Выбор Пути (СИ) - Щепетнёв Василий. Страница 26

Но азиатец Чижик нахально не желал указываться. Сидел себе во фраке и с задумчивым видом двигал фигуры. Нет, чтобы сдаться!

Задумчивость моя частично проистекала из проблемы питания. В смысле — когда. Утром завтрак, это понятно. Полноценный завтрак, на четыреста больших калорий а все равно только завтрак. В одиннадцать второй завтрак, ещё триста больших калорий. А вот дальше? Игра начинается в шестнадцать, а наука и Михаил Моисеевич категорически против игры на полный желудок. Ну да, второй завтрак к шестнадцати часам становится историей и играть не мешает. Играю. Партия оканчивается в двадцать два часа. Поесть можно тут же, в ресторане, он работает допоздна, но наедаться на ночь не есть здорово. Плюс физическая активность, как с ней? Погулять, выполнить дыхательные упражнения, вечернюю гимнастику? Или наесться, полторы тысячи больших калорий, и с полным желудком завалиться спать? Недаром шахматисты делятся на две разновидности: тонкие и толстые. Тонкие выдерживают режим, а толстые решили, что голодать — счастья не видать. Но Лиса предложила идеальное, на её взгляд, решение: вернуться к истокам. Как говорит древняя мудрость? Завтрак съешь сам, обед раздели… То есть наиболее плотным должен быть завтрак — тысячу калорий, не меньше. В семь-восемь часов утра. Обед перенести на полдень, шестьсот-семьсот калорий. И оставшиеся триста добрать уже на ужине. И даже подробно расписала, что мне можно, что не очень, а чего следует избегать.

Можно во время игры съесть шоколадку, граммов в двадцать. Только чтобы непременно был шоколад горький. И, лучше всего, без сахара совсем.

Ну, я купил сегодня плитку «Брумберга». Горький и без сахара.

Партия подошла к кульминации. Ещё три-четыре хода, и маски будут сброшены. Черные вдруг превратятся в безжалостных агрессоров, а белым останется лишь уповать на чудо.

Я краем глаза посмотрел на болельщиков. Нет, очевидно, что два-три человека болеют за меня. Может, работники торгпредства или какой-то другой нашей конторы? Или русские из тех, кто остался в Финляндии во время революции? Или просто те любители шахмат, которые болеют за игру, а не за игроков?

Я тихонько, стараясь не отвлекать от размышлений Пауля Петровича, встал из-за стола и подошел к столику для отдыха: выпить чашечку кофе, к примеру, но так, чтобы не мешать сопернику. Кофе пить не стал, а открыл бутылочку минералки, вернее, ледниковой воды: в Финляндии с минералкой не очень. Съел маленькую, десять граммов, шоколадку, и запил водой. Не «борожом», но сойдёт.

С покупками здесь пока не очень. Финский язык особый, и звучит иначе, и не похож ни разу на английский или немецкий. Потому ещё в аэропорту я купил немецко-финский разговорник, и прилежно его изучаю. Но пока помогает слабо. Обращаюсь к финнам от пятидесяти и старше на немецком, нередко меня понимают. А младофинны, те, кому двадцать или около того, часто знают английский. Так и выкручиваюсь. И второе — деньги. Сколько мне обменяли рублей на финские марки в Союзе, и говорить смешно. Суточные организаторы турнира выдают здесь, но этого тоже мало. Зачем, считают, мне больше, если организаторы предоставили и стол, и кров.

Иногда слышал, как артисты жалуются на тяжёлую жизнь во время зарубежных гастролей. С собой берут полные чемоданы супов в пакетиках, сухой колбасы, консервы, чай, сахар, кипятильник и прочие нужные в командировках предметы. Я и спросил у маменьки, почему так. Ну странно же — ехать в Лондон с «завтраком туриста» в чемодане.

И маменька рассказала, что командировочных хватает, чтобы питаться в ресторане при отеле или недорогих кафе. Вполне. Но если на еде крепко сэкономить, то можно привести домой кассетную магнитолу, одежду и прочие заграничные вещи. Для себя. Или перепродать по конской цене. Потому и везут «кашу пшеничную с жиром в брикетах»: цена ей в СССР одиннадцать копеек, а сыт, как на два доллара. Или на три.

Я это учёл. Нет, ни каши, ни супов в пакетиках с собою я не брал. Взял триста рублей десятками. Финны, в отличие от лондонцев и прочих американцев, в Союз наезжают постоянно — в Таллин, в Ленинград, ещё куда неподалёку. И им наши рубли очень даже нужны.

Да, с собою дозволялось брать лишь тридцать рублей, но я решил пренебречь. Деньги прятать в пакетики с супом или под стельку обуви я не стал, а просто положил во внутренний кармашек пиджака. Рассчитывал: в крайнем случае скажу, что это мое энзе, лежит уже второй год, и я про эти деньги просто забыл. Но крайнего случая не вышло, да и с чего бы вдруг?

Сразу по заселении ко мне подошел служащий отеля, мол, не хочу ли я обменять рубли на марки. Менять в своем отеле я не решился, хотя, думаю, никто бы в посольство не сообщил. Но кто знает? Поменял в другом. Зашёл, спросил у портье, не желает ли он поменять рубли, и мы друг друга поняли. Курс обмена, конечно, отличался от того, что раз в месяц публикуют в «Известиях», но не сказать, чтобы уж очень сильно. И теперь я могу не подсчитывать марки, заходя в магазин за шоколадом, минералкой, а захочу купить водку «Финляндия», куплю и «Финляндию».

Только не захочу.

Я вернулся к партии. Теперь поднялся уже Керес. Отошёл к столику, ему принесли чашечку кофе, и он пил его с явным удовольствием. Не потому, что нашёл спасительный план игры, а просто любит кофе.

Я подождал, пока он допьёт, и только потом сделал ход.

Все было ясно и мне, и ему, но мы ещё сделали десять ходов для зрителей, и только после этого Пауль Петрович остановил часы.

Мы корректно обменялись рукопожатиями. Партия закончилась.

Судья зафиксировал итог, объявил результат — «Чёрные победили», и зрители стали потихоньку расходиться.

Разошёлся и я. Сначала в ресторан, где заказал легкий ужин, заказал и съел. Потом в номер, где переоделся в лыжный костюм с динамовской символикой и тёплые, но легкие ботинки. И пошёл гулять по Хельсинки.

Прогулка получилась скучной. Холодно ведь, минус двенадцать. И ветерок с моря. И снежок. И просто поздно. А я ведь собираюсь с завтрашнего дня начать новую жизнь. В смысле питания и режима дня. Матч, конечно, не самое подходящее время для экспериментов с режимом, лучше бы мне это сделать месяц назад, или два. Но что не сделано тогда, будет сделано сейчас.

Я гулял, окисляясь финским воздухом, и вспоминал Москву, как мы бродили по Тверской с Антоном. Вдвоем было куда спокойнее — гулять по ночному городу. А будь рядом и Лиса с Пантерой — так и вообще — дрожи, Финляндия.

Но кого нет, того нет.

Позвонить домой? Кому? Антону? Ольге? Надежде? Нет, пусть соскучатся, оно полезно — немножко поскучать. И потом, советские люди из капстран запросто не звонят. Дорого. Десять минут разговора — джинсы в лавочке за углом.

И я продолжал гулять. На улице я не встретил ни бандитов, ни провокаторов, и вернулся к себе около полуночи. Включил телевизор — обыкновенный, кстати, телевизор, воронежский «Рекорд», — но финского я не знаю. Нашёл, правда, фильм про индейцев и ковбоев, немецкий, ещё как бы и не довоенный, по-фински были только субтитры. Посмотрел минут пятнадцать, выключил, и улёгся спать.

Режим!

Встал в шесть сорок пять. Темным темно. Утренняя зарядка, утренняя гигиена, утренние дыхательные упражнения.

Оделся в дневной костюм — серый. Спустился в ресторан. Завтракал не спеша, поскольку завтрак отныне становился обедом, сиречь основной трапезой. Не один я такой умный. Почти все наедались впрок, на весь день. Непривычно, так со временем привычка выработается.

После завтрака захотелось обратно в постель, подремать хоть часочек. Ан, нет, шалишь. В холле я нашёл пару утренних газет, но, за незнанием финского, проку от них не было. Спустился в вестибюль. Там продавались и советские газеты, но увы, только вчерашние. Пока напечатают, пока привезут…

Выучил десять фраз из германо-финского разговорника. Повторил выученные ранее двадцать. Итого тридцать. Считается, что зная триста общеупотребительных выражений, можно общаться на уровне первоклассника. Главное — не бояться говорить. Триста выражений я ещё не знал, но к концу матча узнаю. Общение с финнами я начинал фразой «Я только учу финский язык, но, если не трудно, ответьте мне, пожалуйста, на… — и дальше шёл вопрос по разговорнику.