ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена. Страница 39
Промолчала я.
А аспид потянулся, слезы с лица меня спящей стер бережно, и вновь на меня призрачную посмотрел, ответа ожидая. Что ж, я ответила:
«Он маг, аспид. Архимаг даже. И он меня любит, тут ты прав оказался, хотя и не знаю, откуда тебе это ведомо, да только… цену любви мага я уже знаю, и второй ошибки в своей жизни не совершу».
Поглядел на меня Аедан, опосля на тело мое — по лицу бледной лежащей на кровати Веси катились горькие слезы. Очень горькие слезы, горше некуда.
Вытер он слезы мои, аккуратно вытер, осторожно, реснички мокрые промокнул, вновь на меня посмотрел, да и сказал:
— А если время дашь ему? Испытание назначишь? Чувства проверишь? Тогда, хоть один шанс дашь ему?
Помолчала я. За стенами избенки слышался шелест листвы, о чем-то спорили русалки, кикиморы бегали искали черта своего, видать опять куда-то запропастился, а я… я ответила:
«Нет».
Опустил голову аспид, помолчал недолго, и так же головы не поднимая, хрипло спросил:
— А мне, Веся, мне шанс ты дашь?
Сложный был вопрос. Трудный. Болезненный.
Но я по лицу его ладонью незримой провела, из памяти своей выжигая каленым железом образ охранябушки, и сказала, судьбу свою решая навеки:
«Аедан, я тебе не шанс дам. За все, что ты сделал для меня, за то, что делал и делаешь для войска моего, за помощь твою, за терпение, за то, что пришел, когда нужен был, я не шанс тебе дам — я с тобой останусь».
Вздрогнул аспид, голову вскинул, на меня поглядел так, словно ушам своим ни на миг не поверил, да и вопросил сипло:
— Что?
«Ребенка не отдам! — предупредила сразу. — Что бы ни случилось, даже если полюблю тебя, даже если понести сумею, даже если родить получится — не отдам, учти это. Кровь и кров предоставлю, как условились, но дитя коли родится, здесь и останется, пока не вырастет и сам решение не примет. Ему или ей свою судьбу решать, а не нам с тобой. И еще…»
Смотрел на меня аспид, так смотрел, словно во сне кошмарном оказался, и в то, что такое в реальности слышит, поверить не в силах.
«Ты мне слово дашь, — продолжила я. — И клятву на крови».
Хотел было что-то сказать аспид, но голос ему изменил, не слушался. Пришлось откашляться, я уж даже хотела воды предложить, но справился аспид, и вопросил:
— Какое слово? Что за клятву?
Помедлила я, слова каменного лешего вспоминая «Цена открытия врат Жизни — жизнь архимага. Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида». Мысль свою сформулировала и так сказала:
«Поклянись мне, что никогда не убьешь архимага Агнехрана!»
Замер аспид, на меня глядит, будто видит, а в глазах что-то странное. Но сдержался, кивнул, и сказал решительно:
— Клянусь. Я клянусь тебе своей жизнью, что никогда не убью архимага Агнехрана.
Только при этом от чего-то губы у него дрогнули, и на лице то аспида не разобрать ничего, но показалось мне, будто промелькнула у него улыбка горькая, до того горечи полная, что душу отравить способна.
«Хорошо, спасибо, — поблагодарила я. — А теперь вторую клятву дай. И эта клятва на крови быть должна».
Молча аспид из ножен кинжал достал, молча на меня воззрился.
«Поклянись, что никогда не позволишь убить себя», — прошептала я.
И если на этом черном лице можно было прочитать какую-либо эмоцию, то прочитала я ее сейчас, и это было удивление. Глубокое, всеобъемлющее удивление на грани потрясения.
— Веся… — прошептал аспид.
«Поклянись! — потребовала я. — На крови!»
Замер аспид, затем задышал тяжело, и спросил ожесточенно:
— Это ты из-за слов, что я эфе сказал, так, Веся?
«И из-за них тоже, — правду ответила. — Клятва, Аедан, я жду твою клятву».
Но клятвы не было. Аспид на коленях стоял перед постелью моей, передо мной, на руки свои черные глядел, на кинжал вострый, на ладонь, что сейчас кинжалом изранить должен будет, и… и молчал. Долго молчал. Слишком долго.
А затем тяжело, медленно, словно валуны громадные с натугой ворочая, произнес, на меня не глядя:
— Врата Смерти. Ты узнала о них, не так ли?
Отвечать не стал, лишь повторила требовательно:
«Аедан, дай мне клятву!»
Усмехнулся, а затем, резко вскинул голову, на меня поглядел так, словно действительно видит, да и произнес:
— Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида. Ты узнала об этом. Не знаю как, не ведаю даже, и представить не могу каким образом, но ты узнала. А еще ты, боюсь, очень многое узнала обо мне, и, кажется, поняла, что себя я убить готов, а вот у другого аспида жизнь отнимать не стану. И это так, Веся, я не стану. Никогда. Но и оставить врата Смерти я не могу, ведь рано или поздно печать будет сорвана и мертвые хлынут в этот мир, уничтожая его. Смогу ли я тогда остаться в стороне? Нет, Веся, я не смогу.
И убрав кинжал в ножны, он достал пузырек с серебром, почти не глядя вылил часть его в воду, затем, опустил в него белые лоскуты бинтов, обильно смочил, затем отжал, и поднявшись, пересел в изножье моей кровати, откинул одеяло, приподнял край сорочки, простонал, увидев мои израненные ноги, вздохнул тяжело, потянулся за мазью целебной, и обречено стал наносить ее на раны, полностью игнорируя меня.
Или не полностью.
— Ты не ведьма, ты поганка ядовитая! — прошипел взбешенно, но при этом очень бережно к каждой ранке прикасаясь. — Надо было не так разговор повести, Веся, совсем не так. Надо было сразу сказать — «я, аспидушка, даже тело свое белое да нежное отдать тебе готова в самых позах бессовестных, только ты живи, морда чешуйчатая, живи главное».
«В самых бессовестных не готова!» — мгновенно вспылила.
— Да ладно, — окончательно психанул аспид. — А коли соглашусь клятву дать, тогда как?
Тогда… замолчала я тогда.
— А что, может и зря отказался, — язвительно Аедан произнес. — Ну-ка, зови сюда Лесю, пусть продемонстрирует процесс зачатия во всех его вариациях, глядишь, я от возбуждения и не только на такую сделку пойду, а то от воздержания, знаешь ли, уже с головой явный непорядок начался.
«А то хоть когда-то порядок был, — съязвила растерянно».
А аспид, сволочь такая, вдруг на меня как посмотрел, потом на ногу, ступню коей обильно мазью обрабатывал, опосля на тело мое, а вот затем, совершенно наглым образом, сжал подол сорочки ночной, да и медленно, очень медленно, на меня призрачную глядя, подымать начал.
«Ты…ты что, ирод, делаешь?» — остолбенела я.
— Я, — аспид, чуть склонив голову с повышенным интересом изучал ноги до колен, опосля чуть выше колен, — а я, Веся, решил получше рассмотреть условия предлагаемой сделки. Глядишь, может и соглашусь даже…
В тело я свое вернулась мгновенно!
Все срамное закрыла тут же, подушку сверху водрузила даже, а вот на большее сил не хватило и я обратно на кровать рухнула.
— А пела-то как, — решил поизмываться аспид, — с тобой, говорила, буду, детей, говорила, тебе рожу, а как до дела дошло, так, понимаешь ли, тут «изыди, чудище страшное, аки кракен речной отвратительное».
— Изыди — это точно! — тяжело дыша, потому, что от слабости и голова кружилась, подтвердила я.
Аспид лишь усмехнулся, да ногу измазюканную принялся бинтами оборачивать. Потом вздохнул тяжело и сказал:
— Да спи ты уже, не трону, не изверг же я какой. Хотя… иногда даже жаль. Особенно, когда ты гневаешься, и тогда глаза сияют, щеки румянятся, тело от гнева дрожит, а мне тебя так обнять хочется, чтобы прижать к себе тело нежное, чтобы прикоснуться к губам твоим сладким, и не отпускать… никогда не отпускать.
Промолчала я, с тоской глядя на аспида. Мне бы хотелось, чтобы другой это сказал, да еще больше хотелось бы, чтобы сама в это поверила, а так… Проку нет от разговоров таких, и нет смысла никакого.
— Значит, себя ты убить планируешь? — спросила шепотом, говорить трудно было мне наяву.
Глянул исподлобья, усмехнулся белозубо, да и сказал:
— Коли придется.
А опосля, второй ногой моей занялся.
И вот коли не смотреть, что аспид, что черен аки уголь в остывшей печи, коли глаза закрыть, тогда ведь можно представить, что человек почти… И можно, ведь можно же, попробовать… полюбить. Только вот одного я уже полюбить не сумела… Надо бы на могилку сходить, проведать.