Дорасти до неба (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич. Страница 41

Млин, нафантазировала себе! Да так, что в голове окончательно помутилось, а внизу живота сладко так загорячело. Свободная рука уже самостоятельно поползла туда, но наткнулась на холодную пряжку ремня, и это прикосновение меня несколько отрезвило. По крайней мере, вернуло способность рассуждать. "Не-не, подруга", — сказала я себе. — "так можно хрен знает до чего домечтаться". Выдохнула, с силой провела ладонями по лицу и принялась за домашние дела. А дел было много: все же, завтра на работу. Да еще и в суд — господин Райхерт будет только рад, если я не приду.

Никогда раньше не бывала в суде, поэтому испытывала легкое любопытство. Напрасно. Зрелище удручающее: казенные коридоры с облупившейся краской на стенах, в них немногочисленные казенные скамеечки, засиженные многочисленными истцами, ответчиками и свидетелями. Охранник на входе записал мою фамилию, проверил паспорт и подсказал номер нужного кабинета. К моему удивлению, у двери в зал суда уже был народ. И все до единого — из нашего завода. Я, если честно, рассчитывала на пятерых самых любопытных, ну максимум на десятерых. Но, видимо, так сильно достал всех наш главбух, что мое обещание развлекухи сподвигло два десятка человек взять полдня за свой счет, чтобы полюбоваться на процесс. Не судебный, само собой, а процесс курощения отдельно взятого морального урода. И можно было не сомневаться, что уже сегодня к вечеру весь завод от директора до последней уборщицы будет в подробностях знать все, что сейчас произойдет. А, может, еще и приукрасят: как говорится, красиво не соврать — байки не рассказать.

Ждали не очень долго. Пришла симпатичная девушка — помощник судьи, о чем было написано на бэйджике, приколотом к строгой белой блузке. Удивившись обилию народа, отперла дверь зала заседаний, и народ повалил внутрь, рассаживая, по привычке, главным образом на задние ряды стульев. Мне же так или иначе пришлось садиться в первый ряд: я нынче… нет, не подсудимая, к счастью, а всего лишь ответчица. Все же, суд гражданский, а не уголовный. Не потянул один удар по морде на уголовную статью. Не справился с поручением давешний младлей, не смог пришить хулиганку. Ну и хорошо, не придется мне сидеть в железной будке с решетками под бдительным присмотром строгих мужчин в форме.

Наш окривелый главбух так и не появился, остался, видать, стращать Наталью Федоровну своей бармалейской мордой. Зато пришел господин Райхерт. Весь такой красивый, в дорогом костюме кремового цвета. Ну да, он в белом и напротив него я: черные джинсы, черная футболка, черные ботинки. Да и волосы у меня темные. В общем, ангел против воплощения мирового зла. Очень символичненько. Ардалион Василич оглядел народ в зале, еле заметно поморщился и сел на свое место.

Буквально через минуту после юриста зашел судья. Здоровенный тучный мужик, в форменной судейской мантии, натянутой на брюхе. Прозвучало знаменитое "встать, суд идет". Народ поднялся, ну и я тоже. Судья, отдуваясь, прошествовал к судейскому креслу, плюхнулся на него и объявил:

— Прошу садиться.

Было видно, что и он, и юрист, никого кроме меня на заседании не ждали. Ну ничего, это вам не последний сюрприз.

Вообще суд — это скучно. Сперва судья бормочет под нос, зачитывая бумаги: заявление, материалы дела, справки и прочее. А голос у него такой, что уже на второй минуте спать тянет. Я слышу, позади меня народ уже позевывает. И меня, конечно, тоже потянуло. Но я сидела и мужественно боролась с зевотой всеми доступными способами, пока судья не огласил требования истца: двести тысяч за моральный ущерб.

— Сколько-сколько?

Я аж вскочила с места.

— Двести тысяч рублей, — повторил судья. — И сядьте, гражданка Ефимова. У вас будет возможность высказаться.

Позади меня народ зашумел. Видать, они тоже не ожидали. Ну, тем хуже будет главбуху. Чем бы суд не закончился, но такую предъяву на пустом месте ему не простят, при случае напомнят. Я, конечно, наивной дурочкой никогда не была, и понимала, что просто так не отделаюсь. Но рассчитывала, что сумма будет меньше на порядок. А то и на два. Им ведь главное, как мне думалось, наказать строптивую девчонку. Хоть символически. Но тут уже полный беспредел! Ни хрена себе символ — почти что моя годовая зарплата. Я, подогреваемая шепотками за спиной, начала закипать. Я ведь, в сущности, человек мирный. Но только до тех пор, пока меня не трогают вот такие вот… засранцы.

— Тишина в зале! — потребовал судья, долбанув молотком по деревяшке. — Слово предоставляется истцу.

Ардалион свет Васильевич поднялся со своего места и принялся поливать меня дерьмом. Мол, и такая я, и сякая, и сама на главбуха нашего прыгала… Он бы долго еще разливался, но тут из зала раскатисто донеслось:

— Кончай п@#$деть! Мы Таську знаем, нормальная девчонка. А что этому козлу в лоб засветила, так он сам виноват — не@#й руки распускать.

Судья снова долбанул молотком:

— Не мешайте ходу разбирательства! Покиньте помещение!

Здоровенный мужик из цеховых работяг протиснулся боком меж рядами стульев. Задержался у двери, сурово глянув на господина Райхерта, потер кулачищем подбородок и вышел.

Ардалион Василевич нервно сглотнул, видимо представляя свой подбородок в соприкосновении с тем кулаком, и шустренько свернулся:

— У меня все.

Потом предоставили слово мне. Я поднялась, подошла к юристу и спросила, постаравшись, чтобы меня слышали все в зале:

— Ардалион Васильевич, когда вы уговаривали меня отозвать заявление о попытке изнасилования меня истцом, вы обещали, что суд будет чистой формальностью и никаких материальных претензий ко мне не будет. Так?

Юрист молчал.

— Ответьте, так или нет?

— Гражданка Ефимова, этот вопрос не относится к существу дела! — вмешался судья.

— Очень даже относится, — я повернулась к судье. — В газетах писали, что какой-то гопник при попытке ограбления избил свою жертву так, что мужик месяц провалялся в больнице, а сейчас инвалид. И мужику этому присудили моральную компенсацию с гопника в тридцать четыре тысячи рублей. А здесь за то, что я не дала себя спокойно лапать при всем честном народе, с меня пытаются содрать две сотни?

— Истец имеет право назвать любую сумму компенсации за моральный ущерб.

— Истец при том уровне морального разложения, которого он достиг, должен сидеть в углу и молчать в тряпочку, а не претензии предъявлять.

— Это решит суд, — оборвал меня толстяк в черном балахоне, по недоразумению называющийся судьей. — Ответьте суду: инцидент имел место?

— Да, истец в состоянии алкогольного опьянения прилюдно хватал меня за грудь и склонял к соитию.

— Это не относится к рассматриваемому сейчас делу. Вы избили истца?

— Нет, господин судья. Я просто защитила свою честь от посягательств.

— Отвечайте на поставленный вопрос! Вы ударили истца?

— Я нанесла ему один удар. Это считается избиением?

— Вопросы здесь задаю я! — огрызнулся судья.

Где-то я уже слышала эту фразу… вспомнить бы еще, где.

В зале зашумели. Народу явно не понравилось то, что меня настолько грубо пытаются запрессовать и засудить. Судья снова заколотил своим молотком:

— Соблюдайте тишину, иначе я удалю всех посторонних из зала! У вас все, гражданка Ефимова?

— Все, — подтвердила я.

— Прения сторон закончены, суд удаляется на совещание.

И толстяк вышел в дверь рядом с судейским столом.

Теперь, не сдерживаемые ничем, люди заговорили вслух. В основном, возмущались наглостью судьи, бессовестностью юриста и костерили главбуха. Думаю, тому косорылому конкретно так икнулось. Юрист же достал смартфон и принялся сосредоточенно давить кнопки. И я была сейчас абсолютно уверена в том, что он переписывается с судьей, договариваясь о чем-то. Скорее всего, о содержании приговора и сумме гонорара.

Минут через десять помощница встала сама и скомандовала остальным:

— Встать, суд идет!

Все поднялись. Судья ввалился в зал, плюхнулся на стул, разрешил садиться. И только все уселись, как он объявил: