Не отпускай меня - Исигуро Кадзуо. Страница 38

— Если это все так, то получается, что я свой шанс профукал.

— Томми, хоть раз было такое, чтобы твоя работа отправилась в Галерею? Может быть, совсем давно, когда ты был еще маленький?

Я еще не договорила, а он уже качал головой.

— Ты же знаешь — я всегда был в этом полный нуль. А потом еще тот разговор с мисс Люси. Я понимаю, что она добра мне хотела. Просто стало меня жалко и захотелось мне помочь. И она мне правда помогла. Но если моя теория верна…

— Это только теория, Томми, — сказала я. — Ты сам знаешь, чего стоят твои теории.

Я хотела слегка разрядить атмосферу, но правильный тон найти не смогла, и, скорее всего, было заметно, что я все еще усиленно обмозговываю его слова.

— Может быть, у них есть разные способы судить, — сказала я чуть погодя. — Может быть, искусство — только один из них.

Томми опять покачал головой.

— Какие способы? Назови хоть один. Мадам никогда не знала нас лично. Поодиночке она нас не помнит. К тому же, вероятно, не она одна это решает. Есть, наверно, кто-то повыше, кто в Хейлшеме вообще ни разу не был. Я очень много об этом думал, Кэт. Все сходится. Вот почему Галерее придавали такое значение, вот почему опекуны так настаивали, чтобы мы рисовали, лепили и сочиняли стихи. Ну, Кэт, что ты об этом скажешь?

А я тем временем чуть-чуть отвлеклась. Мне вспомнилось, как я слушала одна у себя в спальне кассету, экземпляр которой мы только что нашли; как я кружилась и раскачивалась, прижимая к груди подушку, и как Мадам со слезами на глазах смотрела на меня через дверной проем. Даже этот эпизод, которому я раньше не находила толкового объяснения, укладывался в теорию Томми. Я представляла себе, что держу младенца, но Мадам, разумеется, этого знать не могла. Она наверняка считала, что я танцую с воображаемым возлюбленным. Если Томми прав, если Мадам была связана с нами только ради того, чтобы потом решать вопросы об отсрочке донорства для влюбленных, ее реакция объяснима: несмотря на обычную ее холодность к нам, такой сценой она вполне могла быть растрогана. Все это промелькнуло у меня в голове, и я чуть было не начала рассказывать Томми, но удержалась, потому что не хотела вслух соглашаться с его теорией.

— Не знаю, пока что размышляю о твоих словах, — сказала я. — Между прочим, надо бы возвращаться. А то сколько еще будем искать автостоянку.

Мы пошли той же дорогой вниз, но понятно было, что время еще есть, и мы не торопились.

— Томми, — спросила я через некоторое время. — Ты Рут об этом говорил?

Он покачал головой и продолжал идти. В конце концов сказал:

— Дело в том, что Рут верит всему этому, всему, что говорят старожилы. Да, ей нравится делать вид, что она сама много чего знает, гораздо больше, чем на самом деле. Но верит, верит. И рано или поздно захочет дать этому ход.

— Ты хочешь сказать, что она…

— Да. Захочет обратиться. Но пока она еще это не продумала. Не продумала так, как мы сейчас.

— Ты ее не посвящал в свою теорию насчет Галереи?

Он, ни слова не говоря, еще раз покачал головой.

— Если ты ей все это выложишь, — сказала я, — и она согласится с теорией… Она, наверно, будет в ярости.

У Томми, судя по его виду, что-то было на уме, но он молчал. Заговорил, только когда мы опять пошли по узеньким улочкам, и внезапно его голос стал каким-то застенчивым.

— Вообще-то, Кэт… Я тут начал изображать кое-что. Так, на всякий случай. Никому еще не говорил, даже Рут. Просто проба.

Тогда-то я и услышала в первый раз о его фантастических животных. Когда он начал описывать свои рисунки (увидела я их только через несколько недель), большого энтузиазма я при всем желании проявить не могла. Все это, признаться, привело мне на память того давнего слона в траве, с которого начались все неприятности Томми в Хейлшеме. Толчком, объяснил он мне, послужила старая детская книжка с оторванной задней стороной обложки, которую он нашел в Коттеджах за диваном. Он потом уговорил Кефферса дать ему одну из маленьких черных тетрадок, в которых тот писал свою цифирь, и с тех пор Томми уже нарисовал больше десятка воображаемых существ.

— Вся штука в том, что я их делаю очень маленькими. Крохотными. В Хейлшеме мне такое никогда не приходило в голову. Может быть, поэтому я и давал там маху. Если ты их делаешь малюсенькими — а по-другому нельзя, страница там вот такого размера, — все сразу меняется. Как-то они вдруг оживают. И вырисовываешь потом все подробности у них. Думаешь, как они будут себя защищать, как будут доставать, что им нужно. Честно тебе скажу, Кэт: это ничего общего с тем, что я делал в Хейлшеме.

Он принялся описывать своих любимцев, но мне трудно было на них сосредоточиться; чем сильнее он расходился, говоря об этих животных, тем больше мне становилось не по себе. «Томми, — хотелось мне сказать, — ты что, опять намерен сделать из себя посмешище? Воображаемые животные? Да что с тобой, проснись!» Но я не стала. Только осторожно на него посматривала и повторяла: «Звучит неплохо, очень даже неплохо».

В какой-то момент он сказал:

— Еще раз говорю тебе, Кэт: Рут ничего об этих животных не знает.

И когда он это произнес, он, кажется, вспомнил все остальное, вспомнил, почему вообще начался разговор о его рисунках, и его лицо как-то увяло. Потом мы снова шли молча, а когда повернули на Главную улицу, я сказала:

— Если даже в твоей теории что-то и есть, надо очень много всего еще выяснить. Например — как пара может заявить о себе? Что она должна сделать? Я что-то не видела нигде бланков заявлений.

— Мне это все тоже приходило в голову. — Его голос опять стал тихим и серьезным. — Я вижу только один путь: найти Мадам.

Я поразмыслила над этим, потом сказала:

— Не думаю, что это будет легко. По сути, мы не знаем о ней ровно ничего. Не знаем даже фамилию, имя. И ты ведь помнишь, как она держалась. Ей и подойти к нам было неприятно. Пусть даже ее удастся разыскать — сомневаюсь я, что она сильно поможет.

Томми вздохнул.

— Я и сам это понимаю… Ладно, время еще есть. Торопиться особенно некуда.

Пока мы шли к автостоянке, небо нахмурилось и стало довольно холодно. Наших еще видно не было, и мы с Томми прислонились к машине и стали смотреть на поле для мини-гольфа. Там никто не играл, и флажки развевались на ветру. Говорить про Мадам, Галерею и тому подобное мне больше не хотелось, поэтому я вынула из футляра кассету с песнями Джуди Бриджуотер и стала ее рассматривать.

— Спасибо, что купил ее мне, — сказала я.

Томми улыбнулся.

— Если бы я подошел к этой коробке с кассетами, а ты была у пластинок, я бы ее нашел, а не ты. Не повезло бедолаге Томми.

— Не вижу разницы. Мы ее нашли только потому, что ты подал такую идею. Я начисто ведь забыла про «край потерь». После этих высказываний Рут настроение у меня было хуже некуда. Надо же — Джуди Бриджуотер. Старая подруга. Как будто мы и не разлучались. Кто, интересно, тогда у меня ее выкрал?

Мы повернули головы в сторону улицы и поглядели, не идут ли остальные.

— Ты знаешь, — сказал Томми, — когда Рут все это выдала и я увидел, в каком ты состоянии…

— Не надо об этом, Томми. Сейчас у меня уже все прошло. И я не собираюсь обсуждать это с ней, когда они появятся.

— Нет, я другое имел в виду. — Он перестал опираться на машину, повернулся и надавил ногой на переднее колесо, словно проверяя его. — Когда Рут сказала то, что сказала, я понял, почему ты смотришь эти порножурналы. Ну ладно, понял — не то слово. Просто версия. Теория. Очередная моя. Просто я услышал эти слова Рут — и что-то в мозгах у меня щелкнуло.

Я знала, что он на меня смотрит, но сама глядела прямо перед собой и ничего не отвечала.

— И все-таки, Кэт, я не до конца понимаю, — сказал он после паузы. — Даже если Рут права, хотя я не думаю, — почему ты ищешь свое «возможное я» в порножурналах? Почему ты считаешь, что могла быть скопирована с одной из этих девиц?

Я пожала плечами, по-прежнему не глядя на него.