Двойной генерал (СИ) - "Wolf". Страница 21

Укрепрайоны. Поглядел их на подробной карте, жалкое, надо сказать, зрелище. Как-то смотрел на карту начала войны, помню, как меня удивило, что синие стрелочки с запада проходят прямо сквозь УРы, будто не замечая их существования. А денег сколько вбухано! Давно надо прекращать, как раз зампотылу жалуется на дефицит денег. Проблему надо решать как-то по-другому.

У меня есть на руках козырной туз, который немцам никак не побить. Есть у них свои сильные карты, но этот козырь — неубиваемый. Правда, он требует отчаянной решимости, но я думаю, что этого-то у наших солдат найдётся в избытке.

Меня, начитавшегося великого множества книг о войне, с одного момента стало удивлять маниакальное стремление окружённых частей выйти к своим. Ладно, если несколько человек, тут много не навоюешь. Но если хотя бы взвод с командиром? Почему не перейти в режим диверсионного отряда в тылу врага? Нет обеспечения продуктами, боеприпасами и оружием? А немцы на что? Это бесконечный и дармовой источник любых ресурсов. Машина едет по лесной дороге? Валим дерево, водителя с сопровождением в расход, машину вместе с грузом — себе. Людей мало? Выискивай таких же окруженцев или освобождай пленных. А там глядишь, вас целый батальон или полк обстрелянных, хорошо вооружённых, бывалых и злых солдат.

А если бы все себя так вели? Да приготовиться заранее. Когда окруженцы устремляются всей душой на восток и ломятся туда, как лососи на нерест, они становятся предсказуемыми. Немцы заранее знают, в каком направлении пойдут окруженцы, и лениво их перехватывают. А если сломать шаблон? И окружённая часть вдруг перестаёт переть на восток через плотный ружейно-пушечный огонь, а бьёт немца в незащищённое подбрюшье. На юг, север или даже на запад. И там громит тыловые небоевые части и подразделения поддержки. Ремонтные батальоны, батареи дальнобойной артиллерии, аэродромы, склады с боеприпасами и ГСМ.

Передовые немецкие штурмовые части неожиданно почувствуют, что их крепко взяли за яйца, и начинают отпиливать сокровенное ржавой ножовкой. Больно, кроваво и быстро обессиливает.

И ещё у меня вопрос. Почему мы так легко отдавали города? Ну, побомбят немного немцы, из пушек постреляют, но в целом они входили чуть не парадным шагом в неразрушенные столицы республик и областные центры. Нам жалко было громить своё? Так позже всё равно пришлось, обратно мы получали развалины. Что говорить военная наука о потерях наступающих? Четыре к одному при обычном полевом наступлении. И семь к одному, в горных и, — внимание! — в ГОРОДСКИХ условиях.

Так что Минск и другие города фон Бок от меня не получит. Исключительно развалины, щедро политые кровью арийцев. Ты у меня кровью не умоешься, мой дражайший спарринг-партнёр! Ты в ней искупаешься!

А когда ты гордо вступишь в Минск, вернее, в его развалины, где-нибудь 1 сентября, тебе эту гордо задранную головёнку Гитлер-то и открутит. Потому что ты триста километров преодолеешь за два с лишним месяца, а до Москвы тебе ещё 675. Что? Ещё пять месяцев? — грозно спросит фюрер. Мы выйдем к Москве только к февралю, два месяца проведя в условиях зимней кампании, когда к войне в зимних условиях у вермахта нет НИЧЕГО? А ведь Советы спать не будут!

И полетит голова фельдмаршала, грустно помаргивая в такт постукиванию по кочкам. И шмякнется на землю его труп с растерянно разведёнными руками.

Будут у Советского Союза и при самом благоприятном развитии событий заметные потери. Культурного плана. Не будет сражения за Кавказ, не будет Сталинградской битвы, не будет победы под Москвой. Под большим сомнением героическая оборона Севастополя. Народ лишиться огромного культурного пласта, во многом определяющего его менталитет. Но это ничего. Будет великое Минское сражение или Смоленское. Сгинет один культурный пласт, появится другой. Оно и лучше будет. Двадцати миллионов погибших не случится, и великая Победа лишится отвратительного привкуса пирровой.

23 марта, воскресенье, время 14:25

Минск, кинотеатр «Победа».

«Майская ночь». Смотрю с интересом. Исследовательским. Мой генерал почти с детским. Его отношение тоже не оставляю без внимания. Мне странно видеть такую сосредоточенность взрослого человека, почти восторг, который он, — какая прелесть! — старательно прячет. Он же не просто взрослый, он генерал, очень важный дядя. Супруга и старший сын мало отличаются от малолетней Ады. Не отрывают глаз от экрана. Один я тут чужой на общем празднике жизни. Избалованный интернет-канальным ТВ, 4G и 3D технологиями. Чего не отнять, так это небывалой искренности игры артистов. Живут, а не играют.

Когда один из центральных персонажей хлопец Левко начинает втирать красавице Ганне страшную сказку, Адочка немедленно перелезает ко мне на колени. Не удерживаюсь от улыбки. Эдакий привет из детства, переживаю острый приступ умиления. Тут же вспоминаются рассказы про чёрную руку. Из той же оперы песня. Вот нападает на бедную падчерицу большая, злая, чёрная кошка с железными когтями. Сумела рубануть смелая девушка злого зверя саблей по лапе, и злобно зашипев, исчезает кошмарная тварь во мраке. Три дня после того не выходит мачеха из комнаты, а когда вышла, — ну, конечно, а как же? — глядь! А рука у неё перебинтована! Гы-гы-гы!

Сердечко Адочки колотится так, будто вырваться хочет. С трудом удерживаюсь от смеха. Дети это такая прелесть!

Дальше девочка развеселилась, от восторженного смеха ёрзает и прыгает на коленях. А к концу фильма снова пересаживается на своё место. Комедия всё-таки, а на сиденье скакать удобнее, места больше.

Идут финальные титры, публика, гомоня, неторопливо начинает тянуться к выходам. Потихоньку идём и мы. Взглядом ищу двух молодых и дюжих мужчин, постоянно пасущихся неподалёку. Генеральский выходной кому-то совсем не выходной. Хотя как сказать. Кино-то они тоже посмотрели.

Погодка для Белоруссии замечательная, шубы давно можно не носить. В гардеробную, однако, приходится очередь выстаивать, в демисезонной одежде в зрительном зале упреешь. Чувствую, что моему генералу уже непривычно пребывать в статусе гражданского, зато я успел соскучиться.

— Папочка, папочка! — дёргает меня Ада, — а тебе не было страшно, когда мачеха в страшную кошку превращалась?

— Лапонька, — аж смеюсь от умиления, — с кошкой даже девчонка справилась. А твой папа — генерал, у меня больше полумиллиона солдат и командиров, пушки, танки, пулемёты, истребители, бомбардировщики. Любой мой полк одним залпом стаю драконов на землю спустит. А ты меня какой-то муркой запугиваешь.

— Да-а-а-а… — тянет девочка, — но падчерица-то была одна.

— Не волнуйся, — мы обходим подтаявшую лужу с остатками льда, — уж с одной-то кошкой твой папа как-нибудь справится.

Жена с сыном улыбаются, Адочка, как обычно, всё внимание стягивает на себя. Всем приятно слушать её щебет.

— Пап, а почему этот дяденька, как его… папа Левко к Ганне лез? Он же старый!

— Видишь ли, дочка, — влезаю в разговор, отстраняя генерала, «не боись, не обижу», — индивидуальные тактико-технические характеристики Ганны таковы, что по степени бронебойности в отношении мужчин она может конкурировать с крупнокалиберной гаубицей.

— Ди-м-а-а! — якобы осуждающе тянет жена. Борька ржёт, глядя на округлившиеся глазёнки сестры.

— Инди-двальные харк… — Адочка пробует выговорить, но запинается, требовательно смотрит.

— Красивая она очень, — поясняю с готовностью, ребёнок ждёт, — мужчинам очень нравится.

— Когда вырасту, тоже буду красивая, — мгновенно решает Адочка.

— Конечно, — подтверждаю и немедленно пользуюсь моментом исполнить родительский долг, — если папу с мамой слушаться будешь.

Адочка слегка скучнеет, кривя губки. Как это скучно, всё время всех слушаться. Объясняю:

— Вот представь. Ты нас не слушаешься, и всё время ешь только конфеты и варенье. Какой ты вырастешь? Толстой, некрасивой и прыщавой!

О-о-о, девочка аж останавливается от такой безрадостной перспективы. Добиваю.

— И зубы у тебя будут не такие беленькие и красивые, как сейчас, а гнилыми пеньками.