Дорасти до неба (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич. Страница 7

Когда все закончилось — и кофе, и пирожное, и рассвет — как раз было уже почти десять часов. Я собралась, бережно завернула оба кинжала в пачку старых газет и уложила их на дно спортивной сумки, под комплект одежды-каратеги. Вышла из квартиры, тщательно заперла за собой двери, сложила ключи в карман, карман застегнула на "молнию" и, выбивая каблуками ботинок по ступенькам лестницы пулеметную дробь, ссыпалась вниз. А там… Хмари, которая оккупировала небо последние две недели, словно и не бывало. На бледно-голубое небо бодро карабкалось неяркое желтое солнышко, отражаясь в лужах и мокром асфальте. Оглушительно чирикали воробьи, раздергивая на крошки краюху хлеба. С воплями носилась по двору малышня. И даже бабульки, выбравшиеся посидеть на лавочках в промежутке меж двумя сериалами, выглядели вполне умиротворенно.

Я поздоровалась с бабками, они поздоровались в ответ, и я пулей проскочила мимо них подальше, чтобы не слышать, как они будут меня обсуждать. Как-то раз довелось случайно ухватить кусочек сплетен. О том, что я такая вся несчастная-разнесчастная, о том, что мне срочно нужно найти хоть какого-нибудь плохонького мужичка, не то в конец пропаду — ну и прочее в том же духе. В общем, мне хватило. Вот я и не рвусь больше греть ушки со старушками. Ну да это мелочь, ерунда. И она никак не могла испортить мне настроение от только что начавшегося прекрасного дня.

До подвала, в котором вот уже сколько лет обитала секция каратэ, я доскакала вприпрыжку. И это совсем не преувеличение. Скорее — бонус, который я могу себе позволить, маскируясь под маленькую девочку. В самом деле: невместно серьезным взрослым теткам скакать по тротуарам этаким козликом. А я — могу! Забежала в подвал, выцепила глазом от входа пару-тройку знакомых физиономий, махнула им рукой и тут же завернула в кондейку к Санычу. Тот был занят крайне важным делом: заваривал чай.

Утренний чай для Сан Саныча такой же ритуал, как для меня — вечерний. Ну или как мой сегодняшний кофе. Он кипятит специально принесенную воду в старом, советском еще, чайнике, ополаскивает кипятком большущий двухлитровый фарфоровый заварник и начинает священнодействовать, кидая в чайник по одной, по две, по три щепотки из двух десятков различных баночек, коробочек и пакетиков, расставленных на специальной полке над его столом. Заварник, отдраенный до идеальной чистоты снаружи, внутри покрыт толстым слоем черно-коричневых отложений некогда в прошлом выпитых чаев. Саныч утверждает, что эти многолетние наслоения придают чаю добрую половину вкуса и аромата.

Залив кипятком заварку, Саныч накрывает чайник толстым махровым полотенцем и ждет. Рядом зачастую ждут с кружками наготове особо приближенные лица, которым дозволено приобщиться к шедевру нашего местного баристы. Но процесс еще не окончен! Минуты через две Саныч сливает из чайника все содержимое в специально хранимую для этих целей банку. Сливает, и тут же переливает настой из банки обратно в чайник. Вот теперь все, ритуал завершен!

Можно сколько угодно смеяться над чудачествами тренера, но чай у Саныча получается неизменно великолепным. Он пьет его из тонкого стакана в серебряном подстаканнике, и прежде, чем сделать первый глоток, обязательно посмотрит через стакан на настольную лампочку, чтобы оценить крепость заварки. Чай на просвет получается глубокого золотисто-коричнегого оттенка. Разбавлять такой кипятком и, тем более, холодной водой — это, без преувеличения, кощунство. За такое запросто можно и права дегустации лишиться, прецеденты были. Зато бухнуть в стакан пару-тройку ложек сахара — это обязательно. Саныч любит повторять, что чай должен быть крепким, сладким и горячим. И неизменно следует этому правилу.

Когда я заскочила в кондейку, Сан Саныч, прищурясь, смотрел на лампочку сквозь тонкое стекло стакана. Удовлетворясь увиденным, щедро сыпанул в чай сахарного песку и, наплевав на английский этикет, принялся размешивать сахар, позвякивая изящной мельхиоровой ложкой по стенкам стакана.

— Привет, Кнопка! — поприветствовал он меня. Такое обращение дозволяется только ему, и никому больше.

— Что такая взъерошенная? Ты погляди на себя: что тот воробушек. И голова, вон, вся в перьях.

Я, конечно, тут же, повернулось к большому овальному зеркалу, намертво прикрученному к некогда полированной дверке шкафа. Действительно, на виске осталось каким-то образом не замеченное мной перышко. Я скоренько привела себя в порядок и плюхнулась за стол. Саныч, не говоря ни слова, тут же снял с полки "мою" фаянсовую чашку и доверху наполнил ее свежезаваренным напитком. Я принюхалась, отхлебнула глоточек и одобрительно кивнула.

— Класс!

Одобрение было воспринято как должное. Саныч покивал, пошвыркал чаем из своего стакана, и брякнул:

— Ну что, рассказывай, во что нынче вляпалась.

— Это будет долго, — предупредила я его.

— Ничего, нынче есть кому молодежь погонять. Рассказывай.

И я принялась излагать.

Когда я закончила описание постельной баталии, живописуя обстоятельства безвременной кончины моей многострадальной подушки, чай в моей кружке как раз закончился. Заодно закончилась и тренировка малышни. В коридоре загомонили. Кто-то из старшаков сунулся было в кондейку, но тут же, повинуясь жесту тренера, вылетел обратно. Саныч глянул на часы.

— Так, сейчас будет перерыв примерно в полчаса.

Он поднялся со стула, подошел к двери и запер ее на ключ, а потом еще и задвинул засов.

— Так ты говоришь, эти кинжалы сейчас у тебя с собой?

— Угу.

— Доставай.

Я покопалась в сумке и один за другим выложила на стол оба клинка. На граненый стилет тренер лишь мельком глянул, и сразу потерял к нему интерес. А вот второй… Саныч разглядывал его и так, и эдак, то поднося к глазам, то отодвигая на расстояние вытянутой руки. Сперва он пытался что-то увидеть в отраженном свете лампочки, потом выудил из ящика стола здоровенную лупу в медной оправе и стал смотреть через нее. Наконец, сдался. Осторожно положил клинок на стол, почесал затылок и, наконец, изрек.

— Ну, это самый обычный стилет, — он толкнул ко мне первый кинжал. Выспроси у своих фехтовальщиков адресок того кузнеца, который тебе саи ковал. Сносишь к нему, он приведет его в порядок. А вот этот… — Тренер бережно прикоснулся к рукояти второго, — я даже не знаю, что тебе о нем сказать. Мало того, что сам такое чудо вижу впервые, так ведь и не слыхал никогда ни о чем подобном. А видел и слышал я много, ты уж поверь.

Саныч помолчал, потеребил подбородок, потом взглянул на меня прямым взглядом, глаза в глаза. Он редко такое делал, и никогда — без повода. Я внутри себя поежилась, но глаз отводить не стала. Впрочем, гляделки продолжались недолго.

— Ты ведь за советом пришла, так? — спросил тренер, убирая лупу обратно в стол.

Я молча кивнула. Саныч вновь уставился на меня в упор, как удав на кролика.

— Так вот слушай, — принялся он вещать. — Кинжалы твои абсолютно материальны. Отсюда следует что? Во-первых, то, что ты не сошла с ума и абсолютно нормальна. Так что на этот счет можешь успокоиться. А во-вторых, это означает, что и сон твой — не просто сон. А теперь я скажу тебе одну вещь… скажем так, необычную. Если хочешь, можешь посчитать меня идиотом, но я практически уверен в том, что ты, ложась к себе в постель, куда-то при этом попадаешь. В совершенно другой мир, со своими законами, может быть, даже с иными физическими константами, но, тем не менее, совершенно реальный. Почему это происходит? Вот на этот счет даже не стану пытаться строить предположения. Единственная закономерность, которую можно извлечь из твоего рассказа состоит в том, что перед тем, как туда попасть, у тебя каждый раз присутствовал повышенный эмоциональный фон.

— А что мне делать дальше? — робко спросила я, опустив глаза и разглядывая коричневатую лужицу на дне своей чашкию

— А это уже зависит только от тебя, — неожиданно жестко резюмировал тренер. — Лично я на этот счет даже предположить ничего не могу, а потому и не стану этого делать. Живи как жила, и ничего не бойся. Делай, что должно и пусть свершится то, что суждено.