Хаос (ЛП) - Шоу Джейми. Страница 23

Когда я вынимаю его руку из-под платья и поворачиваюсь, глаза Шона почти такие же темные, как и мои. Я обнимаю его за шею и забываю обо всем. Забываю о последних шести годах, обо всех напитках, которые выпила сегодня вечером, забываю предупреждение Кэла.

— Я прощаю тебя, — выпаливаю я.

И целую его.

Я даже не даю ему времени ответить, прежде чем поднимаюсь на цыпочки и делаю то, что хотела сделать уже много дней, недель, лет. И боже, его рот такой теплый, такой мягкий. Я смакую его и вдыхаю, позволяя пряному аромату наполнить мои легкие и сгустить туман в голове. Его губы на вкус как молодой виски, мое сердце стучит о ребра, одна песня останавливается и начинается другая, и все то, о чем я забыла, возвращается с новой силой.

Я открываю глаза и резко отворачиваюсь, прикрывая рот рукой.

О боже, я только что поцеловала его.

Шон выглядит ошеломленным, как будто я только что устроила ему засаду — потому что я только что устроила ему засаду.

— О боже, — выдыхаю я, в панике убирая руку ото рта. Я серьезно только что поцеловала его. Только что поцеловала Шона. — Мне так жа…

Одну секунду я в панике. В следующую — его губы сминают мои. Шон пальцами зарывается в мои волосы, не оставляя шанса убежать, даже если бы я захотела, и он целует меня, как будто крадет что-то. Словно он в огне и нуждается во мне, чтобы потушить его. Но когда его губы касаются, дразнят и питают теплом мои, этот огонь разгорается еще жарче. Его язык дразнит, открывая мои сомкнутые губы, делая вещи, которые заставляют меня растворяться в нем и отчаянно хвататься за его рубашку. Шон близко, но мне нужно, чтобы он был намного ближе. Я тяну и тяну, наслаждаюсь ощущением его пальцев в моих волосах, пока он пишет песню в ритме моего дыхания. Его поцелуй — это ад, поглощающий весь воздух в комнате и зажигающий каждый нерв в моем теле раскаленным добела огнем.

— Черт. — Шон прижимается к моему рту, твердость в его джинсах пульсирует под моей рукой, которая попала туда сама по себе.

Когда я отдергиваю её, засовываю ему под рубашку, потому что мне нужно больше его, здесь, прямо сейчас. Шон убирает мою руку со своего тела и переплетает свои пальцы с моими. Он начинает тащить меня с танцпола, но через три шага останавливается, чтобы снова прикоснуться своими восхитительными губами к моим.

— Я отведу тебя в автобус, — рычит он мне в рот, одной рукой сжимая мою задницу сквозь шелковистую ткань моего едва заметного платья. Шон крепко прижимает меня к себе, а я понимаю, почему он ведет меня туда, и прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать. Его щетина касается моего виска, когда он приближает губы к моему уху. — Прямо сейчас.

— Хорошо, — мурлычу я ему в горло, а потом моя рука снова оказывается в его руке, и сотни тел расплываются перед нами.

Мы вырываемся через стальную дверь на холодный ночной воздух, а затем пересекаем парковку, и Шон практически тащит меня в автобус.

Он помогает мне подняться по лестнице на первый этаж. Как только за нами закрывается дверь, я оказываюсь в его объятиях, и его губы — на моих. Я ненасытна, но и он тоже. Я не пытаюсь нежничать, он тоже. Я так чертовски возбуждена, что чувствую, взорвусь, если он не сорвет это платье с меня в ближайшее время.

— Чего ты ждешь?

Мои ноги упираются в край одной из длинных кожаных скамеек на нижнем уровне, и когда Шон укладывает меня на нее, я сжимаю в кулак его рубашку и тяну его вниз вместе со мной. Он устраивается между моих ног, и я выгибаюсь ему навстречу, наслаждаясь тем, как он стонет и прижимается ко мне, как сжимает мое бедро так отчаянно, что у меня наверняка на несколько дней останутся следы. Шон прижимается ко мне, контролируя поцелуй, отчего у меня кружится голова, когда он завладевает каждым сантиметром моих губ. Я поворачиваю голову в сторону и жадно вдыхаю свежий воздух, а когда Шон опускает свой голодный рот к изгибу моей шеи, мои глаза закатываются за закрытыми веками.

Чувствую себя так, словно я вне собственного тела. Что могу потерять сознание. Я чувствую… черт… Меня сейчас вырвет.

Все бесплатные напитки, которые я выпила в баре, напоминают о себе, угрожая, угрожая вернуться, прежде чем у меня будет шанс выбраться из-под Шона. Я отчаянно толкаю его, пока он не дает мне достаточно места, чтобы выкатиться из-под него, и я качаю головой, когда он спрашивает меня, что случилось. Когда я закрываю рот рукой, на его лице появляется понимание.

— Туда, — говорит он, указывая на то, в чем я нуждаюсь, на ванную.

Я поворачиваюсь и мчусь туда, почти спотыкаясь о выступ между комнатами, прежде чем рывком открыть дверь ванной. Опускаюсь на колени перед унитазом и хватаюсь за его края, чтобы не упасть лицом внутрь. Вся комната кружится, пока я выблевываю свои чертовы кишки. Мои волосы убирают с лица, и грубая рука гладит по спине. Шон пытается успокоить меня, но это не останавливает слезы, которые подступают к моим глазам, когда я переваливаюсь через унитаз.

Меня тошнит прямо на глазах у Шона. После того, как чуть не стошнило прямо ему в рот. Ничто не могло сделать эту ночь еще хуже.

Нет, может — единственное, что может сделать это еще хуже, это то, что я, блядь, плачу.

Я сдерживаю эмоции и заканчиваю выплескивать все свои коктейли, кладу руку на сиденье унитаза и опускаю лоб на локоть, потому что слишком истощена, чтобы стоять, слишком упряма, чтобы лечь, и слишком смущена, чтобы позволить Шону держать меня.

— Ты можешь встать?

Я пытаюсь сказать «нет», но вместо этого меня снова тошнит. Моя голова кружится все быстрее и быстрее с каждой секундой, и, в конце концов, я начинаю всхлипывать в унитаз, который не стоит на месте. Мои руки словно лапша, швыряющая меня из стороны в сторону, в то время как все содержимое желудка подпрыгивает к горлу.

— Я отнесу тебя наверх, хорошо?

Кто-то, похожий на меня, бормочет что-то неразборчивое в ответ. Потом я чувствую Шона под своей щекой и его голос в моем ухе. Я начинаю смутно осознавать, что плыву. А потом просто темнота.

Утром я не помню, как забралась в свою койку, а Шона нет рядом, чтобы спросить, да я бы и не спросила, даже если бы могла. Я лежу под простынями, которые пахнут так же, как он, и мечтаю умереть. Пить слишком много — это одно. Слишком много пить, бросаться на Шона, приставать к нему в автобусе, а потом выблевывать перед ним свои кишки?

Я закрываю глаза и притворяюсь, что все это был плохой сон, но черная дыра, которая расцвела в моей голове, кричит об обратном. Она болезненно засасывает мой мозг, глазные яблоки, барабанные перепонки, как будто ей нужно поглотить все содержимое моего черепа, прежде чем сможет вырваться и засосать остальной мир в свою тьму.

Мои ноги отяжелели, когда я перебрасываю их через край койки и ставлю на ледяной пол. Смотрю вниз на свои носки со звездным принтом, представляя, как Шон несет меня сюда, снимает мои ботинки, укладывает меня в кровать… и качаю головой на свое идиотское поведение — так называемая рок-звезда, которая думала, что может тусоваться с рок-звездами.

Я потираю лицо рукой и по очереди засовываю ноги в ботинки. Затем пытаюсь расчесать волосы пальцами, сдаюсь и провожу пальцами под глазами, чтобы убрать тушь. С каждым шагом вниз на нижний уровень в голове словно стучит отбойный молоток, и я молюсь, чтобы на кухне был хоть какой-то кофе, потому что в противном случае я лягу на пол и просто умру.

Как только спускаюсь с последней ступеньки, до меня доносится запах жареных бобов, но мой мозг слишком возбужден, чтобы понять, что это значит. Я следую за запахом, как измученная ищейка, таща свою жалкую задницу к нему, пока не выхожу на кухню и не встречаюсь взглядом с ярко-зелеными глазами.

Потому что, очевидно, унизить себя прошлой ночью было недостаточно. Теперь мне нужно восстать из мертвых с мозгами, пульсирующими в ушах, волосами, похожими на что-то прямо из фильма ужасов с рейтингом «Б», и моим мятым платьем, все еще на десять размеров меньше приличной длины.