Охота на некроманта (СИ) - Молох Саша. Страница 57

Поэтому Настя достала из кармана заготовку, оставляя уже сделанные печати на потом, быстро слепила простенькую покрышку — на подпитку, сползла с бревен и подошла к Егору. Тот молча вопросительно поднял бровь.

— Возьми, — еле слышно прошептала Настя. — Почти такая же, как я сделала в доме, но слабее. Зато она тебя обозначит, «разогреет». Ты ведь сам говорил, что для вставших главное — согреться. Если ты для этих, — Настя кивнула в сторону холмов, — будешь горячим, меньше шансов, что они навалятся на Луку.

— Или на тебя.

— Или на меня, — не стала спорить Настя. — Мне не понравилось, как тебя развезло от печати там, в доме. Постарайся сдержаться. Ты конечно, милый парень, хоть и мертвый. Но быть раскатанной тобой мне как-то не хочется.

Егор внимательно посмотрел в глаза, нахмурился — бесстрастное лицо все лучше справлялось с мимикой. Потом так же тихо сказал:

— На землю положи. Меньше риска. И еще пару таких же. Примерно в метре друг от друга, по дороге к бревнам. Я постараюсь не брать больше положенного, — нахмурился сильнее и прикрыл глаза, словно говорить ему было сложно. — Я не хотел тебе вредить. Просто не ожидал, не сумел подготовиться. Как голодный, перед которым положили еду… Рад, что сумел остановиться. Вовремя.

— Ну, почти вовремя, — Настя вспомнила стальную хватку. — Надеюсь, до еще одной трещины в ребрах дело не дойдет.

— У тебя нет трещин. Все кости целы. Только ушиб, — внимательно осмотрев ее, сказал Егор.

Настя почувствовала, что щеки у нее краснеют. Она как-то позабыла, что у Егора зрение сродни рентгену, а быть просвеченной насквозь объектом своих симпатий — точно перебор. Тем более после того, что он сказал там, в коттедже. Сразу захотелось сбежать, и совсем не потому, что через пять минут сюда подтянутся вставшие.

— Удобно с тобой, — смущенно пробормотала она.

Егор бросил вороватый взгляд на склонившегося над раскладкой Луку, потом неуловимым движением заправил Насте за ухо выбившуюся прядь. Склонился ближе, словно сказать что-то хотел, но только выдохнул холодный воздух тяжело и хрипло. Словно живой.

— Хорошо, я сейчас печати положу, — совсем смешалась Настя и отступила назад. — Ты поосторожней там…

— ...все-таки уникальный экземпляр. А какая диссертация бы вышла! — продолжил Егор и отвернулся.

— Докторская, не меньше, — отозвался Лука. — Заканчивайте там тайны разводить. Настя — молодец, соображаешь. И рассуждаешь правильно. Только печати чуть ближе друг к другу клади, на расстоянии в шаг. Ему нагибаться может оказаться не с руки. Пусть наступит — эффект одинаковый.

Настя, окончательно смутившись, в который раз познала, что ее начальник — умный, но абсолютно бестактный тип. Быстро сделала еще две покрышки, активировала, так что над ними бледно засветились печати, и положила на расстоянии шага и двух от первой. Потом забралась обратно на свой насест, вылепила еще одну, побольше и положила на самый край расстеленной куртки. Пока неизвестно, как обернется дело и кому она пригодится.

На гребне холма проступили тени — точно темная колышущаяся волна прошла. Детишки учуяли некромантию и захотели согреться.

— Начали! — прошептала Настя и активировала большую печать, которая в радиусе пяти метров должна была оглушить вторую форму.

Егор, стоявший ближе, только бронированными плечами повел, как отряхнулся. Оно и понятно, третьей форме такое как киту — пиявки. Но задачу свою мощная печать выполнила — приманила.

Лука оказался прав. Детишки, учуяв некроманта в рабочем, «горячем» состоянии, рванули на такой огонек только что не рысью. Первым с горки скатилось-сползло нечто, в чем и третья форма угадывалась с трудом, — какое-то скопление отростков, полос. Ни рук, ни ног, а точно клубок из ветхой черно-белой пряжи. Что-то на ветру лоскутами полощется, что-то по земле сзади волочится. Если там, между лохмотьями, и были глаза, то рассмотреть их не вышло. Видимо, совсем маленький клиент стянул на себя, что сумел — вряд ли там много за тысячу лет осталось.

Настя приготовилась открыть мелкую покрышку, но Егор решил дело проще — скользящим движением прижал недоделанного вставшего к земле коленом, а потом чуть качнулся вперед. И сразу поднялся — словно и не делал ничего.

От клубка остались только разрозненные, слабо трепыхающиеся нити, которые червями растянулись по земле.

Лука на произошедшее даже головы не повернул — создавал что-то головокружительно сложное.

Мертвые детки, почуяв, что их младшенького обидели, решили начать войну как-то разом и вдруг. И двигались они действительно быстро.

Тяга деток к Егору была всем на руку: Лука мог не отвлекаться на оборону и заняться вплотную упокоем. Правда, был риск прихватить по касательной Егора, но тот уже не раз доказал — его уложить с полпинка не выйдет.

Позже, когда это сумасшествие закончилось, Настя пыталась все вспомнить, выстроить прошлое в четкую линию, но не получалось. Слишком много всего происходило одновременно, и то, что она успевала увидеть, так и осталось разрозненной мозаикой, словно кадры из разных триллеров, склеенные вместе.

Четко запомнилось, как валеты налетели на Егора. Ни о какой медлительности или тупости речи уже не шло. От звука, с которым встретились костяная броня и ороговевшая кожа, передернуло, и во рту стало кисло. Удар был громкий, глухой и очень сильный.

Первый валет, воспользовавшись тем, что он ниже и лишен уязвимой головы, врезался вставшему в живот. Пластины брони у Егора частью отлетели, рассыпаясь на мелкие острые осколки, частью вогнулись внутрь, один особо острый кусок прошел насквозь и высунулся из спины, найдя брешь между стыками.

Настя охнула, а вот Егор даже не поморщился, будто бы не заметил ни удара, ни повреждений. Чуть сдвинулся в сторону, и второй тычок пришелся вскользь по боку. Вместо того, чтобы раскатать по гравию безголового, он дотянулся до второго валета, который еще только замахивался. И разорвал его надвое. Буквально. С хрустом.

Одна половина повисла влажными лоскутами, из которых сочилась синевато-бурая жижа. Вторая попыталась удержать равновесие и замолотила по воздуху гиреобразной рукой. На третьем взмахе руку поймали, оторвали от корпуса и отправили в полет куда-то за Настину спину.

Егор старательно разорвал оставшееся от валета еще раз и еще. Планомерно. На мелкие части. Медленно двигаясь по кругу, чтобы вторая «детка» могла только вскользь бить в бок и заваливаться, теряя ориентацию. Словно играл, а не дрался.

На гладком лице даже эмоций не отражалось, только веки были чуть приопущены. Будто сейчас отдых, а не драка.

В останки первого валета прилетела неровная, но очень мощная печать: несимметричная, состоящая из тонких паутинистых линий, которые мерцали в нервном, раздражающем ритме. Следом раздался визг расколотой покрышки, и еще один, и еще — Лука силком замыкал сразу два дополнительных контура на первый, создавая видимость работы разом трех упокойников.

Настя понимала, что тот вытворяет, но повторить такое точно бы не взялась — ее резервов впритык хватало на два обычных подъема в ночь, а тут в ход шла некромантия высшего разряда.

Когда-то давно у Насти был ухажер — очень воспитанный парень, музыкант, провожал ее домой, дарил цветы в горшках и два раза водил на концерты. А когда узнал, кем она работает, то задумчиво попросил объяснить, что такое упокойницкий талант. Настя тогда долго слова подбирала, во-первых, чтоб не спугнуть, а во-вторых, чтобы объяснить. Нашла правильное, удачное сравнение. Музыка. Некромантия была так схожа с ней, что Настя даже удивилась, почему она раньше не сообразила.

Ну вот есть Павел, второй разряд — это, конечно, не Моцарт, но Шостакович, у него в голове целые «симфонии» умещаются. Лука — крепкий импровизатор рангом пониже, типа автора саундтреков для эпичных киношек. Настя — максимум выпускница музучилища. По чужим нотам, с помарками — да, а вот так, чтоб свое — нет, еще расти и расти. Фурии — на пианино гаммы сыграть смогут, чижика-пыжика, но выше не прыгнут. Такой вот оркестрик выходит, где некроманты — исполнители, печати — инструменты, а зрители — покойники.