Остаток дня - Исигуро Кадзуо. Страница 52

Мы вольны поразиться близорукости дворецкого, который видел если не все, то очень многое, однако почти ничего не увидел, поскольку отказывался понимать очевидное. Но в том и художническая проницательность Кадзуо Исигуро, что он обосновал неизбежность утраты зоркости как следствие лакейского взгляда на мир, причем не сказал об этом «от автора», а раскрыл изнутри, через психологию самозабвенного лакея. Автор вскрыл «корни» лакейского мировосприятия на примере именно рядового англичанина, Стивенса, и сделал это мастерски: «…таким, как мы с вами, никогда не постичь огромных проблем современного мира, а поэтому лучше всего безоглядно положиться на такого хозяина, которого мы считаем достойным и мудрым, и честно и беззаветно служить ему по мере сил».

Это можно соотнести с опытом не одной лишь Великобритании. Всем, например, известно, кому в 1933–1945 годах доверили немцы постигать за них огромные проблемы, да и имя нашего Хозяина, который в глазах советских людей был «достойным и мудрым», тоже не секрет, а его рассуждение о «винтиках» обнаруживает гносеологическую общность с доводами Стивенса. Можно видеть, что социальная «емкость» письма, помноженная на примечательное искусство вживания в персонаж, позволила автору через чисто английскую тему, решенную к тому же с учетом английской литературной традиции, выявить самый страшный недуг XX века.

С не меньшим тактом изображает писатель неизбежные следствия добровольной слепоты и в сугубо личном плане. Почему это Стивенс так упорно возвращается к оправданию лорда Дарлингтона? Да по той простой причине, что дворецкий, долгие годы превыше всего ставивший свое достоинство, переживает политический крах хозяина как ущерб и урон для его, Стивенса, чести. Так «политика» переходит в личное. Но не в политике дело, и не она виновата в том, что у Стивенса развилась душевная глухота и атрофировалась способность любить. Виновато все то же лакейство. Продуманно чередуя эпизоды и сцены, строя диалоги и описывая реакции персонажей, какими их воспринимает Стивенс, автор подводит нас к главному: лакейство в принципе губит личность, растлевает ум, сушит сердце, искажает ценности человеческого общения. Оно делает Стивенса слепым не только в политике. Его рассказ – это, в сущности, хроника неувиденной и в силу этого не принятой любви.

В романе, как наверняка заметил читатель, много удачных сюжетных ходов (вроде смерти Стивенса-старшего во время грандиозного приема), но от талантливого писателя странно было бы ожидать другого. Истинной находкой представляется здесь не это, а выявление на всем протяжении повествования высшей, всеобъемлющей безнравственности лакейства через диалоги, в которых предмет разговора оказывается слегка смещенным по законам абсурда, что наглядно демонстрирует утрату языка межличностного общения как между хозяевами и слугами, так и среди слуг. Стивенсу, например, одинаково «неудобно» разговаривать и с мистером Фаррадеем, и с родным отцом.

Самое примечательное, однако, в этом романе – что сию насквозь английскую книгу создал человек, по рождению принадлежащий другой и очень непохожей национальной культуре. Кадзуо Исигуро – японец, в Англии он с шести лет. Действие двух его предыдущих романов происходит в Японии, «Остаток дня» – первая его книга, построенная целиком на английском материале.

После войны, особенно с 1960-х годов, стало довольно распространенным явлением, когда авторы иных национальных «корней» начинают жить в Великобритании и становятся английскими писателями. Их книги возникают как бы на стыке разных литературных традиций, причем роль жизнетворной жидкости в этом литературном «кровообмене» отдана английскому языку. Тут можно назвать тринидадца В.С. Найпола, пакистанца Сальмана Рушди, южноафриканца Кристофера Хоупа и еще немало имен. В крепкую традицию английской комедии нравов, заложенную еще Филдингом, Стерном и Смоллеттом и обогащенную в начале XIX века Джейн Остин, Кадзуо Исигуро внес японский колорит: изысканную фрагментарность повествования, неполную прорисовку окружения (у английского автора, даже современного, допустим, у Л.П. Хартли или Айрис Мердок, мы бы нашли более пространное описание Дарлингтон-холла), гротеск сближения смешного и трагического.

«Остаток дня», в сущности, очень печальная, хотя местами и очень смешная книга. И Стивенс, этот невообразимый педант и «сухарь», лишенный знаменитого британского чувства юмора, нам симпатичен. Почему – затрудняюсь сказать, но каким-то непонятным образом Кадзуо Исигуро убеждает, что мисс Кентон было за что любить потомственного дворецкого. А это и есть примета совершенного мастерства.

Кадзуо Исигуро написал блистательную комедию, точнее, трагикомедию нравов, в рамках которой развернул метафору истории первой половины нашего века, абсурда, заложенного в этой истории. В самом же широком смысле он создал метафору человеческой жизни, омраченной тенями благих упований, заведомо обреченных надежд и губительных самообольщений.

Он дал ощутить сладость жизни, обманную утеху воспоминаний, горечь ухода.

Поздравим английскую литературу с появлением замечательного художника.