Любовь ювелирной огранки (СИ) - "Julia Candore". Страница 37

— И вы мне только сейчас об этом говорите? — со стеклянными глазами прошептала Эсфирь. — А знаете что, — дрожащим от возмущения голосом добавила она. — Почему бы вам не прогуляться к пограничью?

Душа у нее была не на месте. Всё внутри буквально клокотало от гнева и самобичевания.

Она, вся правильная и совершенная, убила человека. Но по своей ли вине?

Нет. Из-за дурацких правил Вершителя. Да кто он, вообще, такой? Кто-нибудь обследовал его на предмет психических расстройств, прежде чем допустить к столь ответственной должности?

Судя по всему, он назначил себя сам, в период разрухи и хаоса, без всяких медицинских осмотров.

Психопат у власти. До чего знакомая картина!

В многострадальных мирах, куда Эсфирь успела заглянуть во время практических занятий, такое наблюдалось сплошь и рядом. Несправедливость, угнетение, жестокость. У многих, кто дорвался до трона, рано или поздно сносило крышу.

Может, Вершитель тоже по этой причине тронулся?

В любом случае, его следовало отправить на хранение в какое-нибудь надежное место, откуда он самостоятельно не выберется. Кукольная страна за границей из колючей проволоки — идеальный вариант. Может, ему там мозги на место вставят. Или сердце. Смотря, что нуждается в ремонте.

Итак, на перевоспитание, в исправительную кукольную колонию шагом марш!

Стоило Эсфири произнести заветные слова «прогуляться к пограничью», как Вершитель пошел рябью и схлопнулся в пространстве, точно дрянная голограмма. Эсфирь предвидела, где он материализуется вновь, поэтому, сама не ведая как (видимо, силой мысли) перенеслась на заброшенную территорию междумирья.

В жёлтом поле, над сухими стеблями злаков, низко ходили сизые лохматые тучи. Чокнутый карлик был уже там. Он неотрывно пялился на ограждение из колючей проволоки и медленно, по крохотному шагу, двигался к рубежу, будто находился под гипнозом.

Проволока расплелась и расступилась перед ним, совсем как когда-то перед Эсфирью. И уже по ту сторону, на границе белёсого тумана, Вершитель пришел в себя.

— Послушай, отпусти меня! — взмолился он. — Та, кого ты убила, вовсе не человек, а кукла. Кукла, понимаешь? Это был автоматон марки «Супер Нова», — объяснил Вершитель. — Их недавно изобрели. В каждый из них загружают уникальную программу и модель поведения. Их только огонь берет.

— Значит, холодное оружие против них бессильно? — озадаченно уточнила Эсфирь.

— Да-да! Совершенно верно! — оживился тот. Думал, наверное, что теперь-то его помилуют.

Рано радовался.

— Ого! Новоприбывший! — воскликнул кто-то звонким девичьим голоском. А затем из тумана к карлику протянулась чья-то тонкая алебастровая ручка и настойчиво потянула за собой. — Ну пойдем, пойдем.

— Нет! Погодите! Куда?

Карлик кричал Эсфири, что глубоко раскаивается. Брыкался, упирался ногами, но в силу своего нынешнего роста был не в состоянии справиться с пластиковой девицей, которая уводила его в туман.

Он исчез, крики затихли в отдалении. Эсфирь знала, что через некоторое время его конечности оцепенеют, а в уме установится кристальная ясность. Возможно, он еще не совсем потерян для мира. Возможно, однажды она его вытащит. Но не сейчас. Сейчас ей предстоит разобраться со многими вещами, и досадная помеха в лице Вершителя ей совершенно ни к чему.

Вернувшись в чертоги, она перво-наперво запретила Ящик Разной Жути. Ну как запретила? Заперла его на все возможные замки, спустила в какой-то подвал. И подвал заперла. Забаррикадировала, чтоб уж наверняка.

А вот амфитеатр с экранами решила не трогать, мало ли когда пригодятся. Да и ларец с Шансами штука, безусловно, полезная.

Эсфирь хотела отсыпать Шансов Юлиане, поэтому уединилась в плачущей, стонущей кладовке и принялась самозабвенно разгребать завалы фотоальбомов в поисках фотографии, на которой подруга была бы хоть немного узнаваемой.

Как по закону подлости, ни одного подходящего снимка среди залежей не нашлось.

— Вечно всё самой! — проворчала Эсфирь, обувая лыжные ботинки.

Она прихватила пару Шансов, которые по-прежнему выглядели как ловцы снов. Да, снимка Юлианы не нашлось. Но если вдруг случится чудо и найдется сама Юлиана, было бы неплохо для профилактики впечатать эти Шансы ей в лицо.

В беде она, видите ли! Бросайте дела и срочно бегите ее спасать. Знать бы еще, что за беда с ней приключилась. Пелагея точно знает. Вот у нее и выведаем.

Эсфирь надела лыжи и выехала на колею. Морозный ветер так и норовил что-нибудь продуть. Метил то в горло, то в уши. Но высокий воротник надежно обмотали шарфом. А на уши предусмотрительно напялили шапку.

Эсфирь даже об избушке позаботилась. Опечатала дверь от греха подальше. Ни вор не проберется, ни сквозняк.

Что ж, а теперь в путь.

Если подумать, Вершитель всё это время работал неправильно. Он действовал наплевательски и со своим Ящиком Разной Жути лишь приумножал в мирах хаос, тогда как надо было, наоборот, приводить их в равновесие.

Его тактику под названием «И так сойдет» Эсфирь собиралась в корне пересмотреть.

Но что-то ей подсказывало, что насаждать в мирах порядок — та еще морока.

Глава 24. Падай сюда, обниму

Пелагея проснулась первой, в прекрасном самочувствии, если не считать руки.

«Что с рукой?» — спросите вы.

Застряла рука. В чужой и весьма цепкой. Нипочем пальцы не высвободить. Пелагея и так, и эдак пыталась — всё без толку. Ли Тэ Ри сжимал ее ладонь мертвой хваткой, причем просыпаться не спешил.

Может, притворяется? Пощекотать его, что ли?

Только сейчас Пелагея с содроганием осознала одну важную деталь. На них с куратором неприкрыто пялился сквозь окна лазарета весь трудовой коллектив. Работники, преподаватели, стажеры. И три занозы-завистницы в их числе. Они стояли среди прочего персонала, практически прилипнув к стеклу. И ревность от них исходила прямо-таки убийственная, сродни радиоактивному излучению.

О-о-о! Это что получается, теперь вся Организация Управления Чудесами на ушах стоять будет, косточки им с эльфом перемывать? З-з-зелень сушеная! Да как же так вышло?

— А ну быстро отдайте руку! — засуетилась Пелагея, тщетно пытаясь выдернуть свою несчастную конечность из кураторского захвата.

Кто бы ей сказал, как комично выглядит она со стороны, незамедлительно отхватил бы оплеуху.

— Хорошо спала? — пробормотал Ли Тэ Ри, лениво разлепляя веки, но почему-то не спеша ослаблять хватку.

— Ага. Так хорошо, что просто ужас, — буркнула Пелагея. Будь ее сон хоть малость более чутким, кое-кто бесстыдно красивый и пальцем бы ее не тронул. — Ну отпустите же меня! На нас люди смотрят. И нелюди, — смешавшись, добавила она.

— Прошу прощения, — опомнился куратор. — Понятия не имею, что на меня нашло.

Пальцы разжал, на кушетке сел, а взгляд так и шныряет туда-сюда.

Ну да, как же. Понятия он не имеет. А тогда, на балу, когда вам обниматься приспичило, — что, тоже без понятия? Ох, вы бы поаккуратнее, господин куратор-шеф-снежный барс. Если эльф не отдает себе отчета в своих действиях, это уже диагнозом попахивает.

И ни капли не романтично.

Ли Тэ Ри медленно обернулся к окнам лазарета, где толклась толпа зевак, и столь же медленно принял исходное положение, сгорая от неловкости и одновременно пытаясь оценить ситуацию. На ушах стоять? Будут. Косточки перемывать? Можно не сомневаться, тоже будут.

Надо бы их работой занять, какая потяжелее. Чтобы времени на сплетни не осталось. Благо, он всё-таки шеф.

— А вам как спалось? Как ваша рана? — спросила Пелагея. Навряд ли чисто из вежливости.

В ее взгляде сквозили угрызения совести. Она определенно корила себя за то, что произошло с куратором.

Это хорошо. Чрезвычайно хорошо. Потому что сегодня во сне Ли Тэ Ри увидел своё прошлое не отрывочно, а цельно, как на ладони. И там, в прошлом, была она. Та самая, кого он когда-то полюбил, ради кого бросил ювелирное дело и пустился в кругосветное путешествие.