Нетрадиционная медицина (СИ) - Нельсон Ирина. Страница 28

В исполнении заморской госпожи это звучало очень убедительно, но Арант всё никак не мог представить себя и других в том виде, какое предлагало лечение.

- Но зачем… оголяться?

- Одежда призвана защищать и скрывать тело, но в мир мы приходим обнаженными, - торжественно сказала Тэхон, взмахнув рукавами, как птица – крыльями, и ехидно добавила: – И потом, где вы видели, чтобы люди испражнялись в штаны?

- Но… Но для чего нужно завязывать глаза и уши?! – уже совсем жалобно спросил Арант.

- Для того, чтобы болезнь точно вышла из нужного места, - последовал невозмутимый ответ. – Только тогда пятая песнь Мороза сработает! Вы ощутите в правой ягодице боль – это значит, что болезнь покидает тело. Вечерняя заря подходит. Вы будете лечиться или нет? Учтите, через три дня уже поздно будет. Болезнь накопится и начнет отравлять тело.  

- Но вы же не пели пятую песнь Мороза, - Арант вцепился в лапку крота.

- Да. Мы пели поэму госпоже Метелице, но вы не знаете корейского, поэтому и пятая песнь Мороза сойдет, - сказала Тэхон и развернулась на пятках. Длинные полы её серого мужского одеяния хлестнули по ногам. – Ладно, вы как хотите, а я пошел. У меня других дел полно.

Она вышла, плотно закрыв за собой дверь. Арант нерешительно потоптался возле кровати, посмотрел в окно, где наливался алым край неба, и нерешительно взялся за темный отрез ткани. Сначала заткнуть уши, затем обвязаться платком так, чтобы ничего не видеть было достаточно просто. Да и спустить штаны перед тем, как лечь на кровать спиной кверху – тоже. Ведь что может быть естественнее, чем лечь голым в постель? Но вот петь в таком виде пятую песнь Мороза, торжественный гимн, который предназначался для толпы, для шествия… Арант неуверенно, полушепотом запел первый куплет, сразу почувствовал себя круглым дураком и в приступе злости сорвал платок с головы.

За стенкой раздался бас Ильи. Илья пел красиво, выводил каждую нотку, каждый слог. Арант заслушался и чуть не подпрыгнул на кровати, когда песня на конце первого куплета вдруг перешла в удивленный взвизг и оханье.

- Илья? Илья, ты что? – заорал Арант.

Илья его не услышал, но впечатлениями поделился:

– Не соврала, заморская девица! О, как красив и холоден снег… Больно - жуть!.. И нет огней, и звуков нет… Как нитку из кишок протянули!.. О-о-о, морозные ночи!

Приободренный и убежденный, чувствуя, что не одинок, Арант вновь заткнул уши, завязал глаза, лег и запел. И вдруг понял – песнь зазвучала совсем по-другому! Обычно она летела из груди, рвалась в небо и ввысь, а сейчас вдруг наполнила тело, ушла вглубь, задрожала в каждой клеточке. Собственный голос показался совсем другим, глубоким и более могучим. Его ничто не отвлекало от святых звуков. И вот, когда Аранта затопил восторг, заставивший забыть обо всем на свете, по оголенной правой ягодице вдруг мазнул холодок и в неё впилась острая боль.

Арант не удержался – заорал от неожиданности совсем не песнь. Стихия тут же замерла, хлынула обратно внутрь. Арант тут же спохватился и продолжил петь, преисполнившись уверенности. Боль ощущалась еще несколько мгновений, а потом исчезла, – точно иголку выдернули – напоследок мазнув тем же влажным холодком.

А Арант остался лежать и петь пятую песнь Мороза так красиво, как только мог. Странный заморский метод лечения помог! Мудрец практически чувствовал, как стихия выливается из него, как укрепляется дух, а вместе с ним и тело.

Дайфу - доктор

Вариоляция состояла в прививке оспенного гноя из созревшей пустулы больного натуральной оспой, приводившей к заболеванию оспой в лёгкой форме. Этот способ был известен на Востоке по крайней мере с раннего Средневековья, в Индии о нём сохранились записи VIII века, а в Китае — X века.

Глава 11

То ли сыворотка получилась настолько убойная, то ли это выпестованная естественным отбором живучесть сыграла свою роль, но уколы оказали на мудрецов буквально магическое действие. Я всадил им всего по одной полной дозе, а симптомы дифтерии исчезли на следующий же день! Единственный, кому не повезло болеть три дня, это Арант. Исключительно из-за его нежелания пить каждые два-три часа. И вроде бы логично было списать такое стремительное выздоровление на возраст, - самый активный цветущий период с двадцати до тридцати пяти - но ведь даже слабенький и хиленький мальчик Юн Лан тоже скакал козликом уже на третий день и распевал песни. В горле от дифтерии ни следа не осталось.

От такого результата я просто обалдел. Это же какие здесь микробы были непуганые, если хватило всего одного укола и пары литров чая?!

Если восхитился даже я, что уж говорить об остальных? За Юн Лана господин Чан кланялся до самой земли и посоветовал меня всем своим друзьям. Впечатленные мудрецы опять принялись бегать по городу. На сей раз с советом петь пятую песнь с завязанной головой и голым задом. Я, конечно, знатно повеселился, но уточнил, что петь надо не где-нибудь, а на святой земле Дома Порядка. И с тяжелым вздохом пошел готовить новую партию сыворотки. На этот раз из лошадиной крови, потому что у моих привитых подопытных как раз подошел срок выработки антигенов.

Спасибо, хоть оборудование в снадобнице было рассчитано на массовое производство, а господин Чан обеспечил сменные иглы. Народу в Дом Порядка набилось столько, что яблоку было негде упасть. Дом разделился на две части: мужскую и женскую – и каждый клочок «святой земли» занимало голопопое, ничего не видящее и не слышащее тело.

Я сбивался с ног, хотя работал лишь в закрытых, свободных от наблюдателей комнатах и молельном зале. Игл на всех не хватало – приходилось на ходу стерилизовать их самогоном и использовать повторно. Те, кто получил укол, после песни вскакивали и показывали «точку выхода». Народ видел, воодушевлялся и пел по нескольку часов кряду.  

Но сделать укол абсолютно всем, да еще так, чтобы никто ничего не заметил, не смог бы ни Будда, ни Христос, ни местный Осмомысл. Поэтому я ничуть не удивился, когда однажды вечером ко мне в снадобницу постучались.

- Секунду! – крикнул я, одним глазом следя за реакцией, а другим – за песочными часами. – Девяносто семь… Девяносто восемь… Девяносто девять…

В сыворотке образовался осадок. Я процедил её, закрыл в шкаф и пошел открывать дверь. За дверью оказались нужные для отвара цветы и травы, которые должен был принести Вольга. Правда, в дополнение к ним шли бесполезные пышные хризантемы и еще что-то незнакомое, но не менее пышное. Однако это я заметил уже потом, когда обрадованно принял охапку вожделенного добра и вцепился в ромашку, а из-за неё вынырнула знакомая сине-желтая форма мудреца.

- Здоровья тебе, Тэхон.

Я перестал откручивать цветам головы, поняв, что Вольга никогда бы не надел сине-желтый наряд и что его голос как-то изменился. Вместо моего помощника пришел Арант. Он посмотрел на меня, странно скривился, но тут же стер это выражение и ласково улыбнулся.

- И вам, Арант Асеневич, - сказал я и наклонился, заглянув ему за спину. – А где Вольга?

- А зачем он тебе? – вопросом на вопрос ответил Арант. – Или тебе потребны цветы лишь из его рук?

- Да, собственно, мне всё равно. Хризантемы-то зачем? Они в состав отвара не входят. Впрочем, ладно. Сам выпью, - брякнул я и, оборвав соцветия у бессмертника, бросил их ближайшую корзинку.

Арант издал странный звук: то ли кряканье, то ли аханье.

- А…

- Что?

Я оторвал лепестки у шиповника и взглянул на Аранта. Лицо у мудреца порядка было такое, словно его кто-то ужалил в щеку, а он постарался не подать вида. Его голубые глаза взирали на оборванные травы с изумлением и детской обидой. Я посмотрел на это перекошенное лицо, на ободранный букет в моих руках и подозрительно уточнил:

- Арант Асеневич, вы же принесли мне травы для отвара, да?

- Да-да, - закивал Арант, сразу приняв очень честный вид. – Для отвара. Вольга… э… у него живот прихватило, а я мимо шел. Дай, говорю, отнесу. Вот и отнес.