Игла бессмертия (СИ) - Бовичев Дмитрий. Страница 32

За работой его не покидала мысль о хозяйке всего этого добра. Георгий был уверен, что вступил в чародейский поединок. Но где противник? Или это такой вид волшбы, что может защищаться сам, без хозяина? Но тогда это немыслимое чудо! Значит, всё же ведьма, и она уже не здесь. После произошедшего едва ли её стоит искать в Боброцске. Но раз здесь чародейство налицо, стало быть, и в Берёзовке наверняка что-то есть. Утром, самым ранним утром в Берёзовку.

Завершив опись и приставив в охранение колченогого Прохора и двух мужиков Колоскова, Георгий отправился спать.

Огромный котёл, который и впятером не смогли стронуть с места, остался в подвале.

* Под — место в горниле печи, где печётся хлеб и пироги.

Глава 13

Гораздо позже рассвета, когда солнце уже незыблемо утвердилось на небе, и тени стали коротки, приехал Евсей. К тому времени Николай уж устал костерить своих соратников.

— Ну ладно Олег задремал, но ты-то как смог, Федор? И ведь кряхтел во сне, стонал на всю округу.

— Не знаю, бес попутал.

— Вот разве что.

— Здорово, защитнички! — издали крикнул возница. — Как улов? Щука или караси?

— Ты ещё позубоскаль.

— Да я что, я интересуюсь.

— Вот и прищеми свой длинный нос. Всё что видели — тайна, — осадил болтуна Николай.

Ведь коли тайна — стало быть, что-то было? Значит, растреплет балабол что-нибудь сам и врать не придётся.

— Как же, а что я скажу куме?

— Да ты уже порассказал небось.

— То одно, вчерашнее, а это новое, с другого угла.

— Всё, сказано тебе: тайна. Будет языком чесать, я устал.

Солдаты погрузились в телегу, а Олег пошёл рядом. Упрёки Николая он слушал со вниманием и понурив голову, но про себя не переставал вспоминать свой сон. Страшная концовка не смущала его и скоро забылась, а вот всадница на огненном коне так и неслась, так и скакала перед внутренним взором. Увидеть её, побыть рядом, вот что сделалось всего желанней.

Тряская телега не давала покоя Николаю — на каждую кочку нога отзывалась пренеприятной болью. В голове избранного старшим гуляли не менее неприятные мысли. Бесполезные, прямые нахлебники, вот что скажет господин капитан, когда узнает об этаком поиске — никого не словили, храпом и стонами всех чертей распугали. А ведь что-то было, Николай чувствовал это, только не показалось. Да и приметы, и следы указывали на нечисть. Утром, как рассвело, он доковылял до развалин церкви и осмотрел их. На брёвнах остова, на угольных краях были чёткие следы когтей, таких же, как и на стенах раскопов. Никакие безумные, лешим пуганые лисы не полезут на стены. А значит, он оплошал. Показал себя никчёмным рекрутом, лапотником, только оторвавшимся от сохи и ни бельмеса не смыслившим в деле. А если теперь нечисть и не покажется? О-хо-хо…

Фёдор же всё вспоминал свой сон — золото, такое реальное, тяжёлое даже на взгляд, прочно засело в его думах. А ну как сон в руку, и те норы и в самом деле ведут к кладу? Разом всё бросить и пожить по-человечески… Мысли эти надолго поселились в его голове.

А утро не замечало смурного настроя людей. Роса серебрилась на травах, тут и там перекликались какие-то птахи, порхала меж стеблей мошкара, и солнце освещало мир тёплым, золотым светом.

Встречные селяне здоровались, солдаты отвечали им неохотно, а Евсей гримасничал изо всех сил, пытаясь без слов показать значительность. К чему он это делал, он и сам бы не сказал, а так вот заведено у него было, что всё напоказ.

Добрались до Антипова двора, а там у плетня Богдан, казацкого головы человек, с Демидом препирается. Разговор их, видно, шёл уже какое-то время, потому как казацкая кобыла успела объесть всю траву вокруг.

— Да я ж тоби сам показав, що краще сабли ничого нэмае, — промолвил казак, подбоченясь.

— Хех какой ты важный, ну точно наш ротный кашевар. Как переписали в табели ихнего брата в кухмейстеры, так набрал он себе за щеки столько спеси, сколько не набирал щей.

— Що? Що ты казав?

— Да ни що, а таковского прыгуна с саблей я уж не единого на штык наколол. И кабы не наша беспечность на постое, то вот бы вы нас взяли, — ехидно ответил Демид и скрутил собеседнику дулю.

— Ах ты змий, кабы нэ рана, так я уж поучил бы тэбэ, — схватился Богдан за рукоять сабли, но лишь для того, чтобы тут же её и отпустить. Ведь с раненого какой спрос.

— Эй, что вы петушитесь, точно недоросли перед девкой? — вмешался Николай. — Богдан, для чего тебя послали?

— Мэнэ послалы? Мэнэ нихто нэ може послаты! Мэнэ попросыв пан Степан заехать и поклыкаты вас до нашего хутора. И швыдко.

— Ну так передай пану, что мы с дела вернулись и раньше, чем после полудня, к нему заехать не сможем.

— Так я що тоби, оголец, бегать з посылкамы? Я свою справу зробыв, — сказал Богдан и сел в седло. — А з тобой, змий, ми ще побалакаем, — обратился он к Демиду.

— А то как же, кашевару-то я завсегда рад и ужо будет случай, так и сам попотчую!

Казак ожег кобылу плёткой и был таков.

— Дёма, куда ты вылез? Намокнет повязка-то, тебе ещё лежать и лежать, — напустился на друга Фёдор и хотел повести его обратно, но тот отмахнулся.

— Отстань, репейник. Мочи уж нет на стены глядеть, я уж все щели высмотрел. Сам вернусь, когда надо будет.

Фёдор не стал препираться, а только махнул рукой и пошёл в дом. Николай с Олегом двинулись следом.

Докладываться Антипу Николай не стал, отбрехался парой слов про следы и завалился на полати отдохнуть. Делать было нечего, как только будущей ночью снова идти в секрет. Но как идти, с кем? Разве что у Степана найдутся охотники.

Федор стал готовиться к перевязке, а Олег сел было на лавку, но не утерпел — начал ходить из угла в угол. Небывалый трепет овладел им — сегодня они поедут на хутор Перещибки, там будет она, его дочка — девица на огненном коне.

Но чем больше он предвкушал встречу, тем больше смущался — ведь немой он, как с ней изъяснится? Разве что письмом…

С собой у него имелись и принадлежности для письма, и молитвослов в крепком деревянном переплёте, где, он точно помнил, три последних листа были пустыми. Он со всей поспешностью отыскал его и сел за стол.

Книгу эту он получил от владыки Сергия в дорогу и, хотя знал там каждую молитву наизусть, испытывал и трепет, и почтение всякий раз, когда открывал её. Теперь же искусно выведенные буквы и ровные строчки не задержалиего внимания, он пролистнул исписанные листы и лишь на мгновение замешкался на последних страницах. Вырвать или расплести переплёт? Вырвать казалось кощунством, но расплетать, а после обратно собирать было делом долгим, а ему не терпелось начать. Мгновение раздумывал над выбором недавний послушник и твёрдою рукою вырвал лист.

Поставил перед собой склянку с чернилами, положил перо. Что же написать? Никогда в жизни не сочинял он писем, лишь переписывал священные тексты. Может, оттуда что-то? Но на ум ничего подходящего не шло — цитаты о Деве Марии, о Богородице совсем не вязались с лихой всадницей с плёткой в руке.

— Что это ты, никак за письмо сел? — спросил Фёдор. Он закончил перевязывать ногу Николаю и готовил чистые лоскуты для Демида.

Что ответить?! Олег прикрыл пустой лист ладонями и несмело улыбнулся. Он и забыл, что не один в избе. Взял лист, склянку, перо и, всё так же смущённо улыбаясь, вышел.

А куда податься с бумагой на улице? И некуда, примостился кое-как на чурбаке у крыльца.

Письмо, письмо… письма начинают с обращения. Ой, а как же её звать? Степан называл имя? Нет, не называл… Если обратиться: «Дева»? Светлая дева, как в акафисте Пресвятой Богородице: «Радуйся, Светоносная Дева».

Только разумеет ли она грамоту? Да и захочет ли внимать убогому? Нет, конечно, не захочет. Так может, и не стоит ехать? Толку там от него никакого, да и вообще…

Олег опустил плечи и весь сгорбился, не успев написать ни слова. Недавнее возбуждение уступило место тоске и укоризне себе самому.