Безутешные - Исигуро Кадзуо. Страница 69

– Вы не представляете себе, сэр, что это для нас значит, – заговорил он, когда мы прошли несколько шагов. – И после всех этих лет! – Он с улыбкой потряс головой. – При первой же возможности доведу эту новость до ребят. Работы сегодня невпроворот, но достаточно будет просто звякнуть Йозефу. Он известит остальных. Вообразите себе, сэр, как они это воспримут… Ага, здесь вам нужно свернуть. А мне прямо. О, не тревожьтесь, сэр, я в полном порядке. Мисс Коллинз, как вы знаете, живет вон там, справа. Просто выразить не могу, сэр, как я вам благодарен. Уверен, ребята будут ждать этого вечера с таким нетерпением, какого не испытывали за всю свою жизнь.

Пожелав Густаву всего доброго, я свернул туда, куда он указал. Пройдя несколько шагов, я обернулся. Густав стоял там же, на углу, и провожал меня взглядом из-за коробки. Увидев, что я обернулся, он энергично закивал (махнуть рукой мешала коробка), а потом продолжил путь.

Улица, где я оказался, была застроена в основном жилыми домами. Когда я миновал первые несколько кварталов, движение стало менее оживленным; появились дома с балконами в испанском стиле, которые я помнил с того позднего вечера, когда проезжал мимо в автомобиле Штефана. Дома тянулись квартал за кварталом, и я уже начал бояться, что не узнаю тот дом, перед которым мы стояли тогда с Борисом. Но, неожиданно для самого себя, я замер перед одной из дверей, которую определенно узнал. Мгновение помедлив, я поднялся на крыльцо и через узкие окошки по обе стороны двери попытался заглянуть внутрь.

Обстановка холла выглядела опрятно-безликой, и по ней трудно было о чем-либо судить. Затем я вспомнил, как Штефан с мисс Коллинз беседовали в приемной, прежде чем пройти в глубь дома. Рискуя навлечь на себя подозрения, я одной ногой перешагнул низкую оградку и потянулся вперед, чтобы заглянуть в ближайшее окно. Мне мешал яркий солнечный свет, но все же я различил коренастого человечка в белой рубашке и галстуке, который сидел в кресле лицом к окну. Его взгляд, казалось, встретился с моим, но по бесстрастному лицу трудно было определить, заметил он меня или нет. Осмотр холла и передней гостиной почти ничего не дал, но когда я перенес ногу обратно за оградку и снова взглянул на дверь, то убедился, что она та самая, что мне нужна, и нажал звонок нижней квартиры.

После недолгого ожидания я с радостью увидел через стекло мисс Коллинз, идущую к двери.

– А, мистер Райдер! – сказала она, открывая дверь. – А я уже и не знала, ждать ли вас сегодня.

– Здравствуйте, мисс Коллинз. Я поразмыслил немного и решил воспользоваться вашим любезным приглашением. Но, вижу, у вас уже кто-то есть. – Я указал в сторону приемной. – Может, мне лучше зайти в другое время?

– Ни в коем случае. Я решительно настаиваю, чтобы вы вошли, мистер Райдер. Это по-вашему я занята, а на самом деле сегодня утром у меня на удивление пусто. Сами видите, в приемной всего один посетитель. А сейчас я принимаю молодую пару. Я беседую с ними уже час, но у них такие глубоко укоренившиеся проблемы, столь многое нужно обсудить, однако только теперь нашлась для этого возможность. У меня духу не хватает их поторопить. Но если вы согласитесь подождать в приемной, то скоро мы закончим. – Потом, внезапно понизив голос, мисс Коллинз добавила: – А тот господин, что сейчас сидит в приемной, несчастен и одинок, бедняжка, и ему нужно пару минут, чтобы кто-нибудь выслушал его жалобы, только и всего. Я его быстро спроважу. Он бывает здесь практически каждое утро, я трачу на него массу времени, поэтому он не возражает, если когда-никогда приходится свести визит к минимуму. – Перейдя с шепота на обычную речь, она продолжила: – Будьте добры, входите, мистер Райдер, не стойте на пороге, хотя погода сегодня, как я вижу, замечательная. Если вам захочется и если посетителей больше не будет, мы сможем пойти прогуляться в сад Штернберг. Это под боком, а беседовать нам, я уверена, придется долго. Собственно, я уже немало раздумывала о вашем положении.

– Вы очень любезны, мисс Коллинз. Признаюсь, я подозревал, что этим утром у вас будет много работы, и не явился бы, если б не имел оснований торопиться. Видите ли, – я тяжело вздохнул и потряс головой, – по разным причинам не все удалось мне так, как я первоначально задумал, и вот теперь время идет и… Прежде всего, как вы знаете, мне придется этим вечером выступить с речью, и, буду с вами совершенно откровенен, мисс Коллинз… – Я совсем было замолк, но, заметив на ее лице доброжелательное внимание, с усилием продолжил: – Честно говоря, есть ряд предметов – они касаются местных дел, о которых я желал бы с вами посоветоваться, прежде чем… прежде чем придать… – Тут мне пришлось остановиться, чтобы унять дрожь в голосе. – …придать окончательный вид моему обращению к публике. В конце концов, все эти люди так на меня надеются…

– Мистер Райдер, мистер Райдер! – Мисс Коллинз положила руку мне на плечо. – Пожалуйста, успокойтесь. Прошу вас: войдите в дом. И, будьте добры, хватит переживать. Это вполне понятно, в данный момент вы немного взволнованы – что может быть естественней? Вы так близко принимаете к сердцу чужие проблемы – это говорит в вашу пользу. Не волнуйтесь, мы с вами все обсудим – все, что касается местных дел, только потерпите совсем чуть-чуть. Но пока вот что я вам скажу, мистер Райдер. Мне кажется, вы переживаете зря. Да, на ваши плечи легла немалая ответственность, но ведь в подобном положении вы много раз бывали и прежде – и, насколько мне известно, всегда выходили из него с честью. Почему же сегодня должно случиться иначе?

– Но я и пытаюсь объяснить вам, мисс Коллинз, что теперь все совершенно не так, как раньше. В этот раз мне никак не удавалось освободиться от помех… – Я снова тяжело вздохнул. – Беда в том, что у меня не было возможности подготовиться, следуя обычному порядку…

– Очень скоро мы все это обсудим. Но, мистер Райдер, я уверена, вы преувеличиваете ваши неприятности. О чем вам так уж тревожиться? Вы непревзойденный профессионал, ваш талант признан во всем мире – чего же бояться? Истина заключается в том, – мисс Коллинз снова перешла на шепот, – что люди в таком городке, как этот, будут благодарны за любой знак внимания с вашей стороны. Опишете им свои общие впечатления – и они останутся довольны. Вам нечего бояться.

Я кивнул, понимая, что в ее словах и вправду имеется рациональное зерно, и почти в ту же секунду избавился от нервного напряжения.

– Еще немного, и мы все это обсудим в подробностях. – Мисс Коллинз, не снимая руки с моего плеча, повела меня в приемную. – Я не задержусь, обещаю. Пожалуйста, садитесь и располагайтесь поудобнее.

Я вошел в небольшую квадратную комнатку, залитую светом и заставленную свежими цветами. Выстроенные в ряд кресла, а также журналы на кофейном столике придавали ей сходство с приемной стоматолога или другого врача. При виде мисс Коллинз приземистый человечек тут же вскочил – то ли из вежливости, то ли в надежде, что она пригласит его в гостиную. Я ожидал, что нас представят друг другу, но здесь, видимо, действовал тот же протокол, что и в приемных врача: мисс Коллинз, прежде чем исчезнуть за внутренней дверью, улыбнулась посетителю и извиняющимся тоном пробормотала (обращаясь, судя по всему, к нам обоим): «Я ненадолго».

Коротышка снова сел и уставился в пол. Сначала мне показалось, что он вот-вот заговорит, но он не произнес ни звука, поэтому я отвернулся и сел на плетеный диванчик в нише того самого окна, куда прежде заглядывал. Когда я усаживался, диван ободряюще скрипнул. Мне на колени косо падал поток солнечного света, головой я почти касался большой вазы с тюльпанами. Я сразу же почувствовал себя удивительно уютно и стал относиться к предстоящему вечеру уже совсем не так, как всего лишь несколько минут назад, когда звонил в дверь. Конечно, мисс Коллинз была совершенно права. Город, подобный этому, будет благодарен за все, что бы я ему ни предложил. Едва ли кто-нибудь станет вдумываться в тезисы моей речи или критически их анализировать. Опять же, как указала мисс Коллинз, я и прежде тысячу раз бывал в таких ситуациях. Хуже или лучше подготовленная, моя речь не может не произвести на слушателей должного впечатления. Нежась под солнечными лучами, я все больше успокаивался и не понимал уже, как мог довести себя до таких тревог и волнений.