Айлсфордский череп - Блэйлок Джеймс. Страница 29

У пристани, прозванной «Устричной улицей», на воде покачивалось десятка два суденышек для ловли моллюсков. Рано утром вокруг них неизменно кишели покупатели, закупавшие устриц — свежайших, все еще перепачканных песком и илом, из самого устья Темзы, лучших устриц из Уитсебла [28] и районов южнее — бушелевыми [29] корзинами. Финн живо представил себе утреннее столпотворение: шум, гам, торговки и разносчики кофе и бутербродов из кофеен, перекрикивающие друг друга, суетливые дельцы, лощеные повара из богатых рестораций, хмурые по раннему времени трактирщики, уличные мальчишки, карманники да прочая шушера — и усталые моряки, перетаскивающие из трюмов своих посудин мокрые корзины.

К десяти часам утра торги, как правило, заканчивались, а сейчас и вовсе было уже поздно — три часа дня, — так что рынок потихоньку заканчивал работу, кофейни тоже практически опустели. Посудина Дейви, легко узнаваемая благодаря сине-красной полосе вдоль ватерлинии, стояла среди прочих. Сам Дейви отсутствовал, что для такого времени было совсем неудивительно. Не оказалось его и в кофейне «У Родвея», и данное обстоятельство означало, что искать его, скорее всего, следует в «Козле и капусте», старинном пабе на аллее Стуков. Улочка эта, надо сказать, получила свое название отнюдь не в честь звука, а потому что некогда являлась логовом предателей. Гая Фокса продали там всего за пригоршню шиллингов — во всяком случае, так Финну рассказывал Квадратный Дейви, а уж по части баек равных ему, поди, и не было.

Пресловутая аллея, с ее ветхими постройками, что, почти смыкаясь над головой, оставляли от неба лишь узкую полоску, находилась недалеко. Зимой на улочке царил вечный сумрак, плавно переходящий в ночь, да и сейчас, в самый разгар лета, аллею окутывала густая тень; только по отблескам на грязных стеклах многостворчатых окон верхних пажей можно было догадаться, что где-то светит солнце. В заполненной нечистотами сточной канаве плавал обглоданный труп кошки. Финн перешагнул через преграду и двинулся по булыжной мостовой, старательно избегая попадаться кому-либо на глаза. Наконец показалась деревянная резная вывеска паба, изображающая бородатого козла с довольно-таки похотливым взглядом и нахлобученным в качестве шапки капустным листом. Побитая непогодой входная дверь вдруг резко распахнулась, и на пороге возник какой-то тип в поношенной фетровой шляпе. Красные глаза его слезились — явно от неумеренных возлияний джина, — а одежда воняла. Мужчина злобно обернулся, что-то бросил в сердцах и, споткнувшись о разбитый бордюр, пошатываясь, двинулся прочь, бормоча под нос ругательства. Финн нащупал под рубахой рукоятку ножа для разделки устриц и шмыгнул в заведение, готовый выскочить наружу, если Квадратного Дейви не окажется за его любимым столиком. При таком раскладе ему придется дожидаться Дейви в его посудине, сокрушаясь о потере времени.

— Да это же Финн Конрад, чтоб мне пусто было! — прозвучало вдруг из сумрака, и паренек приметил в углу Дейви, сидящего в компании наполовину опустошенной кружки пива. Промелькнувшее на лице бывшего работодателя удивление сменила широкая улыбка, и Дейви приветственно кивнул. По своему обыкновению, он курил трубку, и над головой его вилось облачко зловонного дыма. Ростом ловец устриц не вышел, зато был широк в плечах и, отличаясь плотным телосложением, обладал весьма короткой шеей, за что и получил свое прозвище. Несмотря на то что копна его нечесанных волос была совершенно седой, старым Дейви не выглядел — Финн, вообще говоря, понятия не имел о его возрасте. Мальчишка огляделся по сторонам на предмет наличия менее желанных знакомцев и, не обнаружив таковых, двинулся к столику. Дейви широким жестом указал ему на стул.

— Пинту пива юноше! — крикнул он трактирщику, одноглазому типу весьма угрюмого вида. Повязка несколько скрашивала его мерзкий облик, но вот зубы, из которых едва ли хоть один оставался целым, прикрыть он, понятное дело, не мог. Финн принял кружку, хотя и не испытывал ни малейшего желания накачиваться пивом, и устроился поудобнее. Две сидящие поодаль женщины, размалеванные и явно не столь молодые, как могло поначалу показаться, устремили на него похотливые взгляды. Финн вежливо кивнул дамам и отвернулся.

— Бутерброда с ветчиной не желаешь, сынок? — поинтересовался Дейви. — К вечернему чаю на улице обычно появляется парень со свежими бутербродами.

— Нет, спасибо, сэр. Я уже ел с час назад, — подобная ложь не представлялась Финну тяжким грехом, к тому же он мог позволить себе купить еду на улице. Уже вечерело, и он спешил.

Дейви кивнул, немного помолчал и изрек со всей серьезностью:

— А я уж гадал, жив ли ты, Финн. Больно внезапно пропал, даже слова не сказал старине Дейви. И вот ты снова передо мной, собственной персоной. Надумал вернуться к устричному ремеслу?

— Нет, сэр, — признался Финн. — Хотя я скучаю по нему. Вот только вспоминал весенние утренние часы под Уитсеблом, сэр, все эти наполненные устрицами корзины. Никогда не забуду, как сеть поднимается такой тяжеленной, что даже рангоут трещит.

— Ну так и пошли со мной утром. Переночуешь на моей посудине, там вполне удобно.

— Да я бы с удовольствием, сэр, только как-нибудь потом. Понимаете, мне нужно кое-что отыскать, и как можно скорее. Быть может, вы знаете одного человека. Он здесь раньше ошивался, наверно, вел какие-то делишки. Такой темный, только не кожей, а душой, так сказать, ну еще одеждой и волосами. И в нем столько зла и порочности, что их можно ощутить даже на другой стороне улицы. Горбун, росту небольшого, возможно в черной накидке.

— Ох, знаю такого, — тихо проговорил Дейви и внимательно огляделся по сторонам. Неподалеку от них расположилась парочка выпивох: один уже мирно почивал, уткнувшись лицом в стол, другой все еще мужественно вливал в себя джин, придерживая и направляя второй рукой ладонь со стаканом. — Твоего знакомого величают тут доктором, хотя с медициной он и рядом не стоял, это я тебе гарантирую. Мерзавец, каких свет не видывал. Сущее дьявольское отродье. Зачем он тебе, Финн? Нечего тебе связываться с подобными типами. Надеюсь, ты не ищешь работу? Дело ведь не в этом, а? Руки-то у тебя проворные, мне ли не знать, но ты ведь всегда был честным парнем, Финн, не вором.

— Нет, сэр. Я научился таким трюкам в цирке просто для забавы. Людям нравится, когда им обчищают карманы на потеху другим. Да я и не ищу работу, особенно у самого черта. Сейчас я выращиваю хмель в Кенте. Но есть один человек, мой друг, у которого доктор, как вы его называете, похитил сына. А еще этот доктор вроде бы водился с типом по прозвищу Коржик. Вы помните такого, сэр?

Ловец устриц какое-то время пристально разглядывал мальчишку, затем подался вперед и заговорил еще тише прежнего:

— Кое-кто чуть не прикончил Коржика, Финн, порезал его под мостом. Как раз в ту самую ночь, когда ты сбежал. Просто довожу это до твоего сведения, так, на всякий случай. Про это не я один знаю, хотя никто Коржика особенно-то и не жалеет.

— Чуть, вы сказали?

— Ага, почти. Говорят, он целую неделю провалялся в лихорадке недалеко от этого самого паба. Как раз доктор-то и зашил Коржика, спас его никчемную жизнь. У них действительно имелись кое-какие общие делишки, хотя я вот уже год как не видел в порту ни того, ни другого. А помнишь Шустрого Джека — туповатого паренька, что вывозил мусор с рынка? Однажды ночью, через несколько месяцев после твоего ухода, он возьми и исчезни. И в последний раз его видели с Коржиком в Спитлфилдзе, на Уайтчепел-роуд. Шли себе держась за руки, прямо папаша с сынулей. А доктор-то как раз в тех краях и обитает — во всяком случае, так говорит старик Бенсон, который моллюсков ловит. Уж он-то паренька любил по-настоящему, не то что Коржик, который и слова такого не знает. В общем, Бенсон с десятком приятелей пошарили в трущобах, да только ничего не добились. Никто знать не знал ни Коржика, ни доктора, вот ведь какая штука. Да это и понятно, что никто ничего не видел, — тамошний люд живет в постоянном страхе перед этим отродьем. А Джек на рынок так и не вернулся — а ведь он там родился, прям между бочонков с моллюсками, и всю жизнь там и провел. Стало быть, либо мертв, либо увезли его куда-то далече. Помяни мое слово, Финн, кто-нибудь раз и навсегда покончит с Коржиком. За ним неоплаченный должок. И еще. Скорее всего, этот мерзавец прекрасно знает, кто порезал его тогда под мостом, и при первой же возможности ему отплатит. Улавливаешь, о чем я, дружок?