Константин Киба. Дилогия (СИ) - Ра Дмитрий. Страница 39

— Верно. Но разве другой сможет тебе помочь?

Аннета — красивая девушка, аристократка главенствующего клана Велтешафт. Пока она единственная, через кого я могу попробовать приблизиться к этому клану. С Элеонорой у нас вряд ли заладятся дружеские отношения. Дарена я практически не знаю и связываться с «хитрецами» пока не готов. Без понятия на что они способны.

Решено. Последую совету заместителя директора и попробую завести себе друзей. Или подруг. Или любовниц, если это не спровоцирует негативных последствий. Я хоть и спокойно отношусь к сексу, но, как и большинство мужчин, могу иногда порадовать себя женской лаской. И у меня два типажа женщин: стервы, которых нужно грубо сломать в постели. И милые стеснительные девушки, которым нужно показать, что такое настоящая страсть. Полумеры меня не интересуют.

Звенит звонок.

Наконец-то скучный бубнеж учителя Мохана заканчивается, и я встаю, собираю свои вещи. Замечаю, что он неодобрительно на меня косится. Все занятие я либо болтал с Аннетой, либо задрав голову, пялился в потолок. Полчаса получилось поспать. Разумеется, в тетради я не написал ни слова. Я не собираюсь тут учиться, получая хорошие оценки. Как я понял, именно так добрался до третьего этажа предыдущий владелец моего тела. Тощий книжный червь прятался по углам и зубрил круглые сутки. А ночами играл в ВоВ, к девятнадцати годам развалив это тело до старческого состояния. Гадская поясница ломит еще сильнее из-за натирающего подмышки бронежилета.

Дойти до выхода я не успеваю. В коридоре орут, слышу звуки битого стекла, а потом… выстрелы.

Ученики падают на пол.

Кто-то трясётся, кто-то откровенно плачет. Пригибаюсь, вижу, как Аннета присела на корточки, задрав подол платьишка. Замечаю, как у основания бедер у нее заканчиваются белые чулки ажурными резинками, начинаются белоснежные ножки. Усмехаюсь мимолетной мысли, что смотрю не в ту сторону.

Глава 17. Сумма достоинства

— Ты чего такой спокойный? — шипит на меня Аннет. — Это за тобой пришли…

— Да ну? — продолжаю смотреть на пропущенные звонки.

Три от Акане и семь от матери. Еще два неизвестных номера.

Учитель Мохан вяло жестикулирует:

— Спокойнее, ученики, спокойнее. Наши стражи разберутся. Обычная потасовка. Наверное…

Смотрит на меня.

— Что значит «да ну?» — толкает меня в плечо девушка.

— Я слышал, что там произошло. Это не за мной.

— В смысле «слышал?»

Дверь открывается, заглядывает Сергей:

— Все в порядке. Небольшая перепалка старшекурсников в коридорах. Мы разобрались. Посидите еще пять минут.

— Вы их пристрелили? — в ужасе спрашивает кудрявая девочка.

Сергей качает головой:

— Предупредительный сделали. Больно распетушились.

Ученики приходят в себя, переговариваются, нервно хихикают. Разве что сопли друг другу не подтирают. Замечаю, что среди беляков есть и хладнокровные. Многие уже поднимаются на ноги, тянутся за своими вещами или садятся на свои места.

Поднимаю руку.

— Учитель. Хочу кое-что сказать всем. Разрешите?

— А… Да, конечно, почему нет…

Встаю, подхожу к учительскому столу. Половина класса еще не встала с пола. Так и лежат, ерзая на месте, поглядывая то на дверь, то на меня.

Вот что-что, а глубокомысленные речи на публике — моя слабая сторона. Выступать мне практически не доводилось. Ну, может один раз. Или два. Но оба они закончились не очень хорошо. Всегда стараюсь не доводить до такого. Я альв скромный — мне тень помрачнее, и я доволен. Забавно. Вот живешь ты десятки и десятки лет — убиваешь, пытаешь, свергаешь королей. А потом раз и чувствуешь себя не в своей тарелке перед кучкой сопляков.

Сую руки в карманы, вдыхаю, смотрю на тех, кто валяется:

— Ну что, как вам снизу? Привычно?

Из сидячих и хладнокровных кто-то вздергивает брови, кто-то приоткрывает рты. Один вообще фыркнул. Смотрю на него. Высокий, поджарый, кудрявый. В ухе серьга, в ноздре кольцо. Он стоически выдерживает мой взгляд. Неплохо для такого сопляка.

Смотрю на лежачих. Среди них Лика, толстяк и тот, веснушчатый, который предупреждал меня, что я не вернусь со встречи с Дэном.

Ага, вот уже лучше. У некоторых страха в глаза стало чуть меньше, подменяя его ненавистью. Лика сидит на попе, сверлит меня глазами, открывает рот. Но встретившись со мной взглядом, закрывает его. Толстяк так и лежит на пузе, закрыв лицо руками и посматривая на меня сквозь пальцы.

Учитель Мохан не вмешивается. Судя по виду, он уже засыпает, считая, если не овечек, то Лениных точно.

— Ты что болтаешь, Киба?! — вскакивает Аннет.

— Молодец. Кто-нибудь еще хочет на меня возмутиться? Ну же, вставайте. Может попробуете врезать мне?.. Нет? Или нахамить? Ну же, смелей.

Кто-то открывает рты, но Лика их опережает, говорит сквозь зубы:

— Зачем ты это делаешь, Константин? — ее голос дрожит. — Да, я боюсь таких как ты. И не хочу с ними связываться. Я не знаю, каким нужно быть человеком, чтобы убивать людей, отрезать им головы и втыкать… втыкать… в них вилки… Ты… Никто здесь не хочет оказаться на учительском столе. С тобой просто лучше… не разговаривать. Люди, просто не связывайтесь с Кибой!

Голос подает тот самый веснушчатый. Он медленно встает, оттряхивается.

— Дэн — сучара выдранная, — надрывно говорит он с опущенной головой. — Я тебе рассказывал, что он мою сестру изнасиловал? Она тут… на третьем этаже. А я… тупо… тупо не мог даже ему врезать. Потому что это приговор. Так… чего ты тут умничаешь, а, Лик? — повышает голос, глаза наполняются слезами. — Пусть эта тварь горит в аду! Кость… То есть, Константин… Короче, если это и правда ты отхерачил ему башку, то… то…

Парень неуверенно шагает в мою сторону, протягивает руку:

— Надеюсь, он мучился…

Киваю, пожимаю руку.

Толстоватая девушка в прыщах, из тех, кто встали с пола одни из первых, кашлянула:

— Мне вот одно интересно. Все знают, что силачи — отморозки. И чо? Всем надо головы поотрезать?

— Да! — пискнул какой-то парнишка на полу.

— Хрень, — пожимает плечами. — Убийца убийцы тоже убийца.

Лика одобрительно кивает. Запыхавшийся толстяк наконец-то встает, смотрит на меня, на свою подругу по весу:

— Э-э-э, чего-то мне кажется, что мы если так думать будем, то долго тут не переживем. Вы слышали, что сказал он про очки влияния? — тыкает кабачком в спящего учителя. — Это же жопень! Жирнее, чем у меня! Я как-то не хочу четыре года проучиться с утырками… В общем, тоже считаю, что лучше бы всякие говнюки поподыхали. А остальные может и отстанут сами. Короче, Кибу поддерживаю. В этой дебильной школе только так… Эх, знал бы я раньше, че тут происходит…

— Помолчите.

Многие озираются, пытаясь понять, кто заговорил. Я же сразу понял, кто. Смотрю на парня с кольцом в носу. Он пялится в окно, говорит:

— Киба хотел что-то сказать. Давайте послушаем.

Чувствую волевой характер. А вот и расцветающий авторитет среди беляков моего класса. Его нужно вербовать первым. Что ж:

— Сказать действительно хотел, — смотрю за спину, на камеру, улыбаюсь. — О том, что сегодня мы узнали, что беляк — это ничтожество. С нами не считаются. Окунают в унитазы. Отнимают очки влияния. Заставляют ненавидеть друг друга и ссаться от страха перед сильными. И мы не сможем от этого отказаться целых четыре года. Четыре года унижения. А половина из вас даже не попадает на второй этаж.

— Согласен… жесть…

— Ну другие же как-то справляются…

— Я так не хочу…

— Нужно просто не высовываться…

— Или башку отрезать…

Дожидаюсь тишины, продолжаю:

— Но! — поднимаю палец. — Оказывается, неодаренный беляк может постоять за себя перед одарёнными. Постоять за себя перед целыми кланами и защитить своего друга. Вы сами это видели. И знаете, что? Вы сможете прожить следующие четыре года без страха и унижения перед зазнавшимися псевдоавторитетами. И если смог один из нас… Что сможет десяток? Или все мы?