Зайтан-Бродяга (СИ) - Слобожанский Илья. Страница 12

— Какая лавочка? — Спросил я, надеваю ботинки.

— Ваша лавочка. Контора работает только на вход. Выход закрыли.

— Не понял? — Вмешался Гунька. — Какой вход, какой выход? Шутишь?

— Да уж, какие тут шутки. — Михалыч потёр лицо. — Пришёл предупредить, а у Вас гости.

— Предупредить о чём? — Разговор не складывается.

Михалыч говорит загадками, и мне это сильно не нравится. — Спасибо за заботу. Заберу винтовку и рвану в Тихий. За долг можешь не волноваться, верну всё до последнего патрона.

— Бродяга, я с тобой. — Гунька хлебнул кислой, запихал в рот кусок холодного мяса и снова приложился к кувшину. Пережевал, проглотил, глянул в мою сторону и сообщил. — Без меня не уходи. Вещички прихвачу и рванём в Тихий. — Очередная порция мяса отправилась в рот, Гунька пошарил взглядом по столу (искал пасту). — Ты слыхал как недомерок на меня? — Набитым ртом жалутся Гунька. — Отловлю за воротами башку снесу. Да, когда такое было, чтобы какая-то козявка мне рот затыкала?

— Все высказались? — Поглядывая на дверь спросил Михалыч. Мы кивнули. — Теперь меня послушайте. Времени у нас мало, а дел много.

***

Рассказ был не долгим, но содержательным. Из слов Михалыча стало известно — в Бочке начались перемены. В конторе принимают исключительно колечки, серёжки, всякие цацки из белого и жёлтого металла. Цену за этот непотреб назначили высокую. Вожак новичков с необычным для наших мест прозвищем Ветеринар, решил рассорится с пришибленными, хочет забрать их промысел. Думаю, этим ребятам (пришибленным) сильно не понравится такая новость. Не было у них конкурентов, за такое могут и Бочку подпалить, у этих парней ума хватит.

Услыхали мы ещё одну новость, похуже первой. Ветеринар, собирается в скором будущем наведаться в соседние поселения. Горит большим желанием, объединить земли, установить на них свои порядки, и правила. Какие правила, что за порядок, да и зачем всё это ему нужно мы так и не поняли. Уж как-то много новых словечек, замысловатые они и ничего не объясняют, а на расспросы нет времени. Но то, что наша жизнь изменится и не в лучшую сторону, сомнений не осталось. Уж слишком много оружия у пришлых. В наших местах оружие и патроны решают всё, они и закон, и порядок. Для себя решил твёрдо — как бы мне этого не хотелось, пойду на болото. Уплачу долг Михалычу, спрячусь в укромном местечке и уже оттуда стану наблюдать за переменами, какими бы они ни были.

Гунька ушёл выполнять поручение Михалыча, наш новый приятель отсыпал ему пол кармана патронов и велел затаится, не лезть на рожон. А я отправился на встречу с Ветеринаром, Михалыч настоял. По пути в номера к Шваньке, Михалыч попросил, не давать обещаний. Что бы ни говорили, о чём не просили отвечать уклончиво. Сказал — облажаюсь поймают за язык и хана. Как можно поймать за язык ума не приложу? Это что, ворот куртки или рука? Да и вообще, много слов непонятных, не слышал я раньше таких. Урки, гопники, блатные, шалавы, шныри, ответка. Что оно такое? Имена, клички, а может название промысла? Голова идёт кругом, каша в ней, неразбериха.

У двери в заведение Шваньки Розовощкой сидит дядька в военной форме, с автоматом в руках. Вот и начались перемены, запрещено в Бочке оружие, в коморке Носатого оставлять велено. А это сидит, автомат уложил на колени лыбится. Завидел Михалыча вскочил, услужливо отворил дверь. Михалыч что-то шепнул дядьке на ухо, тот смерил меня придирчивым взглядом, кивнул. Дальше, пошёл я один.

В коридоре грязно как в хлеву, не припомню, когда здесь видел столько мусора? Да, бывали дни больших хороводов, гулял народ громко и подолгу. Гулять-то гуляли, но не настолько гадко, куда не посмотри бумажки, окурки. Осколки кувшинов из-под кислой, и плевки на каждом шагу. Нет, в хлеву намного чище, там прибираются.

Справа и с лева номера девиц. Днём девки спят, после ночи отдыхают. Сегодня все двери нараспашку. В комнатах дым столбом, шум, гам, пахнет табаком и кислой, разит сушёной рыбой. По коридору шатаются пьяные в военной форме. Их не то что бы много, с десяток от силы полтора наберётся, но для такого места большая толпа. Девиц не видно гогочут в номерах, а вот Шваньку я заприметил, разглядел в сизом дыму. Вид у неё потасканный, стену плечом подпирает, на меня глядит. Бледная она какая-то, нет на щеках румянца, глаза красные, точно плакала всю ночь. Синее платье в белый горошек измято, волосы растрёпаны. Неувидел я у неё на шее большого кулона с камушками и колечек с серьгами тоже нет. Во взгляде пустота, отрешённость. Может, перебрала кислой, пьяная?

— Привет Розовощёкая. — Поприветствовал и спросил для приличия. — Как поживаешь красавица?

— Где тебя носит? — Не поздоровавшись охрипшим голосом спросила Шванька. — Заждались. Ступай в мою комнату.

— В твою?

— Чего переспрашиваешь? Глухой, или дорогу позабыл?

— Нет. Помню. — Бывал я у неё в гостях, один раз, больше не звала. Женщина она видная и умелая, не каждого к себе подпустит.

Отрыл я как-то на руинах большую вазу из толстого резного стекла. В конторе на неё и смотреть не захотели. Огорчился, расстроился, вещица-то тяжёлая и громоздкая. Пустой я тогда в Бочку пришёл, с одной только вазой. Хотел было уйти обратно в Тихий, но в дверях конторы повстречал Шваньку. Розовощёкой ваза понравилась, в два десятка патронов её оценила, ещё и приласкала, а это она умеет. Тогда, Шванька радовалась, улыбалась, шутила. А сейчас стоит сама не своя.

— Ступай, чего ждёшь? — Прохрипела Шванька. — Хватит таращится.

— Я и не таращусь. — Бросил через плечо и открыл дверь.

Дым столбом, дурной запах немытых тел в нос шибает. У стены и за кроватью ящиков гора чуть ли не до самого потолка. Плоские, длинные, сбиты из выкрашенных в зелёный цвет, хорошо подогнанных досок. Не доводилось мне встречать такие ящики.

Сразу за дверью, знакомый мне низкорослый крепыш. Тот недомерок что Гуньке нагрубил. Сидит у двери на табурете, глядит на меня искоса с дурной ухмылкой. Долговязый тоже здесь, лежит в ботинках на кровати, спит, а может просто глаза закрыл, отдыхает. А вот третьего, что с ними приходил невидать. Да и не разглядел я его лица. А вот зелёную куртку с капюшоном успел рассмотреть. И ботинки, высокие, песочного цвета с толстыми шнурками хорошо запомнил. Славные ботинки, добротные. За столом двое. Глядят из-под бровей, жуют вяленое мясо, запивают кислой.

— Проходи Зайтан. — Заговорил бородатый и приложился к кувшину. Лица за ручищей и кувшином не видно, но я его сразу признал. Тот самый, что повстречался мне на лестнице, Лекарь.

— Моё почтение, всей честной компании. — Поздоровался, но мне не ответили. Низкорослый вскочил с табурета как ошпаренный и давай меня точно девку ощупывать. Ловко у него это получается, отыскал нож (я его под штанину в ботинок припрятал).

— Не порядок. — Выдохнул низкорослый прошёл к столу, положил нож на дальний край. Взял кусок мяса сунул в рот и вернулся к двери. — Где взял? — Полным ртом спросил крепыш. — Откуда заточка?

— Не скобли. — Рявкнул на него Лекарь и пригладил бороду. — Зайтан, не стой пнём. Присядь, выпей. — Кувшин расплёскивая кислую пополз в мою сторону. — Угощайся, чем Бог послал.

— Спасибо. — От вида кислой меня замутило. Подкатил к горлу гадкий ком.

— Спасибо на хлеб не намажешь. — Глядя с прищуром, заговорил второй. Морда у него хоть орехи коли. Широкий лоб, большие скулы, губы узкие. Нос огромный крючком, глаза навыкате. Двух недельная щетина, а вот голова гладко выбрита. Странно это, голову обрил, а морду поленился?

— Ага. Не намажешь. — Брякнул от двери низкорослый. — Много вас, охочих на халяву.

— Пасть закрой. — Резко и зло оборвал Лекарь. — Доходягу забери и проваливай.

— Ветеринар. Ты чего? — Крепыш резко поменялся в лице. Пропала ухмылка. — Что я такого сказал?

— Доходягу за шкварник и на выход. — Без прежнего гнева, спокойно, с расстановкой повторил Лекарь.

— Ломает его. — Пояснил крепыш. — Загибается, дал бы ты ему дозу. Подохнет.