И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 60
Неожиданно справа послышался хриплый вдох, и Рене встрепенулась. Она пододвинулась ближе и постаралась обнять нелепо завалившуюся набок Викторию, но та болезненно дернулась.
— Я не хочу… Не хочу, чтобы они приходили, — начала было Рене, но подруга едва ощутимо стиснула руку.
— А я хочу, — тихо, но твердо ответила она. — Они отвлекутся на меня, как и всегда, а ты попробуешь сбежать…
Рене едва не расхохоталась. Отчаянно и навзрыд. Какой это был по счету план? Пятый или пятнадцатый? В первые дни они придумывали их постоянно, искали утешение в несбыточных фантазиях, лишь бы хоть на секунду забыть об этом подвале.
— Не мели чушь, — наконец выдохнула Рене.
— Нет, ты послушай, — торопливо зашептала Виктория. — Их всегда двое. Сначала снимают на камеру тебя, потом меня и все… что после. Я наблюдала за ними, они не ждут от нас подвоха. Думают, раз мы ничего не жрем, то и сопротивляться не можем. Идиоты.
Раздался сухой, злой смешок.
— Вик…
— Мы балерины. Выносливее их всех… — она снова забормотала. — Тебе надо бежать. Я их отвлеку — буду драться, кусаться.
— Это бред, — покачала головой Рене. — А если там будет кто-то еще? К тому же, предлагаешь бросить тебя здесь? Тогда идиотка именно ты!
— Я долго думала, — медленно произнесла Виктория, а потом вдруг замолчала. Рене же вздрогнула от интонации, с которой было сказано такое простейшее утверждение.
«Я долго думала». Так говорят принявшее решение люди; те, кто знают итог. И прямо сейчас «я долго думала» определенно значило «я пыталась принять факт своей смерти… и я приняла». Но Рене не собиралась соглашаться с этим. Нет-нет-нет! Она было дернулась, однако Виктория заговорила снова.
— Даже если не сможешь, если снова поймают — тебя не тронут. Ты нужна им…
Темнота озарилась полыхнувшими в глазах Рене искрами. Ее не тронут! И захотелось орать. Не тронут! Может, проще самой разбить себе голову? НЕ ТРОНУТ! Разумеется! Она знала об этом, и именно поэтому находиться здесь с каждым часом становилось все невыносимее. Ведь именно ее, пока живую и целую, регулярно показывали взволнованному дедушке. Именно ее, нетронутую, ставили позади Виктории, дабы наглядно продемонстрировать упрямому Максимильену Роше, чтос ней могут сделать. Это Рене была целью, а не Виктория, чьи родители наверняка сбились с ног в поисках дочери. Но так не будет вечно. Да, пока что Рене — ценный приз. Главный трофей и причина, по которой они обе оказались здесь. Но это не значило, что она готова мириться с ролью товара!
— Нет!
— Ты ребенок, — терпеливо уговаривала Виктория.
— Мне четырнадцать! — И эхо отразилось от каменных стен, откуда до сих пор едва ощутимо тянуло цементом.
— Ты ребенок, — с нажимом повторила подруга. — Твое место в классе, а не на этом полу. Я сделаю, что собиралась. Но только тебе решать, насколько напрасной выйдет моя попытка.
— Это нечестно, — всхлипнула Рене и прижалась замерзшим носом к теплой шее Виктории. Запах крови давно не пугал.
— Да и жизнь не игра в триктрак… — прошептала та и попробовала было пошевелиться, но содрогнулась, видимо, от боли, а потом затихла.
— Я приведу помощь, — неожиданно упрямо произнесла Рене и громко шмыгнула. — И все будет хорошо.
— Конечно, — послышался успокаивающий голос. — Конечно, будет…
Но хорошо так никогда и не стало. Рене не знала, в какой момент дурацкий, такой отчаянный план пошел наперекосяк. Когда ей неожиданно завязали глаза? Или когда ошеломленная приставленным к горлу чем-то холодным она растерялась? Забилась в панике, пока впереди Виктория неожиданно выла так страшно, как никогда прежде. Этот крик оказался ни на что не похож. Рене даже не заметила, в какой момент собственная одежда отправилась на пол или куда-то еще. Она не знала. Ничего не знала. Потерялась в пространстве, лишенная зрения. У неё остался только слух и ощущения чужих рук на собственном теле. В этой хватке Рене билась точно безумная. Она пыталась кусаться, пиналась, визжала, пока к животу прижималось нагретое лезвие. Тонкой кожей Рене чувствовала его острый конец, что то и дело колол куда-то в пупок. А потом ноги внезапно споткнулись о куртку, — или то были джинсы? — и она рухнула вниз. Туда, где воняла листва. Где было скользко от гнили и влаги. От плеча до самого лба полоснуло чем-то горячим, словно ее приложили прутом, а потом в глаза брызнул свет. Тусклый, немного фальшивый. Но даже его было достаточно, чтобы на мгновение зажмуриться от боли, а потом увидеть. И, господи, лучше бы Рене умерла. Лучше бы она навсегда ослепла…
Вик лежала на холодном полу, словно просто устала. Раскинув руки и чуть кривые от перелома ноги в разные стороны, она часто моргала и пялилась в потолок. Тихо. Молча. Только грудная клетка рвано дергалась вверх, а потом едва опускалась. И проследив за этим движением, Рене заметила что-то еще. Оно казалось таким инородным, будто на Викторию вывалили килограмм сырой кровяной колбасы или сарделек. Зачем? Что происходит?.. А потом Рене вдруг поняла. Оглушенным от голода, страха и паники мозгом добралась до финишной ленты своих размышлений, которые хоть и заняли не больше секунды, но в тот момент показались длиной в целую жизнь. И вот тогда она закричала. Завизжала, почувствовав, как сзади возятся люди. Кто-то раздвинул ей бедра, кто-то уже просунул под тело ладонь, но все это мгновенно стало неважно. Рене не представляла, сколько их было — ее не волновало число. Только проклятый нож, что до сих пор маячил перед лицом. Она даже не поняла, как умудрилась схватить чью-то руку, — на левый глаз со лба капала кровь — осознание нахлынуло, когда пальцы сомкнулись на рукояти. А потом был резкий рывок, который никто не ожидал от истощенной мелкой девчонки, и…
— Сдохни! — Неестественно вывернутая кисть едва не переломилась от чрезмерных усилий. — СДОХНИ! Сдохни-сдохни-сдохни!
Нож скользнул в тело с трудом, споткнулся о ребра, чуть застрял, но после двинулся дальше. А потом обратно и снова вперед. Рене не знала, где у рухнувшего на неё чудовища сердце. Да и было ли то вообще. Но, с трудом перевернувшись, всаживала острое лезвие сначала в грудь, а потом в спину, пока сама почти задыхалась от запаха крови, пота и животного страха. Рене трясло словно в припадке, но она боялась выпустить нож и продолжала вонзать, пока в один момент не смогла вытащить. Пальцы соскользнули с мокрой рукояти, от тяжести придавившего ее тела трудно было дышать, а голова нещадно кружилась. Однако губы заклинанием все повторяли заветное: «Сдохни!» Сдохни-сдохни-сдохни…
А потом вдруг вновь стало темно. Привычно… спокойно. Наверное, они остались одни, и Виктория снова жива… Рене поглубже вдохнула вдруг наполнившийся свежестью воздух, такой знакомый и мятный. Руку дернуло болью, отчего глаза попытались открыться, но уткнулись лишь в знакомую черноту. Однако та вдруг пошевелилась, сдвинулась немного в сторону и прошептала:
— Время спать без кошмаров…
Звук проникал осторожно и будто издалека, постепенно заполнив пространство в совершенно пустой голове. Монотонная мелодия клавиш, однообразный стук ударных и гудящий бас сливались в волны, которые убаюкивали бы, но спать больше не хотелось. А потому Рене открыла глаза.
«Animal. You're an animal. Don't take anything less…» [51]— пришел вкрадчивый голос, и она снова зажмурилась.
— Поздно, я все видел, — пробормотал Ланг, затем раздался шорох бумажного пакета, и по комнате полетел аромат острых крылышек.
Вздохнув, Рене мужественно подняла тяжелые веки, а затем попробовала проморгаться. Первый и последний вывод, который сделал мозг после того, как наконец прозрели глаза, оказался неутешительным. Она лежала в кабинете доктора Ланга, пока сам хозяин с удобством развалился в кресле напротив. Закинув ногу на ногу, он лениво покачивал показавшейся чудовищно длинной ступней в такт все еще качавшей на своих волнах мелодии и задумчиво обгладывал одно из крылышек. На свою гостью Ланг не глядел, поскольку внимательно вчитывался в лежавший на колене документ, но ее попытка быстро осмотреть себя не осталась незамеченной. Звук отлепившейся от кожаного дивана щеки перекрыл своим звоном песню, которая набирала тревожные обороты. Раздалось хмыканье, Рене покраснела.