Neлюбoff (СИ) - Максимовская Инга. Страница 24

- Нет, Паша, не стал я мнительным. Устал, наверное, просто. Олег меня командировками этими, замордовал уже. Я понимаю, конечно, что деньги отрабатывать нужно, но я же программист, а решаю вопросы, которые любой менеджер решить в состоянии. - Эх, Толян. Это называется “ Я начальник, ты дурак” - большим человеком Олежек стал, тут уж не попишешь ничего. Говорят, в депутаты собрался, хотя там ему самое место. Как раз для него работенка.

- Кто говорит то? - без интереса спрашиваю я, просто, что бы поддержать разговор.

- Майка говорит, они с Леной кофе недавно пили. Олег бабу себе нашел новую, с ума по ней сходит, а взять не может, уж не знаю почему. Майка в шоке, трон то, закачался под ней. Решила ребенка родить, чтоб Олежку возле себя удержать, так он ей такой скандал закатил.

- Не удержишь Олега ребенком. Интересно бы на волшебницу посмотреть, которая его каменное сердце растопить умудрилась.

- Да треп это все, Майка подозревает наличие соперницы, но не уверена - задумчиво говорит Павел, складывая журавлика из лежащей на столе салфетки.- Хотя, дыма без огня, наверное, не бывает. А ты, дорогой друг, хватай Софью в охапку и к морю вези. Отдохнет, в себя придет и будет вам счастье. Я ее отпускаю, ректор я, в конце - концов, или нет?

- Стареем мы с тобой, Павлик. Сплетничаем, как две бабки на базаре - с горечью говорю я, глядя на своего друга. Он погрузнел, под глазами залегли морщины, волосы стали цвета перца с солью, а я вижу его таким же, как раньше - лопоухим мальчишкой с хитрющими глазами, что так не вяжется с суетливыми движениями и граненым стаканом, наполненным водкой, смотрящимся словно игрушечный, в его огромной лапе. Что случилось с нами: со мной, с Олегом, с Пашкой? Почему, по мере взросления, мы перестали осознавать ту тонкую связь между нами, которую так остро чувствовали в детстве?

- Пора мне, Анатоль. Лена ждет, я обещал с близнецами погулять - выводит меня из задумчивости голос Павла.

- Да, и мне пора - говорю я.

Дома, вопреки ожиданиям, работает телевизор и пахнет ванилью и еще чем - то очень вкусным, из детства. Я слышу, как поет Софи, гремит посудой, и сердце мое наполняется надеждой, что все стало, как прежде.

- Привет - улыбается Софья, увидев меня, стоящего в дверях кухни. Она прекрасна, давно не видел ее такой.

- У тебя нос в муке - говорю я, протянув руку, что бы стряхнуть белую мучную пыль с курносого носа Софи. Она прижимается щекой к моей ладони, и сердце мое пускается в пляс, от прикосновения ее руки к моей, от шелковистости щеки, под ладонью, от близости, возникшей между нами, впервые за долгое время. Ее губы на моей коже, теплый запах свежей выпечки, завитки льняных волос между моими пальцами. Счастье, заполняющее каждую молекулу моего тела.

- Люблю - шепчу я, в момент, потеряв голос.

- Ты мой - отвечает она, глядя своими колдовскими глазами, прямо мне в душу. - Да, твой, целиком, до последнего вдоха. А ты? Ты моя? - спрашиваю я. - Моя душа принадлежит тебе, навсегда - отвечает Софья полу вздохом, касаясь легкими поцелуями моей шеи, дразня и возбуждая неимоверно. Из одежды на Софи только кухонный фартук, отделанный, легкомысленными, рюшами. Возбужденные, заострившиеся соски, яркие ореолы которых просвечивают сквозь тонкую ткань. Я дергаю завязанную пышным бантом на шее завязку и, убрав досадную преграду, припадаю губами к твердому, окаменевшему соску, от чего с губ Софи срывается, полный страсти стон и она откидывается спиной на обеденный стол. - Люби меня умоляюще просит она-Ты прекрасна - хриплю я, выдавая с головой, что просто не могу больше сдерживаться, и раздвигаю ее бедра, своими. Тонкие, белые ноги Софи, взметнувшись в воздух, обвивают мою поясницу, позволяя мне еще острее чувствовать ее. Мы качаемся на волнах наслаждения, растягивая минуты блаженного удовольствия, смакуя мгновения ярчайшего экстаза, который накрывает нас, почти одновременно, выбивая из легких весь воздух. Я слышу, как стонет Софи, как ее стоны наслаждения перерастают в крик удовольствия. Я люблю тебя, люблю - кричу я, соединяя воедино наши голоса. Звуча в унисон с моей Софьей.

- Печенье сгорело, наверное, - говорит Софи, отдышавшись, и направляется к плите.

- Софья, мы едем отдыхать - говорю я, наблюдая, как тонкие руки вытаскивают из духовки противень, исходящий ароматами свежей выпечки. По ее напряженной спине, по вмиг задрожавшим пальцам, я понимаю, что идея эта ей совсем не нравится.

- Но, Я не могу. У меня учеба, и вообще, в одностороннем порядке это не решается - звенящим голосом, чеканя каждое слово, говорит она.

- Это не обсуждается - почему - то, разозлившись, отвечаю я. - Тем более, Павел тебя отпустил. Так, что, с учебой проблем у тебя никаких не возникнет.

- Не хочу - упрямо, повторяет Софья, но я, развернувшись, покидаю кухню, так и не попробовав, приготовленных Софи печений. Я злюсь, от бессильных попыток понять, что происходит в душе женщины, любимой мной до безумия. От ее постоянной скрытности и перемен настроения. Она для меня космос, а я для нее кто? Вернувшись из первой командировки, я нашел ее на полу, совершенно деморализованную, разбитую. Она лежала, словно сломанная кукла, разбросав в стороны тонкие руки, похожие на ветви сказочных деревьев и, не мигая, смотрела в потолок остекленевшими глазами. Я никогда не видел у нее такого взгляда: пустого и отрешенного.

- Оказалось, что я слабее, чем кажусь - сказала, тогда, Софи, с трудом поднявшись.

- Ты меня напугала - сдавленно произнес я, помогая ей добраться до кровати.

- Я сама себя боюсь - натужно засмеялась она.- Есть вещи, Анатолий, которые пережить очень тяжело. Но, еще тяжелее, жить с этим внутри, не имея возможности забыть, выкинуть из головы, перестать чувствовать.

такие вещи есть, и они разрушают, ломают, мешают жить. Неужели, смерть матери, так изменила мою возлюбленную, поселив в ее мысли еще и чувство вины, за несделанное, недопонятое, недолюбленное, вызывая приступы болезни, под названием лютая тоска, которая, словно изверг - палач, терзает человеческую душу.

ГЛАВА 19

ГЛАВА22

[Она]

- Олег, отпусти меня, освободи - умоляю я своего мучителя - сидящего напротив меня, в дешевом уличном кафе, интерьер которого, так не вяжется с дорогим костюмом Олега.

- А, ты про отпуск? Да, Толян уже сообщил, что вы отдохнуть решили. Я отпустил. Поезжайте. Мы с Майкой тоже на острова намылились, пузо погреть. Только, еще одну услугу мне окажешь перед отъездом, и катись - весело смеется он, глядя на меня, совсем не смеющимся, пробирающим до костей, взглядом. О чем он думает, интересно, этот зажравшийся хищник, вальяжно раскинувшийся на стуле? И какую еще кару он мне приготовил?

- Да, ладно, ничего нового - говорит Олег, словно, прочтя мои мысли. Толстые пальцы его скользят по моей щеке, задерживаясь на виске, блуждают по шее, заставляя меня передернуться от отвращения и растущего внутри чувства странного возбуждения - Анатолий уедет завтра, на один день. А мы обстряпаем делишки, и моя курочка, несущая золотые яички, поедет в отпуск.

- Хорошо - обреченно соглашаюсь я.

- Ты куда сейчас? Если в универ, могу подвезти. Как раз к Пашке собирался заехать.

- Нет, спасибо. Не нужно - отказываюсь я, не желая находиться в компании Олега и минуты.

- Ну, хозяин барин - смеется он и, швырнув на стол деньги, вальяжно направляется к своему хищному автомобилю, где склонившись в угодливом полупоклоне, ждет его водитель Андрей, холуйски ожидая, пока Олег втиснет свое большое тело в кожаное нутро салона, что бы закрыть за ним дверцу.

-Какое все же разное мировосприятие у Олега и Анатолия - думаю я, шагая по усеянному желтыми листьями, тротуару. - Странно, мы все созданы равными, одинаковыми. Различаемся лишь цветом глаз, внешностью. Но души, они разные у всех. У кого - то наполненные светом, у кого - то, беспросветно черные, словно деготь. Где определяется, каким станет человек? И, что же так повлияло на Олега, что он живет, отравляя себя и все вокруг ядом ненависти и порока?