История России в рассказах для детей (том 1) - Ишимова Александра Осиповна. Страница 45

Иоанн, вскоре после того как ему исполнилось семнадцать лет, объявил митрополиту и вельможам, что он намерен короноваться. Известие о таком намерении обрадовало весь народ: все надеялись, что священная минута, в которую Иоанн в церкви, перед престолом Божиим, примет на себя вместе с царским венцом святые обязанности государя, будет иметь счастливое воздействие на сердце его, что он почувствует все ужасы дурного правления и сделается другим человеком. Так думали добрые предки наши, и усердные молитвы их, несколько лет возносимые к Богу об исправлении Иоанна, давали им право надеяться на такое чудо.

Вот отчего они так весело спешили в Кремль, к Успенскому собору, где уже все было готово в таком же порядке, как при короновании несчастного Димитрия Иоанновича, которого читатели мои, верно, не забыли. Иоанн так же, как и тот молодой князь, торжественно шел из дворца в собор в сопровождении брата, дядей и всего двора, так же сидел с митрополитом на возвышении, покрытом золотою парчой, так же венчался тою царской короной, присланной из Греции, которую, как говорят нам летописи, Владимир Мономах отдал сыну своему Георгию. Судьба украсив ею на одну минуту Димитрия, не дала ему счастья носить ее. Итак, первый государь русский, удостоившийся венчания ею, был Иоанн IV. С той минуты, как этот драгоценный знак достоинства царей возложен был на молодого государя, он уже сделался не только великим князем, как все предки его, но и царем России. Мысль об этом высоком звании, о важности обязанностей его, о присутствии Бога, принимающего обещание царей любить подданных, как детей своих, – все это вместе подействовало так сильно на пылкую душу Иоанна, что, выходя из церкви, он истинно желал сделать счастливыми всех своих подданных. Народ, восхищенный величественным видом первого царя своего, ласковыми взорами его, надеждою на будущее счастье, с восторгом бросился к царскому месту и оборвал с него всю золотую парчу. Каждому хотелось иметь хоть маленький лоскуток в память этого незабвенного дня.

Между тем еще за несколько недель до коронования знатные чиновники придворные посланы были во все области русские с указами государя о том, чтобы бояре и дворяне, имевшие дочерей-девиц, везли ко двору самых прекрасных из них. Вы, верно, удивляетесь, друзья мои, зачем нужно было при дворе такое собрание красавиц? А вот зачем: многие из старинных государей наших не хотели жениться на принцессах иностранных и, надеясь прожить счастливее со своей соотечественницей, выбирали невест из своих подданных. Для этого привозили из всех мест России молодых девиц, прекрасных собою, дочерей бояр и дворян знатных и незнатных, богатых и бедных, и государь выбирал из них ту, которая более всех ему нравилась.

Но ни при одном из таких случаев не собиралось в Москве столько прекрасных, милых, добрых девушек, как в январе 1547 года, когда Иоанн вскоре после коронования хотел праздновать и свадьбу свою. С каждой из них приезжали родители, а часто и родственники, и поэтому вы, верно, воображаете, что в Москве было в это время очень шумно и весело? О, как же вы ошибаетесь! Все эти девицы, или, как тогда называли их, боярышни, не пользовались почти ни одним из тех невинных удовольствий, какие имеют теперь наши русские барышни. Все они проводили время в теремах [52] родительских, отделенных от той части дома, где отец или братья принимали гостей своих. Почти никогда не выходили они за порог своих комнат, и к тому же их не учили никаким приятным искусствам, которыми они могли бы развлечь скуку своего уединения. Они не только не умели рисовать или играть на каком-нибудь инструменте, но даже не имели понятия о простом чтении и письме, в которых у нас теперь иные пятилетние девочки бывают искусны.

Красавицам, привезенным ко двору молодого царя Иоанна Васильевича, и в Москве не было веселее, тем более что слухи о строгом, сердитом и даже жестоком нраве жениха так пугали бедняжек, что и самые честолюбивые не очень желали быть избранными. Другие же, более скромные, даже боялись этого выбора и едва поднимали прекрасные глаза свои, когда молодой государь смотрел на них. Но как обыкновенно скромность нравится более всего в девице, то и Иоанн выбрал из всех красавиц самую скромную и оттого самую прелестную – Анастасию, дочь небогатой вдовы Захарьиной. Покойный отец невесты Роман Юрьевич был окольничим, а дедушка – боярином при Иоанне III. Предки их происходили от одного прусского князя, выехавшего в Россию с двумя сыновьями и крестившегося в греческую веру в 1287 году. Не забудьте этого Романа Юрьевича, милые дети: от него произойдет впоследствии поколение Романовых – царствующего дома России.

Итак, Анастасия была дочерью знаменитого родоначальника царей наших. Все историки того времени с восторгом говорят о прекрасных качествах души и сердца этой первой царицы русской. Благочестие, ум, чувствительность, неизъяснимая кротость – все соединялось в прелестной супруге Иоанна Васильевича. Глядя на ее милое, привлекательное лицо, на ее небесные взоры, можно было подумать, что молитвы доброго народа услышаны и прекрасный ангел рая послан на землю превратить грубое, суровое сердце Иоанна в нежное и сострадательное. Жестокости Иоанна в самом деле уменьшились после женитьбы его, а через несколько месяцев и совсем кончились. Эта счастливая перемена была так удивительна, что читатели мои, верно, будут довольны, если я расскажу им, как она сделалась.

Иоанн и после коронования своего мало думал о царских обязанностях и, не любя заниматься делами, предоставлял все на волю Глинских, родственников и любимцев своих, которые, не заботясь о пользе народа, думали только о своей собственной и бессовестно притесняли всех, кто хотя в безделице противоречил им, так что народ возненавидел не только их, но даже всех их друзей и знакомых.

Случай показать эту ненависть вскоре представился. В Москве, состоявшей почти из одних деревянных домов, выстроенных безо всякого порядка и очень близко один к другому, часто бывали пожары. Они были ужасны в то время, когда еще не знали никаких пожарных снарядов. 1547 год был особенно несчастлив такими случаями. В два месяца произошли три страшных пожара. Все горело – и царские дворцы, и боярские палаты, и монастыри, и церкви! «Люди, теряя не только имение, но даже и родных, или раздавленных или сгоревших, выли, как дикие звери», – сказано в истории. И в этом горестном положении никто не утешал их: Иоанн и все первые вельможи уехали в село Воробьево, недалеко от Москвы, и, будучи сами в безопасности, не думали о бедных жителях столицы. Недовольные решили воспользоваться этим случаем. Главные неприятели были Глинские, и на них-то обратилась вся ненависть народа. Хитрецы, подстрекавшие простолюдинов, выдумали глупую сказку, будто бы мать Глинских княгиня Анна вынимала сердца у мертвых, клала в воду, кропила ею все улицы, и оттого сделался пожар. Бояре и другие умные люди не верили такому вздору, но нарочно молчали, потому что и сами не любили Глинских и хотели, чтобы легкомысленный народ поверил и избавил всех от общих притеснителей. Так и случилось. Когда сказка разнеслась по городу, все встревожились и с шумом собрались на Кремлевской площади, требуя от бояр, чтобы им выдали всех Глинских. Один из них, князь Юрий, стоя тут же с боярами, услышал этот крик и хотел спрятаться в Успенской церкви, но не успел: народ ворвался в церковь вслед за ним и в безумной ярости своей совершил неслыханное злодейство – убил в храме Божием дядю государя! После этого страшный бунт, грабительство и убийство распространились по всему городу.

В эти ужасные минуты, когда и сам грозный, бесстрашный Иоанн встревожился в Воробьевом дворце своем и не знал, что делать, в царскую комнату его вошел какой-то простой священник. Лицо его было сурово, взоры строги. Держа в руках Священное Писание, он подошел безо всякого страха к Иоанну и пророческим голосом сказал, что Бог наказывает Москву за вины государя, не исполняющего своих обязанностей. Святая книга была раскрыта на том самом месте, где описывались эти обязанности. Он дал прочесть их молодому царю, и все переменилось в Иоанне. В эту священную минуту исправления своего он почувствовал в полной мере все проступки свои, всю несправедливость, всю беспечность свою о народе, счастье которого зависело от него одного. Горькие слезы полились из глаз его, с жаром благодарил он добродетельного священника и не захотел расстаться с ним, чтобы иметь всегда рядом с собою советника и наставника в трудном деле правления государством. С того же дня священник, родина которого была Новгород, а имя Сильвестр, остался во дворце, и все пошло иначе.