И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 3

Он весело хохотнул, не замечая застывшего взгляда Рене.

— Неужели? — медленно произнесла она, хотя не сомневалась, что прозвучит следом.

— Да. Вот и узнал про счастливые «вишенки», а заодно, что вы внучка самого Максимильена Роше. Такая честь! После этого у меня исчезли последние сомнения, ведь у такого гения не может быть…

— Что же, как я вижу, речевые навыки интактны, — торопливо перебила Рене, не желая в очередной раз выслушивать сентенции о бездарностях, яблоках и яблонях, а потом еще целый кювез стереотипов. Она скованно улыбнулась и отложила планшет. — Область, в которой происходили припадки, располагалась рядом с речевым центром, однако, нам с профессором Хэмилтоном удалось иссечь ее, не затронув когнитивную активность. Это хорошо.

Рене приступила к стандартному осмотру, записывая данные с аппаратуры и поясняя свои действия как-то неожиданно резко замолчавшему пациенту. Он внимательно за ней следил, отвечал на вопросы, но больше не делал попыток заговорить самому. Только когда наконец был заполнен последний пункт стандартной анкеты, мистер Джошер пошевелился и пожевал губами, словно раздумывал о чем-то. Рене же поднялась, чтобы попрощаться.

— Еще несколько дней возможны головокружения…

— Правду пишут, что с вашим приходом становится легче, — внезапно заметил он и посмотрел в окно, где уже вовсю разгорался новый день.

— Я всего лишь делаю свою работу, — пожала плечами Рене.

— Все делают, — хмыкнул мистер Джошер. — Одно и то же во всех больницах страны. Протоколы везде одинаковы, но только про вас ходят такие слухи.

— Сплетни, вы хотели сказать, — вздохнула она и подхватила папки с документами.

— Скорее, легенды, — последовала ухмылка.

Рене немного скованно улыбнулась в ответ и раздосадованно покачала головой. Вот ведь чудак.

— Это обычная психология общения с больными. Никакой магии.

Рене пожала плечами, в последний раз напомнила, с какой стороны находится кнопка вызова дежурной медсестры и вышла из палаты. Ну а в ординаторской она зевала каждые три минуты, пока вполуха слушала об обязательной явке на доклады симпозиума и игнорировала вечное недовольство главы отделения. После Рене слишком долго вникала в сумбурные отчеты ночной смены, прежде чем все же сбегать на парочку выступлений. Но, несмотря на кажущуюся занятость, к началу одиннадцатого напряжение приблизилось к своему апогею, мешая готовиться к очередным тестам по хирургии. Нервный рабочий пейджер то и дело разражался вибрацией от сообщений о состоянии пациентов, отчего и без того дерганная Рене постоянно пугалась и сбивалась с текста. Если так пойдет дальше, завтрашний тест она точно завалит.

— Хватит переживать, — привычно проворчала Энн.

Медсестра стояла рядом и распечатывала бесконечные листы назначений. Она бросила недовольный взгляд на Рене, которая вот уже вторую минуту нервно крутила меж пальцев ручку, и вдруг принялась шарить в кармане своего костюма. Наконец, найдя искомое, она протянула крем.

— Держи. Твоя кожа уже похожа на пережеванный коровой папирус. Скоро кисти совсем засохнут и отвалятся. А если покроешься коростами из-за раздражения, то можешь забыть об операционной. Я тебя туда не пущу.

Хмыкнув, Рене выдавила на ладонь немного вязкой, пахнущей пряной мятой массы и принялась методично втирать ее в руки.

— Спасибо, вечно забываю… — начала было она, но в этот момент в комнате что-то сильно задребезжало.

Три больших оконных проема занимали всю стену маленькой ординаторской и открывали вид на парковку перед главным входом больницы. Их пластиковые контуры всегда гарантировали тишину для врачей и пациентов, однако, прямо сейчас стекла в этих современных герметичных рамах заходились мелкой дрожью. А та перескочила с окна на подоконник и побежала по бетонному полу, где ввела в резонанс карандаши на рабочем столе. Сердце Рене на секунду тревожного сжалось в предчувствии землетрясения, но в следующий миг уши неожиданно уловили ритмичный бас, а затем и высокий электронный голос. Тот повторял непонятные, но явно однотипные слова, что сливались в утомительный гул, который приближался откуда-то с улицы и нарастал удивительно быстро.

Молча переглянувшись, Рене и Энн не сговариваясь ринулись к одному из окон. Следом за ними на происходящее решил поглазеть весь оказавшийся в ординаторской персонал, а потому, подобно сгусткам на стенках пробирки, они налипли на подоконники.

«Thunder, thunder!

Thun-thun-thunder, thunder».

Непонятные звуки наконец-то сложились в осмысленный текст и сквозь бесконечное отраженное эхо понеслись навстречу собравшимся. Ну а Рене прижалась лбом к прохладному стеклу и посмотрела вниз. Как раз вовремя, потому что источник недопустимого в стенах лечебного учреждения шума все же явился из-за деревьев. И словно по всем законам дурного вкуса, это оказался несущийся на огромной скорости спортивный уродец, на капоте которого пошло светился непонятный значок, — наверняка такой же кричащий, как сам автомобиль. Визгливо вырулив на расположенную напротив главного входа парковку, машина резко затормозила, отчего на гладком асфальте остались четыре черные полосы, а потом медленно докатила до разделительной разметки. Громкость песни стала невыносимой.

За спиной Энн кто-то начал ругаться, и Рене обернулась, удивленно посмотрев, как растет позади них толпа. Группа любопытных студентов пыталась протиснуться ближе, явно пропустив начало. Но даже не узри она сама столь напыщенное и неадекватное появление глухого идиота, не заметить орущий элемент посреди обычных машин было бы сложно. И не только потому что бешеная машина невоспитанно заняла собой сразу три парковочных места, но из-за доносящегося через настежь открытые окна того самого, разрывающего перепонки:

«Thunder, feel the thunder,

Lightning and the thunder, thunder». [5]

Газанув напоследок явно тюнингованным выхлопом и издав несколько прострелов, отчего у припаркованных рядом автомобилей сработала сигнализация, спорткар затих, стекла поднялись, а неразличимый издалека значок на решетке радиатора потух. В ординаторской повисла ошалелая пауза.

— И что это за шарабан? — спросила в наступившей тишине Энн.

Рене хотела было укоризненно взглянуть на коллегу, все же оскорбление людей, какими бы засранцами те ни были, не вписывалось в медицинскую этику, но не сдержалась и прыснула. Следом за ней засмеялся кто-то еще, послышались саркастичные комментарии… Только вот все мгновенно замолчали, когда водительская дверь невоспитанного автомобиля открылась, и под высоким квебекским солнцем появилась мужская фигура.

С третьего этажа их общего наблюдательного пункта Рене не смогла разглядеть черт, только образ возмутительного смутьяна в целом. Однако стоило ему снять солнечные очки, как к нарушителю спокойствия ринулась толпа журналистов под предводительством самого главного врача больницы. Замелькали вспышки, потянулись руки с диктофонами, и в этот момент вдруг стало до смешного очевидно, насколько высок оказался их невоспитанный гость. Его голова поплавком торчала над морем окруживших его людей. Черт возьми! Да он был длинный настолько, что в его рост легко уложились бы две Рене, стоявшие друг на друге. От этого она снова фыркнула, и раздавшиеся шутливые вопросы доказали, что ей не показалось.

— Баскетболист, что ли?

— Не похоже. Те, вроде, помассивнее будут.

— Да что с такого расстояния разглядишь. Может, хоккеист. Приехал лечить застарелые травмы…

— Мрачный какой. И причесался бы… Или это так модно?

— Он явно неадекватен с таким-то поведением.

Послышались разговоры и целый дифференциальный диагноз с версиями от расстройства личности до дерматита. Голоса звучали ехидно, даже немного зло, что было не характерно для ее коллег — профессионалов своего дела. Удивительно, как одним своим появлением незнакомец умудрился настроить против себя абсолютно всех, не приложив ни малейших усилий и не произнеся ни слова. Что же, это и впрямь поразительный талант.