Безутешные - Исигуро Кадзуо. Страница 93

Густаву, превосходившему в возрасте всех своих коллег, было, несомненно, труднее, чем остальным, взобраться на стол, однако его подхватило множество рук. Оказавшись на столе, Густав выпрямился и с улыбкой оглядел зрителей. Носильщик с нервным лицом подал ему коробку и быстро соскочил на пол.

Танец Густава с самого начала отличался от предшествующих. Получив коробку, Густав не стал прикидываться, будто держит неподъемную тяжесть, а без усилий вскинул ее на плечо и подергал им. Эти движения вызвали всеобщий громкий смех, послышались крики: «Славный старина Густав!» и «Сейчас он даст жару!». Пока он продолжал играючи манипулировать коробкой, вперед пробрался официант и кинул на стол настоящий небольшой чемодан. Судя по движениям официанта и по стуку чемодана, последний отнюдь не был пуст. Чемодан очутился у самых ног Густава – и по толпе пробежал шепот. Хор снова, еще убыстренней, гремел: «Гу-став! Гу-став! Гу-став!» Мне было видно, как Борис, распираемый гордостью, внимательно следит за каждым движением деда, отбивая себе ладони и вторя общему речитативу. Густав, заметив Бориса, еще раз ему улыбнулся, а потом наклонился и ухватил чемодан за ручку.

Когда Густав, по-прежнему в согнутой позе, взгромоздил чемодан себе на бедро, стало очевидно, что он имеет дело не с воображаемым, а с самым настоящим грузом. После того как Густав, с коробкой на плече и чемоданом в руке, выпрямился, веки его опустились и лицо, как мне показалось, потемнело. Окружающие, однако, приняли это как должное (возможно, Густав всегда таким образом набирался сил для подвига) – и душераздирающий речитатив и хлопки продолжались, заглушая визгливую мелодию скрипок. В самом деле, через несколько мгновений Густав открыл глаза и одарил зрителей широкой улыбкой. Затем, подтянув чемодан еще выше, он ухитрился зажать его под мышкой и в таком положении – с чемоданом под мышкой и коробкой на противоположном плече – начал пляску, выделывая ногой медленные шаркающие движения. Среди восторженного улюлюканья я расслышал, как кто-то вблизи двери спрашивал: «Что он сейчас делает? Мне не видать. Что он сейчас делает?»

Густав поднял чемодан еще выше и продолжал танцевать с чемоданом на одном плече и коробкой на Другом. Он сильно скособочился, потому что чемодан был значительно тяжелее коробки, но в остальном старик держался непринужденно и перебирал ногами Достаточно бойко. Борис, лучась восторгом, что-то крикнул деду (я не слышал слов), и Густав ответил ему хитрым изгибанием шеи, чем вызвал новые клики радости и смех.

Наблюдая за танцем Густава, я почувствовал, что за моей спиной творится что-то непонятное. Некоторое время мне в спину с раздражающей регулярностью заезжали локтем, но я объяснял это давкой в задних рядах зрителей, которые стремились лучше рассмотреть представление. Наконец я оглянулся и увидел двух официантов, которые, не обращая внимания на сыпавшиеся на них со всех сторон тычки, занимались, стоя на коленях, упаковкой чемодана. Он был уже почти наполнен – как мне показалось, деревянными разделочными досками из кухни. Один из официантов перекладывал доски плотнее, в то время как второй, глядя в глубину кафе, нетерпеливыми жестами указывал на оставшиеся в чемодане пустоты. Принесли еще доски – и сразу, по две или три, стали передавать их из рук в руки по цепочке. Официанты стремительно набили чемодан до отказа. Но доски, а также части расколовшихся досок, все прибывали, и официанты с привычной изобретательностью находили место и для них. Вероятно, они продолжали бы в том же духе, но давка истощила их терпение; они опустили крышку, подзатянули ремни и, протиснувшись мимо меня, водрузили чемодан на стол.

Борис внимательно посмотрел на новый чемодан, а потом поднял неуверенный взгляд на Густава. Его медленные шаркающие шаги напоминали движения матадора. Сосредоточившись на том, чтобы удерживать на плечах одновременно чемодан и коробку, Густав вначале не заметил новую поклажу, которую для него приготовили. Борис не спускал глаз с деда, ожидая, когда тот увидит второй чемодан. Вероятно, этого ждал не он один, но Густав продолжал пляску, прикидываясь, что ничего не замечает. Конечно же, это была хитрость! Дед Бориса, почти несомненно, просто дразнил зрителей, и Борис знал, что он вот-вот подхватит новый груз, для чего ему, наверное, придется освободиться от пустой коробки. Но, по непонятной причине, Густав продолжал игнорировать второй чемодан, и окружающие взялись криками привлекать его внимание. Наконец Густав увидел второй чемодан, и на его лице, зажатом, как начинка в сандвиче, между чемоданом и коробкой, появилось испуганное выражение. Соседи Бориса засмеялись и еще громче зааплодировали. Густав по-прежнему медленно вращался вокруг собственной оси, не отводя взгляда от нового чемодана. Видя озабоченное лицо деда, Борис на мгновение подумал, что его испуг не был наигранным. Но соседи, наблюдавшие это представление уже несчетное множество раз, смеялись, и Борис тоже начал смеяться и подзадоривать Густава. Голос мальчика достиг слуха Густава, и дед с внуком снова обменялись улыбками.

Густав спустил с плеча пустую коробку и, пока она скользила вдоль его руки, пренебрежительным (и довольно изящным) движением смахнул ее в толпу. Вновь зазвучали приветственные клики и смех; коробка мелькнула над головами зрителей и скрылась в недрах помещения. Затем Густав снова посмотрел на второй чемодан и укрепил первый повыше у себя на плече. Он вновь состроил озабоченную мину, на этот раз явно в шутку, и Борис присоединился к общему смеху. Густав начал сгибать колени. Он делал это очень медленно – то ли ломал комедию, то ли ему по-настоящему было трудно. Наконец он, удерживая на плече первый чемодан, склонился так низко, что смог дотянуться до ручки второго у себя под ногами. Под несмолкающие хлопки он неспешно выпрямился, отрывая от поверхности стола более тяжелый чемодан. Густав изображал невероятную натугу – совсем как бородатый носильщик, когда ему кинули картонную коробку. Бориса переполняла гордость, время от времени он поворачивался и оглядывал восторженные лица толпы, теснившейся вокруг. Даже цыгане-музыканты старались хитростью заполучить себе более удобные места для наблюдения и ради этого размашисто орудовали смычками, расталкивая под этим благовидным предлогом соседей. Один из скрипачей пробился таким образом в первый ряд и теперь играл над самым столом, прижатый к нему вплотную.

Густав снова зашаркал ногами. Его движения были скованы двумя чемоданами, особенно вторым, наполненным досками (Густав даже не пытался поднять его на плечо: это было явно невозможно), поэтому танцу недоставало энергии, однако своей выразительностью он привел толпу в экстаз. «Славный старина Густав!» – вновь и вновь выкрикивал народ, и Борис, не привыкший таким образом обращаться к деду, тоже принялся вопить во все горло: «Славный старина Густав! Славный старина Густав!»

Снова старый носильщик выделил в этом хоре голос Бориса, и хотя на сей раз не обернулся (делал вид, что для этого слишком поглощен своей поклажей), но прыти у него прибавилось. Он начал медленный поворот вокруг собственной оси и до предела выпрямил спину. На мгновение Густав представлял собой великолепное зрелище: он стоял на столе в скульптурной позе, с одним чемоданом на плече и другим прижатым к бедру и совершал поворот под музыку и рукоплескания. Затем он, казалось, оступился, но сразу выпрямился; толпа разом выдохнула «о-ох!» и сопроводила эту маленькую заминку хохотом.

За спиной у Бориса поднялась суматоха, и он увидел, что те же двое официантов вновь учинили возню на полу, расталкивая окружающих, чтобы освободить себе место. Оба стояли на коленях и хлопотали над предметом, похожим на большую сумку для гольфа. Действовали они нетерпеливо и раздраженно: видимо, их злили посетители, которые без конца на них натыкались. Борис обернулся к деду, потом опять к официантам и увидел, что один из них широко распахнул сумку, словно готовясь сунуть внутрь какую-то крупную вещь. И верно: через толпу к нему проталкивался его сотоварищ, который двигался спиной вперед и что-то за собой волочил. Протиснувшись немного ближе, Борис разглядел, что это какой-то механизм. Рассмотреть подробности мешали ноги окружающих, но Борис предположил, что это старый мотор от мотоцикла или катера. Официанты принялись с усилием запихивать этот предмет в сумку, разводя ее и без того туго натянутые бока и дергая за молнию. Снова оглянувшись, Борис увидел, что дедушка нисколько не тяготится поклажей и, судя по всему, не намерен останавливаться. Да и толпа в любом случае не собиралась допускать этого. Народ вокруг зашевелился, и двое официантов водрузили сумку на стол.