Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна. Страница 58

 — Книги. Очень смешно. Зачем? 

Снова послышался смех.

 — Разве я мог пропустить праздник? Не переживай, я не фея, чтобы обижаться, что меня не позвали на семейный обед, — тон Джима изменился, как будто переключился режим у автомата: — Отдай подарок ребёнку, Себастиан. Не расстраивай меня, — и гудки.

Домой Себ ехал в мрачном расположении духа. Во-первых, предвидел и неудобные вопросы от миссис Кейл, и обиду Сьюзен. А во-вторых, боролся с желанием выкинуть книги в первый же попавшийся мусорный ящик.

«Отдай подарок. Не расстраивай меня».

Да, Себ верил Джиму в том, что эти книги не грозили Сьюзен решительно ничем. Но сама идея отдать их коробила. Ему не хотелось никакой, даже самой призрачной связи между Джимом и Сьюзен. Они должны были оставаться в разных мирах.

Уже подъехав к дому, он снова взял подарок и осторожно надорвал упаковку, вытащил верхний том.

«Гарри Поттер и философский камень», Дж.К. Роулинг.

На картинке был изображён малиновый паровоз и задумчивый мальчик в круглых очках.

Себ открыл книгу и прочитал на форзаце сделанную от руки дарственную надпись: «Милой Сьюзен Майлс в день её рождения. Надеюсь, ты любишь сказки».

Сьюзен в конце концов просила Себа за позаимствованный на время подарок, а собравшиеся гости отвлекли её от этой темы окончательно. Под вечер вымотались все. И Себ, отправившись уложить Сьюзен, сам задремал у неё на кровати, в ногах.

Разбудил его звонок. 

Себ проморгался, быстро поцеловал дочь в лоб и вышел из комнаты. На лестничной площадке принял вызов.

 — Детка, с добрым утром.

Себ прочистил голос и уточнил:

 — Откуда вы знаете, что я спал… сэр?

Он не мог выдать себя голосом — он, чёрт возьми, молчал.

 — О, брось… — протянул Джим скучающим тоном, — только когда ты спишь, ты не читаешь сообщений. Поторопись, — и он отключился.

Себ ещё несколько раз моргнул, разгоняя остатки сонливости, и прочитал три сообщения: «У меня, без оружия». «Уже почти пора». «Я начинаю скучать». Себ кинулся вниз. 

В этот раз музыка в квартире у Джима играла приглушённо. И ради разнообразия, песня была только одна. Правда, закрыв за собой дверь, Себ почувствовал неприятное ощущение: что музыкант пробрался ему в черепную коробку и поёт оттуда. И, учитывая содержание песни, это было омерзительно. Себ содрогнулся, зажимая одно ухо рукой, но эффект рассеялся не до конца. 

Джим рассмеялся и похлопал по свободному месту на диване. 

 — Садись, детка!

Сегодня босс был в костюме, но без галстука и босиком, да ещё и с мокрыми волосами. Себ покачал головой: кто моет голову в пиджаке? 

 — Что, не нравится музыка? — спросил Джим вкрадчиво. 

 — Нет, — честно ответил Себ. — Не понимаю такие песни.

Музыкант продолжал признаваться в любви мёртвому мальчику, а Джим протянул:

 — Не понимаешь… Конечно, нет, мой дорогой одноклеточный снайпер. 

Себ решил, что лучше быть одноклеточным, чем внезапно начать понимать подобную жесть.

Джим щёлкнул пультом и обрубил песню как раз в тот момент, когда певец начал сомневаться, чей именно труп ему так понравился: мальчика или девочки. И Себ вздохнул с облегчением. 

Ещё нажатие — и из-под потолка выехал на длинных подвижных кронштейнах огромный плоский экран. Секунда — и на нём возникло чёрно-белое изображение. Себ нахмурился. 

Это была скрытая камера, вне всяких сомнений. Она снимала большое помещение, типа ангара. Часть была завалена каким-то хламом. В середине примерно стояли стулья — десять в два ряда. Кусок стены затянули тканью от пола до потолка. Возле этого участка сгрудили три больших лампы. Дальний правый угол просматривался хуже всего и, похоже, его занимала какая-то аппаратура Себ решил, что это похоже на какую-то студию, как он их представлял. 

Джим ничего не говорил, и Себ решил обойтись без вопросов. Помещение оставалось пустым. 

Через час с четвертью из-под камеры появился мужчина. Закрыв за собой явно большую дверь, он прошёл и почти упал на стул в первом ряду. Оседлал его, повернувшись лицом прямо к камере. Отчётливо произнёс: «Дерьмо!» — так что читалось по губам. 

Мужчина был высокого роста. Цвет волос на чёрно-белом изображении не угадать, но точно светлые. На носу у него сидели квадратные очки. Одет он был просто (этот точно в костюме голову не моет) — тёмный свитер, джинсы и кроссовки. 

Посидев какое-то время неподвижно, мужчина схватился руками за голову, встал и прошёлся к той части стены, которая была затянута тканью. Раскинул руки, запрокинул голову — и бессильно сгорбился. 

Себ, не видя никакого смысла в этой пантомиме, перевёл взгляд на Джима и почувствовал, что по коже ползут мурашки. Лицо босса светилось восторгом. Крылья носа подрагивали, губы были приоткрыты, и Джим то и дело облизывал их, как от нетерпения или возбуждения. Как будто мужчина в студии был для него очень важен.

Какова вероятность, что сейчас они следят за дружком Джима?

Себ прикинул варианты и решил, что она не так уж и высока. Несмотря на все шуточки и манеры, представить его в отношениях хоть с женщиной, хоть с мужчиной не удавалось.

Мужчина вдруг замер, кинулся к стулу, схватил с него лист бумаги и что-то начал строчить. Джим выключил экран и закрыл глаза ладонью. Провёл рукой по лицу и посмотрел на Себа с какой-то шальной улыбкой. Подмигнул.

 — Он великолепен, правда, детка?

 — Я ничего не понял, если честно.

Джим ответил негромким смехом:

 — Ты и не мог. Даже если бы он решил озвучить свои мысли. 

 — Потому что я тупой солдафон, ну да, — без тени обиды согласился Себ.

 — Не дуйся, — Джим цокнул языком, — никто бы не понял. Кроме меня и, может… Кроме меня. Что ты думаешь, Себастиан?

Ничего. Себ не думал об этом ровным счётом ничего, потому что — честное слово, какие вообще тут могут быть мысли? Они посидели на диване полтора часа, из которых пятнадцать минут наблюдали за чуваком, который кривляется в какой-то студии, а потом что-то пишет на бумаге. 

 — Я думаю, это кто-то важный для вас, вот и всё, — сказал он вслух.

 — О, детка, не ревнуй, — пропел Джим, Себ фыркнул:

 — И не собирался, — он добавил бы ещё кое-что, но всё-таки не решился. Джим сейчас был в хорошем настроении, но всё-таки не стоило рисковать и говорить фамильярности. 

 — Ну? — Джим улыбнулся.

 — Что?

 — Заканчивай фразу. Меня бесит то, как мысль бьётся у тебя в голове.

Себ поёжился:

 — Сэр, я….

 — Да брось, — протянул он. — Ну же, говори. Давай, не ломайся, детка. Хочешь, потом я отвечу на любой твой вопрос?

По глазам Джима было совершенно ясно — не отстанет, а ведь фраза, которая едва не сорвалась у Себа с языка, не казалась уже остроумной.

 — Я… — Себ покачал головой, — хотел сказать, что выдохну с облегчением, если вы будете хотя бы время от времени делать перерывы и насиловать чей-нибудь ещё мозг. Ничего умного.

Джим однако захохотал, запрокинув голову. Растёр затылок.

 — Ты действительно прелесть, дорогой мой, — сказал он манерно. — Вопрос?

Составлять, что ли, в свободное время список вопросов для этой игры? Потому что придумывать их сходу у Себа не хватало фантазии.

 — Не знаю… Вы… у вас были когда-нибудь отношения? С женщиной? Да хоть с кем-то?

 — С женщиной… с мужчиной… и с теми, и с другими сразу. Скука!

 — Я не про секс.

Улыбка пропала с лица Джима, но выражение лица не сделалось опасным. Скорее задумчивым.

 — Видишь ли, Себастиан, — сказал он медленно и серьёзно, — люди вокруг очень глупы, в большинстве своём. Их мысли, страсти, страхи так примитивны. Даже твои, хотя ты, в некотором роде, исключение. То, что ты зовёшь отношениями, это животный инстинкт, помноженный на социальную условность. Вы слипаетесь друг с другом, порождаете потомство, и в конце концов загибаетесь от скуки. Меня это не интересует, — он отвернулся, вглядываясь в замершую, уснувшую улицу с потухшими вывесками и чёрными молчаливыми окнами. — Самое сексуальное, самое сильное, что есть в жизни…