Любовь ювелирной огранки (СИ) - "Julia Candore". Страница 9

Что Пелагее запреты? Кто их вообще выдумал? Почему Верховные так любят ставить рамки?

Драгоценности вместе с одеждой складываем на берегу — не хватало еще посеять кольцо памяти. Без него домой попробуй вернись. При Переправе память ведь начисто стирается. Причем, что примечательно, только у фей.

Впрочем, это меньшее из зол. Например, вот у другого народа — Незримых — так и вовсе меняется облик. И не исключено, что мутирует сама суть. Да, феи еще легко отделались. Видимо, с людьми, что живут в средних мирах, у них гораздо больше общего, чем принято считать.

С людьми и с эльфами.

Об эльфах Пелагея знает лишь понаслышке. Говорят, они страшно красивые, гибкие и стойкие, как тростник. А если полюбят кого — то раз и навсегда. Ей рассказывали печальную историю об эльфе, который без памяти влюбился в человеческую женщину, а та умерла. И теперь он обречен на вечную жизнь в одиночестве и страданиях. Глупый, если подумать. Зачем было связываться с человеком?

В зелени деревьев сладко поют птицы. Солнце проглядывает сквозь кроны, как большой добрый покровитель, призванный защищать.

Пелагея снимает одежду и перстень. Вынимает бриллианты из ушей. Расстёгивает колье. И складывает все свои сокровища на большом горячем валуне. Ну а теперь пришла пора веселиться. Она резко уходит на глубину, в прозрачную чистую воду, к разноцветным водорослям, красным глазастым ракам и причудливым ракушкам.

И вдруг начинает задыхаться.

Куда подевался весь кислород из лёгких? Она же вдохнула с запасом. Почему на поверхность никак не всплыть?

Пелагея хватается за горло, а там… Там уже больно держат чьи-то узловатые пальцы. И она выныривает из сна.

Окно нараспашку. Под едва различимый перезвон бубенцов, среди ароматов кофе и корицы, в праздничном сиянии гирлянд, на нее навалился всей своей безразмерной костлявой тушей — и душит, душит, исступленно душит… Кто? Правильно, кондуктор-оглобля с пакетом на голове.

Глаза Пелагеи застелило сумраком. Она пробовала сопротивляться, но спросонок ее сковало слабостью, и попытки вырваться больше походили на трепыхания рыбы, которую вытащили на сушу. Что ж, отлично она поплавала. Жадное мироздание позаботится, чтобы она покинула этот мир — так или иначе.

Перемахнувший через подоконник парчовый халат несколько спутал планы мироздания.

— Прочь от нее, безголовый! — громыхнул на всю комнату голос. Такой знакомый, чтоб его!

Шлейфом за носителем халата следовал отчетливый запах какао-порошка, который в сочетании с молоком даёт незабываемый вкус счастья. Ну да, тот самый, новогодний, предваряющий несбыточное волшебство.

Когда хватку на горле ослабили, перед глазами у Пелагеи малость прояснилось. Она различила темные разметавшиеся волосы, которые доставали мужчине до плеч, изящную руку с тонкими, как у девушки, пальцами. А потом эта рука ухватила душителя за воротник и отцепила от Пелагеи так легко, словно он весил не больше, чем кулёк подарочных конфет.

— З-з-зелень сушеная, — просипела Пелагея, обретя возможность выражаться членораздельно.

Первым ее порывом было схватить с полки фарфорового толстяка (он носил чудной красный комбинезон и седую бороду до пояса) и обрушить его на голову кондуктору. Точнее, на то место, где голова, по правилам анатомии, должна располагаться.

Но спаситель в парчовом халате и сам прекрасно справлялся. Начистить физиономию тому, у кого этой физиономии не наблюдается, задача сродни высшему пилотажу. И тем не менее, новоявленный телохранитель справился с ней в два счета.

Он врезал каланче аккурат в ту точку, откуда расходились нарисованные оленьи рога. И убийца с воем повалился на спину. Впрочем, на спине злодей провалялся недолго. Окно всё еще было открыто, и он ловко ускользнул, как только к нему вернулась способность двигаться. Отвлекающий манёвр, подлый удар костлявой ножищей в живот — и прыжок в качестве завершающего элемента.

Пахнущий Новым годом субъект пережил удар с честью — даже равновесия не потерял. И в запале стукнул кулаком о подоконник.

— Ушёл! Вот ведь гад!

— Кто это? — отважилась на вопрос Пелагея.

— Таких, как он, мы зовем Безголовыми, или Марионетками, — без особого энтузиазма пояснили ей. — Их выращивают на специальной среде, у них нет собственной воли. Их используют в исключительных случаях. И тебе лучше не видеть, что под маской.

— Стало быть, я — случай исключительный, — резюмировала она. — Но всё же, кто вы сами такой и зачем постоянно меня спасаете?

— Я вынужден тебя спасать, глупое ты создание! — чуть ли не рыдая от бессилия, поведал ей телохранитель. Он предпочел не поворачиваться к ней лицом. Так и стоял, глядя на улицу. Будто Пелагеи для него не существует.

На лиловых соцветиях его шлафрока отражались пятна света от гирлянды. Желтое, оранжевое, зеленое, голубое…

Он дёрнулся, когда за дверью заскреблись и затявкали.

— Ручка высокая, не достаю, — рычал Пирог.

— Именем закона, откройте! — заливался лаем Кекс. — Не препятствуйте операциям службы безопасности!

Внезапно господин Шлафрок метнулся от окна к кровати. Навис низко-низко. И Пелагея, конечно же, малодушно зажмурилась, потому и не смогла разглядеть его лица. А он прошептал ей на ухо — голосом, которым можно бы лёд топить:

— Слушай внимательно, — произнес, опалив дыханием кожу. — Здесь ты в опасности. Если хочешь остаться в живых, приходи ко мне в ОУЧ, там о тебе позаботятся.

Говорил он на полном серьезе, но Пелагея не выдержала и нервно рассмеялась.

— ОУЧ? Ха-ха!

— Отставить "ха-ха", — пресёк веселье тот. Грозный, сердитый. Ну просто прелесть. — ОУЧ расшифровывается как "Организация Управления Чудесами". Ищи снежную карусель. Карусель приведет тебя куда надо. У меня всё.

Когда Пелагея рискнула открыть глаза, Кекс и Пирог по-прежнему скреблись в дверь, яростно вещая о каких-то законах и препятствиях следствию. А Шлафрок снова стоял к окну передом, к кровати задом. И рассматривал на стене странную светящуюся закорючку. Она настойчиво горела неоновым синим, и при взгляде на нее почему-то хотелось сию же секунду обуться и двинуться в путь, сквозь мороз, пургу и неважно что еще.

— Вот ведь гад! — повторил Шлафрок, поднося к закорючке маленький треугольный прибор, который крепился на запястье при помощи ремешка.

Пелагея ахнула: сияние закорючки втянулось внутрь треугольника, и таинственный знак исчез со стены.

А затем обладатель жаркого голоса и не менее жаркого дыхания театрально, будто красуясь перед кем, взмахнул полой халата, лихо перепрыгнул через подоконник — и натурально растворился в снегопаде. Человек-невидимка, ни манер, ни такта. Просто взял и испарился. А как же "До встречи", "Буду ждать"?

Покорил, заинтриговал — и смылся. В этом все мужчины.

"Человек-невидимка, — осенило Пелагею, когда она спустила ноги на пол. — Так это ты приходил ко мне в лесной дом, ты вернул перстень. И способность превращаться в горлицу тоже ты отнял. Ну держись теперь! Доберусь я до тебя".

Она прошаркала в тапочках к двери, впустила двух маленьких негодующих псов, и Пирог немедленно учуял запах Нового года. А Кекс взял след Каланчи.

Пелагея все еще ощущала у себя на горле его скрюченные пальцы. Поэтому без промедления отправилась в ванную. Смыть с себя этот смертельный ужас. Больше мыльной пены, сильнее напор воды…

Заснуть после банных процедур ей так и не удалось. В голову лезло всякое, в основном — с кровавыми подробностями. Как бы она собственноручно отутюжила убийцу, если бы ее не подвели силы. Как бы вытрясла из Шлафрока душу и заставила поплатиться за кражу дара.

Горлица, в которую она когда-то умела превращаться, смеялась, как маленькая зловредная ведьма, которой плевать на жизненные трудности с высокой колокольни. И порой Пелагее очень не хватало этого злодейского смеха.

— Надо искать снежную карусель, — поделилась она наутро с Юлианой и Эсфирью. Помятая, растрепанная, на себя не похожая.