни в чем себе не отказывая.

Воистину убийственная ситуация. Когда четко осознаешь, что значат эти гребаные деньги в этой треклятой ситуации, а отказаться от них — ни рука не поднимется, ни язык во рту не разморозится. Да и как можно отказаться, когда тебе их протягивают с такой отеческой улыбкой, в буквальном смысле от чистого сердца и без каких-либо задних мыслей. Она ведь действительно заслужила их, как ни крути. Уже успела внести непоправимую лепту в происходящее безумие…

Что возьмешь их, что не возьмешь, при любом раскладе ничто из этого не изменит. Предшествующий за этим ход событий неизбежен, все дальнейшие последствия уже не предотвратить, как и не замолить всех своих прошлых грехов. А на счет чести или совести… А разве Ксения Лунева ими когда-то по праву гордилась? Еще скажите, они у нее имелись…

— Перенеси все сегодняшние встречи и совещания либо назавтра, либо раскидай на оставшиеся на этой неделе дни. Все телефонные звонки, само собой, фиксируй, но меня, пожалуйста, ставить в известность об их содержании и возможной срочности не нужно. Даже если это будет хоть сам президент Российской Федерации личной персоной или Елизавета-вторая. Меня сегодня ни для кого нет. Тем более, что через несколько часов я отсюда уеду и, скорей всего, на весь оставшийся день.

— Да, конечно, Глеб Анатольевич. И примите наши соболезнования…

Он бы так и прошел, как на одной волне, лишь ненадолго задержавшись у стола своего главного секретаря и совершенно не обращая внимания на впившиеся в него взгляды обеих помощниц. Будто их тут вовсе не было, а сам он обращался не пойми к кому и куда. Но вставленная фраза Марьяной с неожиданным дополнением о соболезновании, буквально одернула его где-то в двух шагах от дверей собственного кабинета. Там он ненадолго и стопорнулся, словно его только что принудительно вернули в мир обычных смертных и к той жизни, в которой он и сам периодически существовал.

На раздумье над ответом, правда, ушло не так уж и много времени, пусть ему и показалось, что он с ним несколько затянул, будто пытался вспомнить из-за кого конкретно ему соболезнуют, и каким образом его секретари успели прознать об очередной трагедии в семье Стрельниковых едва ли не через несколько часов после случившегося.

Но обернулся он к Марьяне без спешки, без удивления и то всего лишь через плечо, едва ли сумев сфокусировать на красивом лице давно не юной женщины свой когда-то очень цепкий взгляд. Казалось, он и смотрел не сколько на нее, а куда-то сквозь, с легкой задумчивостью хмурясь и явно подбирая с особой тщательностью подходящие к данному случаю слова.

— Спасибо, Марьяна Сергеевна, но… Было бы целесообразнее перенаправить ваше сочувствие Маргарите Павловне и ее семье. Думаю, она нуждается в нем куда больше моего.

Нет, он вовсе не пытался как-то этим поддеть или поставить на место слишком услужливую секретаршу. Ему просто не понравилось, что его только что выдернули с установленного им до этого настроя и более важных на этот час мыслей.

— Извините, бога ради, Глеб Анатольевич, — естественно она тут же стушевалась и даже покраснела, что для нее являлось большой редкостью. — Я… я просто как-то не подумала.

— Неважно… — поджав губы в утешительной улыбке, он просто ей сдержанно кивнул, вроде как благодаря за все ее столь ценные старания. — Сделайте то, о чем я попросил и постарайтесь меня не беспокоить, чтобы не случилось и кто бы не умер за это время еще. Меня здесь нет ни для кого, даже для вас.