И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 19

Рене вновь задумчиво посмотрела в зеркало и вздрогнула, заметив там откровенно-любопытный взгляд водителя. Она немедленно уставилась на уже чуть поникшую от стресса герберу, а потом вдруг вновь почувствовала это. Впервые, как разбила проклятый горшок; впервые, как встретилась взглядом с незнакомцем, завела разговор и испытала ворох эмоций. Шрам! Только сейчас он вспыхнул знакомым зудом, хотя молчал все время странного разговора и встречи, словно его не существовало. Будто ото лба до плеча не тянулась кривая линия сросшейся кожи, которая при каждом удобном и не очень моменте напоминала о себе колким жжением. Тогда он молчал, ну а теперь старый след прострелило такой жгучей болью, что захотелось завыть. Руки сами потянули потереть чуть грубую кожу, пока в голове бился один лишь вопрос — почему? Почему шрам молчал. Тот странный парень не заметил его?.. Господи, это смешно! Тогда, не счел чем-то значимым? Или же, наоборот, принял как данность? Как мы принимаем глаза, нос и брови, сотни родинок или веснушек? Бог его знает, но это так странно… Рене вздохнула. Жаль. Очень жаль, что она никогда не узнает ответ.

Чем дальше углублялось такси в переплетение четкой геометрии улиц и подземных тоннелей, чем мельче становились за спиной высотки делового центра и длиннее ленточные домики спальных районов, тем отчетливее Рене понимала просьбу «проследить». Нет, Монреаль считался одним из самых безопасных городов, но, кажется, со своим везением она умудрилась выбрать самый неблагополучный квартал. И не только потому, что ее новый дом располагался на пересечении двух магистралей (о чем, вообще-то, хозяин мог бы и предупредить), но стоило желтой машине свернуть с автотрассы на широкий проспект, как мимо потянулись промзоны. Потом те сменились на испещренные ржавыми потеками домишки, которые чередовались вполне приличными особняками, однако следом на глаза попадались перевёрнутые мусорные баки, остовы старых пикапов и довольно хмурые лица идущих по своим делам горожан.

Машина замерла на самом углу, не удосужившись даже припарковаться так, чтобы не мешать движению. Впрочем, в этот час конец улицы был пуст. Только с двух трасс доносился грохот проезжавших автопоездов, из-за которых то и дело слышался дробный стук колес о стыки моста, да лязг инструментов в двигателе ржавого тягача. Тот был припаркован прямо на развороченном огромными колесами газоне и, кажется, вытряхнул все свое масляное нутро на украшенный выбоинами асфальт. Именно в этих грязных внутренностях сейчас копался толстый пожилой механик.

Рене вышла из машины на покрытую потеками бетонную дорожку и огляделась. Что же, никакого сравнения с тихим старым Квебеком, где она прожила десять лет. Но это ведь к лучшему? Мимо, заставив сделать торопливый шаг назад, прошуршала пустая упаковка из-под быстрозавариваемой еды, а следом раздался небрежный стук чемодана.

— Bonne chance, mademoiselle [16], — пробормотал водитель, а затем вскочил обратно в машину и, оставив после себя следы пробуксовки, унесся прочь. Ну, вот и проводил.

По скрипучей деревянной лестнице Рене поднималась со всей осторожностью, но все равно зацепилась за давно отпавшую решетку ограды. Та наверняка должна была стать непреодолимой преградой на пути воров, однако, болталась на одном лишь торчащем гвозде и могла защитить разве что от особо глупых ежей. Перехватив поудобнее стакан с герберой, Рене отцепила грязный подол некогда белого платья, расправила складки плаща и нажала на дверной звонок. В ответ была тишина. Попробовав еще разок, она поняла, что тот попросту неисправен — торчавшие прямо из стены обрезанные провода были на редкость красноречивы.

— Хэй, мисс, — раздался хриплый вопль на французском, и Рене обернулась. Снизу на нее смотрел тот самый механик. Он небрежно вытирал руки о грязную рубаху, пока глазками изучал представшую перед ним девушку. Впрочем, Рене тоже не теряла времени. Потерев шрам, она мгновенно вычленила из сотни менее важных симптомов свистящую одышку, определенно отекшие руки и общую одутловатость. Значит, проблемы с сердцем, а может, и с печенью. Тем временем мужчина подошел ближе. — Ты, что ли, Роше?

— Да. А вы Джон Смит? — начала было Рене, но ее не дослушали.

— Вот же ромашка досталась, — проворчал механик, а затем смачно высморкался прямо на асфальт. — Короче. Правила простые. Не шуметь, мужиков не водить, музло свое громко не включать. Ясно?

— Вполне, — осторожно ответила она.

— Твоя квартира наверху. Моя внизу. Услышу топот — вылетишь вместе со своим кустом быстрее пакета с мусором. Если будешь поздно возвращаться, то сзади дома есть пожарная лестница и дырка в заборе, чтобы не будить меня. Оплата ежемесячно. Наличными. Это тоже ясно?

— Более чем, — Рене нервно улыбнулась. Ладно, могло быть и хуже. Ведь так? В конце концов, что еще она хотела за такую цену… Тем временем Смит откашлялся и снова сплюнул.

— Твой вход слева, — он кивнул в сторону двух одинаковых дверей, которые виднелись из-за спины Рене. — Ключи в почтовом ящике, а все твои пожитки стоят внизу у лестницы.

— Спасибо, что занесли коробки, — искренне поблагодарила она, на что старик брезгливо фыркнул.

— Еще чего. Грузчиков своих благодари. В жизни бы не стал корячиться.

Он снова всхрапнул, покачал головой и, очевидно сочтя беседу исчерпанной, поковылял обратно к своему тягачу. Ну а Рене вновь огляделась и по мокрому асфальту поняла, что ей отчаянно повезло. Похоже, в Монреале совсем недавно закончился дождь.

Вещи и правда нашлись прямо около старой лестницы, что вела на второй этаж. Пятнадцать тяжелых коробок, на которых то и дело встречались нарисованные Энн забавные рожицы и послания вроде: «Не болей!» или «Хватит оправдывать мир!» Это оказалось чертовски приятно, и радость от таких находок не портил даже дующий из-под двери мерзкий сквозняк. Рене вообще считала, что ей повезло. Дом оказался построен из камня, а не опилок, как большинство канадских малоэтажек, а потому, когда этой зимой огромную провинцию вновь накроют метели, у неё будут все шансы пережить несколько дней без электричества. А значит, без света, воды и, самое неприятное, отопления. Так что, приободрившись от этих мыслей, Рене подхватила герберу, свой чемодан и отправилась покорять скрипучие высоты.

Снятая впопыхах квартира действительно оказалась крошечной и довольно убогой. Голые стены с чуть облупившейся краской и выгоревшими обоями, полутемная ванная, спальня да гостиная, что отделялась от кухни длинным диваном. Чтобы перетащить все вещи наверх, у Рене ушло два часа и еще четыре, чтобы постараться их все уместить. И уже поздним вечером, бережно развесив свои акварели над рабочим столом, она проверила пересаженную в найденный на заднем дворе горшок уставшую герберу, а после без сил упала в кровать. От той едва заметно тянуло пылью и затхлостью, но Рене было уже наплевать. Все, о чем она мечтала — спать, спать, спать. Завтра предстоял рабочий день.

Глава 5

День в середине сентября, на который выпало первое для Рене монреальское утро оказался солнечными, морозными и ветреными. Всю ночь влажный воздух мотался по острову, натыкался на здания и стремительно пролетал под мостами, гудя меж тревожно раскачивавшихся проводов. Ветер сливался с шумом двух автострад, и Рене даже во сне вслушивалась в равномерный свист, с которым тот забирался в щели оконной рамы и качал закрытые жалюзи. Это были новые, тревожные звуки. Они заставляли в нервном предвкушении сжиматься что-то внутри и ворочали в голове тяжелые мысли, не давая провалиться в безмятежные сновидения. В полудреме Рене бродила по длинным коридорам и переплетениям лестниц, улавливала знакомый гул операционных и постоянно где-то издалека ловила отзвук того самого голоса.

«В моей работе споры часто заканчиваются плачевно…», — налетал ветер, и о камни разбивались гигантские волны. Тогда Рене снова ворочалась под сбившимся одеялом, не в силах выбросить из головы странную встречу. Она закрывала глаза и видела ровную строчку швов на черной кожаной куртке, контрастно бледную широкую кисть с выступавшим рисунком вен. Ощущала тепло руки сквозь время, расстояние и ткань давно снятого платья. А потом резко подскочила на кровати, стоило в рассветном полумраке раздаться тихому щелчку приемника. Секунда тишины, и в комнате зазвучала музыка.