Однажды в Голливуде - Тарантино Квентин. Страница 8

Еще Клифф считал, что нытики-герои из «Жюля и Джима» — это просто пиздец. Клифф не заценил «Жюля и Джима», потому что не заценил телку. А это фильм из тех, где если ты не заценил телку, то не заценишь фильм. Клифф думал, получилось бы гораздо лучше, если бы они просто дали этой сучке утонуть.

Поскольку Клифф любил провокации, ему вкатил «Я любопытна — желтый», причем не только сцены секса. Когда он привык к сценам секса, то научился ценить и политический мотив. Ему нравилась черно-белая постановка. «На последнем дыхании» на экране выглядел таким же утонченным, как военная хроника с поля боя. Но здесь все было настолько ярким и монохромным, что Клиффу хотелось облизать экран, особенно когда на нем появлялась героиня Лена. Сюжет (или типа того) вращался вокруг двадцатидвухлетней студентки по имени Лена в исполнении двадцатидвухлетней актрисы по имени Лена Нюман, которая встречается с сорокачетырехлетним режиссером по имени Вильгот в исполнении сорокачетырехлетнего режиссера фильма Вильгота Шёмана.

Обе Лены (и экранная, и настоящая) играют главную роль в новой работе Вильгота. Поначалу сюжет скачет между сценами с Леной и Вильготом и кадрами псевдо-политической провокационной документалки, которую они вместе снимают. Это поначалу сбило с толку и мисс Химмельстин, и Клиффа. Но очень скоро Клифф разобрался, что к чему: фильм бросал вызов, и, принимая его, Клифф чувствовал себя умным оттого, что оказался с фильмом на одной волне. Он-то думал: режиссер использует свою похотливую девушку-студентку лишь в качестве куклы, смазливого личика на экране. Но Вильгот тут же забрасывает ее в настоящий водоворот бодрых политических споров и дебатов. В самом начале Лена, вооруженная микрофоном и ручной камерой, практически набрасывается на шведских буржуа на улицах с обвиняющими вопросами («Что лично вы сделали для того, чтобы покончить с классовой системой в Швеции?»). Некоторые сцены показались Клиффу затянутыми, другие он просто не понял, но в целом фильм его увлек.

Особенно зацепила дискуссия о роли и необходимости вооруженных сил в современном обществе Швеции. Дебаты развернулись на улице между группами молодых кадетов и молодых гражданских, которые считали, что все граждане Швеции должны отказаться от военной службы и в обязательном порядке четыре года работать во имя мира. Клифф считал, что у тех и у других есть свои веские аргументы, и был рад, что ни одна из сторон не опустилась до ругани.

А еще из-за того, что дебатам позволили разрастись, в них поднимались более насущные и практические вопросы. Например: какие конкретно действия предпримут военные, если Швецию оккупирует внешний враг? И какие действия они должны предпринять?

Клифф никогда не задумывался над тем, что предпримут американцы, если США когда-нибудь оккупируют русские, или нацисты, или японцы, или мексиканцы, или викинги, или Александр Македонский. Он и так знал, что предпримут американцы. Наделают в штаны и вызовут гребаных копов. А когда до них дойдет, что полиция не просто не придет на помощь, но еще и обслуживает интересы оккупантов, после короткого периода отчаяния они подчинятся.

Но чем дальше по сюжету, тем более запутанным становился фильм. Клифф видел, что в отдельных случаях — намеренно, а кое-где это было просто кино с прибабахом.

Но чем дальше, тем сильнее его занимали трюки, которые тут проворачивались. Что из этого — реальная жизнь Лены, а что — фильм Вильгота?

На одной из сцен он даже поймал себя на мысли, что фильм вдруг стал чертовски мелодраматичным. Затем его осенило, что мелодраматичным стал именно фильм Вильгота. Киношный Вильгот как режиссер гораздо слабее Вильгота настоящего.

Клиффу было интересно разобраться, что там реально, а что — кино. Особенно когда он потом задумался и осознал важность участия отца Лены. «Погодите-ка, так значит, вся история отца Лены — вымысел? Он действительно ее отец — или просто актер, играющий роль отца?» И это при условии, что в реальной жизни он действительно актер, играющий ее отца. Но он отец киношной Лены — или же актер, играющий ее отца в фильме Вильгота?

Все эти вопросы о природе кинематографа гораздо больше занимали Клиффа, чем мисс Химмельстин. Он чувствовал, как она откидывается на спинку кресла, а она чувствовала, как он подается вперед. Он даже слышал, как она едва слышно произнесла: «Мне скучно — желтый».

«Это клево, — подумал он. — Очень странная штука».

Ну ладно, выкрутасы в плане синема верите [8] — это и правда классно, но что насчет визитной карточки картины — насчет ебли? Ведь ради нее (хотя и не только) Клифф и решил посмотреть: ему было любопытно. И уж точно в первую очередь поэтому он пригласил мисс Химмельстин. Мужчина, склонивший Лену к участию в сексуальных сценах, из-за которых пленки «Я любопытна — желтый» и тормознули на таможне, когда их впервые попытались привезти из Стокгольма, — не Вильгот (Клифф был рад, что ему не придется смотреть, как трахается этот мешок с дерьмом). А мутный женатый мужик (сыгранный Бёрье Альстедтом), с кем Лену знакомит отец.

Когда на экране появилась первая сцена настоящего секса, показанная в американских кинотеатрах, — между Леной и Бёрье в ее квартире, — у Клиффа было ощущение, что он стал свидетелем чего-то совершенно нового. В последнее время с подобными сценами заигрывали и другие мейнстримные фильмы. Лесбийские игры с сосками в сцене соблазнения между Сюзанной Йорк и Корэл Браун в «Убийстве сестры Джордж». Сцена мастурбации Энн Хейвуд в «Лисе». Сцена с борьбой обнаженных Оливера Рида и Алана Бейтса возле камина во «Влюбленных женщинах» (сам фильм Клифф так и не посмотрел, но при виде трейлера у него челюсть отвисла). Но сцена обнаженного секса у Шёмана открыла для мейнстримного кинотеатрального проката новые возможности. Изначально фильм задержали на американской таможне по причине непристойности содержания. «Гроув Пресс», американский дистрибьютор фильма, боролся за него в суде и проиграл первый бой, когда федеральный районный суд оставил таможенный запрет в силе. Но это было частью стратегии «Гроув Пресс». Компания собиралась подать апелляцию и отменить решение. Таким образом, вынесенное решение относилось бы не только к этому фильму, но ко всем, содержащим сцены провокационного сексуального характера. Так и вышло, когда апелляционный суд США отменил решение федерального суда, превратив тем самым фильм Вильгота Шёмана «Я любопытна — желтый» в cause celebre [9] сезона — и запустив в современном мейнстриме новую волну сексуальности. Фильм стал первым и с отрывом самым прибыльным из той небольшой волны художественной эротики, что будет процветать в ближайшие несколько лет, пока киноиндустрия и зритель решают, как далеко готовы зайти, — а порнографы ненадолго оказались на обочине и гадают, какие крохи им оставит мейнстрим.

Во время сцены секса в квартире Лены Клиффа и мисс Химмельстин поглотило возбуждающее ощущение от того, как впервые видишь нечто новое, — ив этот момент их пальцы сплелись.

Клифф вспомнил рецензию Ричарда Шикеля в журнале «Лайф» из приемной Марвина Шварца:

Десять, даже пять лет назад это бы нас ужасно шокировало — эстетически, культурно и уж точно морально. Но теперь во всех сферах мысли и искусства нас настолько дразнит следующий уровень открытости, что перейти наконец и эту границу — подлинное облегчение.

Первая сцена секса в «Я любопытна — желтый» и, в сущности, во всем современном кино, строго говоря, не то чтобы эротика (у Клиффа вот не встал), но первый проблеск откровенной наготы определенно пощекотал нервы. Запоминающейся сцена вышла из-за остроумной подачи. Режиссер Вильгот Шёман снял первую настоящую сцену секса, переплывшую океан, в духе комедии ошибок, в которую превращается большинство перепихонов. Шёман стремится реалистично подчеркнуть неловкость совокупления. Пара хочет перейти к делу; мы, зрители, которые весь фильм ждали именно этого, хотим, чтобы они перешли к делу; но режиссер сознательно подбрасывает перед полуденным перепихоном одно реалистичное препятствие за другим. Бёрье все никак не может справиться с пуговицами на брюках Лены, и она ворчит на него за нерасторопность («Ты что, сам не можешь?»), в итоге ей приходится оторваться от поцелуев и взять дело в свои руки, самой расстегнуть и снять штаны. Он пытается трахнуть ее стоя; она его останавливает («Я так не могу») — очевидно, это из личного опыта. Когда же они идут в другую комнату, чтобы достать матрас, то сучат ногами, как маленькие игрушечные солдатики, — им мешают спущенные до лодыжек штаны. Доставая матрас, они практически раскурочивают комнату, затем тащат матрас в гостиную и там понимают, что все завалено оборудованием Лены (катушечные магнитофоны, размотанные пленки, микрофоны), и сперва приходится сгребать все это барахло, чтобы наконец уже бросить матрас на пол и потрахаться.