Не отпускай меня - Исигуро Кадзуо. Страница 46

— Но я же вижу — ты хочешь. У тебя есть желание взглянуть на эту лодку?

— Пожалуй, да. Есть желание. Сидишь тут день за днем… Хорошо бы что-нибудь такое увидеть.

— А как ты считаешь, — спросила я мягко, без тени насмешки, — если мы решим туда отправиться, не подумать ли о том, чтобы заехать к Томми? Потому что его центр совсем недалеко от места, где вроде бы находится эта лодка.

Лицо Рут поначалу ничего не выразило.

— Подумать, наверно, можно, — сказала она. Потом засмеялась: — Честное слово, Кэти, я не только из-за этого все уши тебе прожужжала насчет лодки. Я действительно хочу на нее взглянуть. Столько времени по больницам, потом здесь взаперти сидишь. Такие вещи теперь больше значат, чем когда-то. Но ладно уж, не буду скрывать: я знала. Я знала, что Томми в кингсфилдском центре.

— Ты уверена, что хочешь с ним повидаться?

— Да, — ответила она без колебаний, глядя мне в глаза. — Да, хочу. — Потом тихо добавила: — Я ведь очень давно его не видела. С самых Коттеджей.

И тогда-то мы наконец заговорили про Томми. По-крупному ничего, впрочем, обсуждать не стали, нового я узнала очень мало. Но нам обеим, мне кажется, стало легче уже от того, что мы перестали о нем молчать. Рут сказала мне, что ко времени ее отъезда из Коттеджей (она простилась с ними осенью, вскоре после меня) они с Томми, по существу, разошлись.

— На курсы нас с ним так или иначе определили в разные места, — продолжала она, — и разрывать отношения по всем правилам особого смысла не было. Так что мы продолжали считаться парой, пока я не уехала.

Дальше мы на той стадии в тему не углублялись.

Что касается лодки, я в тот день не сказала насчет поездки ни «да», ни «нет». Но Рут недели две потом всякий раз об этом заговаривала, и план сам собой становился все более определенным, пока наконец я через знакомого не послала весточку помощнику Томми, где говорилось, что если Томми не будет против, то мы заедем в Кингсфилд в определенный день на следующей неделе.

Глава 19

Мне в то время почти не приходилось бывать в Кингсфилде, поэтому мы по дороге туда несколько раз останавливались поглядеть на карту и, несмотря на все старания, на несколько минут опоздали. По сравнению с другими этот реабилитационный центр не очень хорошо оборудован и неудачно расположен, и если бы не ассоциации, которые у меня теперь есть, Кингсфилд не был бы сейчас для меня таким местом, куда хочется поехать. Центр находится на отшибе, добираться туда неудобно, а ощущения настоящего спокойствия и тишины там все равно не возникает. Постоянно слышно движение по большому шоссе за забором, и все время такое чувство, что переоборудование здесь не доведено как следует до конца. Во многие донорские палаты не въезжает кресло-каталка, вдобавок в одних там душно, в других, наоборот, гуляют сквозняки. Очень мало ванных комнат, а какие есть, те трудно содержать в чистоте, зимой в них холодно, и расположены они в целом слишком далеко от палат. Словом, Кингсфилд очень сильно уступает, например, дуврскому центру, куда поместили Рут, с блестящим кафелем и двойными окнами, которые плотно закрываются одним поворотом ручки.

Позднее, когда Кингсфилд уже стал мне знаком и дорог, я увидела в одном из его административных зданий черно-белую фотографию в рамке, сделанную до переоборудования, когда здесь еще был кемпинг для обычных семей. Снимок относится, вероятно, к концу пятидесятых или началу шестидесятых, и на нем виден большой прямоугольный плавательный бассейн с беззаботной отдыхающей публикой: дети, родители — все плещутся и весело проводят время. Вокруг бассейна сплошь бетон, но люди поставили себе шезлонги и большие круглые тенты. Когда я впервые это увидела, я не сразу узнала то, что доноры сейчас называют Площадью, — место, где ставят машины все посетители центра. Бассейн, конечно, засыпан и забетонирован, но контур его остался, и у одного края — кстати, пример незавершенности, о которой я говорила, — они сохранили металлический остов вышки для прыжков. Только когда я взглянула на фотографию, мне стало понятно, что это за остов и зачем он здесь, и с тех пор всякий раз, как я его вижу, мне невольно представляется ныряльщик, которого встретит не вода, а бетон.

Я бы вообще, может быть, не распознала эту Площадь на снимке, если бы не белые, казарменного типа двухэтажные строения на заднем плане по сторонам бассейна. Там, судя по всему, отдыхающие ночевали, и, хотя внутри все наверняка сильно изменилось, внешний вид строений остался почти неизменным. В каком-то смысле, я думаю, Площадь сегодня играет примерно такую же роль, как в то время бассейн. Это здесь главное место общения: доноры выходят сюда подышать воздухом и поболтать. На Площади стоит несколько деревянных скамеек, но доноры, особенно в жару и в дождь, предпочитают собираться под навесом, в который переходит плоская крыша корпуса отдыха, расположенного с дальней стороны за старой вышкой для прыжков.

В тот день, когда я повезла Рут в Кингсфилд, было пасмурно и прохладно, и Площадь была пуста, если не считать шести-семи неясно видимых фигур под этим навесом. Когда я остановила машину в прямоугольнике бывшего бассейна (о чем я тогда, конечно, не знала), одна из фигур, отделившись от группы, двинулась к нам, и я увидела, что это Томми. На нем была выцветшая зеленая тренировочная куртка, и он заметно отяжелел за прошедшие годы.

Рут, сидевшую около меня, вдруг охватила паника:

— Слушай, что нам делать — выйти? Нет, нет, не надо. Тут остаемся, тут.

Не знаю, как я собиралась поступить, но когда Рут это сказала, я почему-то, не раздумывая толком, взяла и вышла из машины. Рут осталась сидеть, и поэтому Томми, когда приблизился, посмотрел вначале на меня и обнял меня первой. От него шел слабый запах чего-то медицинского, чего именно — я не могла разобрать. Потом, хотя между нами еще ничего не было сказано, мы оба почувствовали, что Рут смотрит на нас из машины, и отстранились друг от друга.

Ветровое стекло было полно отраженным небом, и видеть Рут я поэтому могла не очень хорошо. Но мне показалось, что лицо у нее серьезное и неподвижное, словно она смотрит спектакль, где мы с Томми — актеры. Что-то странное было в ее взгляде, и мне из-за этого стало чуточку не по себе. Томми прошел мимо меня к машине, открыл заднюю дверь, сел на сиденье, и я в свой черед увидела через стекло, как они здороваются, обмениваются короткими фразами, потом вежливо чмокают друг друга в щеки.

Через Площадь из-под навеса на нас смотрели другие доноры, и хотя никакой враждебности я в них не почувствовала, мне вдруг захотелось как можно скорее уехать. Но я заставила себя не спешить с возвращением в машину, чтобы Томми и Рут могли немножко побыть наедине.

Вначале мы петляли по узким извилистым дорожкам, потом выехали на почти пустое шоссе среди открытой, лишенной примет сельской местности. Об этой части поездки к застрявшей лодке вспоминаю, что впервые бог знает за сколько времени сквозь серую пелену пробилось слабое солнце, и, поглядывая на сидевшую рядом Рут, я всякий раз видела у нее на лице еле заметную тихую улыбку. Что же касается разговоров, мне помнится, мы во многом вели себя так, будто виделись регулярно и не имели нужды обсуждать ничего такого, что не имело бы отношения к нашей прямой цели. Я спросила Томми, видел ли он уже лодку, и он ответил, что нет, но многие доноры из его центра видели. У него были возможности, но он их не использовал.

— Не то чтобы я не хотел, не в этом дело, — сказал он, наклонившись к нам с заднего сиденья. — Трудновато было, только и всего. Собрался даже однажды с двумя донорами и их помощниками — но тут как раз у меня кровотечение, и я не смог. Это было давно, сейчас ничего такого со мной не случается.

Мы ехали дальше через пустую местность, и в какой-то момент Рут повернулась на сиденье лицом к Томми и просто стала на него смотреть. Слабая улыбка с ее лица не сходила, но она молчала, и я видела в зеркальце, что Томми сделалось неуютно. Он то отворачивался и смотрел в окно, то опять на нее, то опять в окно. Немного погодя Рут, по-прежнему глядя на него, принялась рассказывать довольно-таки бессвязную историю про какую-то доноршу из ее центра, о которой мы ни разу не слышали, — и все время она не сводила с Томми глаз и продолжала улыбаться этой мягкой улыбкой. То ли из-за того, что мне наскучил ее рассказ, то ли желая выручить Томми, я вскоре ее перебила: