Паранойя. Почему я? (СИ) - Раевская Полина. Страница 55

Разговор с Ларисой глубоко ранил и опустошил меня, разделив мой мир на «до» и «после», доказав, что все мои надежды на будущее с Долговым, мечты, вера в нас –  наивные иллюзии, не имеющие ничего общего с реальностью. Я снова выдала желаемое за действительное: нарисовала мужчину не с натуры, а поддавшись фантазии, старательно стирая все сомнения и вопросы. Лариса же озвучила их все и дала на них ответ.

Ответ, который меня уничтожил. Не зря она все-таки привезла меня на кладбище. В чем – в чем, а в любви к драматизму ей не откажешь.

Надо признать, когда мы припарковались, я, как и Гридас, здорово напряглась, однако спасовать или позволить позвонить Сереже, не могла. Банально не позволяла гордость.

Я должна была быть с этой женщиной на равных! Поэтому, преодолевая страх, волнение и стыд, молча, шла за ней по тающему снегу к одной из могил.

Увидев памятник в виде улыбающегося малыша, внутри все оборвалось. Я замерла и тяжело сглотнула, прочитав:

"Ванечка Долгов

1977 – 1978 "

Эпитафии не было, но я и так знала, что это Сережина неутихающая боль.

– Ты не обязана здесь находиться и слушать ее. Пусть решает вопрос со своим мужем, – шепнул Гридас, остановившись у меня за спиной. И он был бы прав, если бы мы с Ларисой не знали друг друга, и я вероломно не изображала перед ней дружелюбие и милую подружку ее дочери. Поэтому, покачав головой, прошу его немного отойти и дать нам возможность поговорить с глазу на глаз. Гридас, естественно, недоволен, но выполняет мою просьбу. Я же подхожу к Ларисе.

Несколько мучительно – долгих, напряженных минут мы смотрим на могилку. Меня знобит и потряхивает от волнения, но впившись ногтями в ладони, стараюсь не показывать его.

– Не стыдно тебе? – наконец, нарушает Лариса звенящую тишину.

 Она продолжает смотреть прямо перед собой и слава богу. Не уверена, что смогла бы выдержать ее взгляд. Мне действительно стыдно и совестно.

Воспитанной, правильной девочке внутри меня отчаянно хочется оправдаться. Но я вовремя напоминаю себе, что правильной девочки давно нет, зато есть та, которая полюбила чужого мужчину и больше всего на свете желает присвоить его себе. Так что лицемерить и пытаться быть хорошенькой уже несколько поздновато.

– Даже, если и стыдно, что с того? – собравшись с силами, поворачиваюсь к жене Долгова. И сложив руки на груди, приподнимаю бровь в ожидании ответа.

Лариса переводит на меня взгляд. С холодной усмешкой оглядывает с ног до головы и качает головой.

Пожалуй, соглашусь, это нелепо, когда ты вся такая аккуратненькая с иголочки: в шикарной шубе из соболя, бриллиантах, с идеальной прической и мейком, а любовница твоего мужа – соплячка в велюровом, спортивном костюме цвета «барби», в полушубке из серебристого песца и с кучей косичек по всей голове.

Смущает ли меня такой расклад? Немного. Но я тут же вспоминаю, что мне девятнадцать и я могу позволить себе и цвет «барби», и афрокосы, и даже ирокез. Если бы Долгова так волновал мой далекий от классики стиль, то подыскал бы себе женщину по возрасту.

– Да уж, от кого – от кого, а от тебя я такой испорченности не ожидала, – резюмирует меж тем Лариса, окатив меня презрением, от которого кровь с размаху бьет в лицо, а в груди начинает нестерпимо гореть.

 Все внутри меня кричит: «Нет, я не такая! Я не испорченная. Он меня обманул, а я полюбила. Я просто его полюбила! И ничего не смогла с этой любовью сделать.» Однако, я тут же обрываю сей крик, понимая, что этой женщине нет дела до моей боли, у нее она своя, и сейчас она щедро поливала меня ей.

– Все-таки правду говорят: в тихом омуте черти водятся…

– Если ты позвала меня сюда, чтобы высказать все, что обо мне думаешь, то можешь не трудиться. Я догадываюсь.

– Вот уж вряд ли, – парирует Лариса с высокомерным смешком. – Но ты права, это не важно. В конце концов, если бы я тратила время на каждую побл*душку моего мужа, то боюсь, вся моя жизнь прошла бы в гастролях.

– Да. Вот только я – не каждая, – растянув губы в приторной улыбочке, цежу сквозь зубы, прекрасно понимая, в какое русло она пытается направить разговор.

– Неужели? И чем же ты отличаешься, если не секрет? Поведай мне эту наверняка романтичную, душещипательную историю, – ехидно уточняет она, точно так же сладко скалясь, вызывая у меня злость.

– Ну, хотя бы тем, что ты тратишь на меня время, – поясняю любезно, на что Лариса разражается негромким смехом.

– Что ж, это аргумент, -кивает она снисходительно. – Но не обольщайся, я здесь вовсе не потому, что вижу в тебе какую-то угрозу своему браку или воспринимаю тебя всерьез. Ты просто глупенькая, влюбленная дурочка, которую красиво гуляет прожженный мужик, умеющий сладко дуть в уши.

– Ну, я-то может и влюбленная дурочка, а ты – просто дура. Тебе ведь даже в уши не дуют, но ты все равно терпишь каждую из его бл*дей, – бью в ответ и попадаю в цель. С Ларисы на мгновение слетает маска снисходительной стервы: она бледнеет, поджимая дрожащие губы, но тут же снова растягивает их в неестественной улыбке.

– А разве ты не терпишь?

Вскидываю недоуменно бровь, Лариса же, ухмыльнувшись, поясняет:

– У вас –  у любовниц есть такая глуповатая, привычка – самонадеянно считать, что это жене изменяют, а вам нет. Но правда такова, что как он с тобой изменяет мне, точно так же со мной он изменяет тебе.

Наверное, на моем лице отразились все мои страхи и сомнения, сдавившие меня изнутри плотным, огненным кольцом, потому что Лариса с довольным смешком осведомилась:

– Ты ведь не думала, что все эти полгода он спит в отдельной комнате, а я смиренно жду, когда же до меня дойдет очередь?

Стыдно признавать, но да, именно так я и думала, и сейчас понимала, насколько это всё не выдерживает никакой критики. Однако я продолжаю отчаянно цепляться за свои наивные надежды, за свою веру в Долгова, в его любовь, в нас, упрямо повторяя:

«Он бы так не поступил со мной, не предал! Он меня любит. Я знаю, что любит, чувствую! Так не врут. Не врут!»

– Понимаю, тебе сложно это принять. В твоем возрасте проще поверить в непорочное зачатие, чем в то, что ты – не более, чем свежие впечатления, но увы…

Она еще что-то говорит, а передо мной, будто весь мир замирает и мое сердце вместе с ним. Смотрю на ее ладонь, поглаживающую живот, и не могу вздохнуть, перед глазами темнеет.

Не может быть, просто не может быть!

Пошатнувшись, хватаюсь дрожащими пальцами за ледяную оградку и, тяжело сглотнув, неимоверным усилием воли, преодолеваю вдруг накатившую дурноту.

– То есть, хочешь сказать, что беременна? – поднимаю взгляд с живота на самодовольное лицо. Перед глазами пляшут разноцветные мушки, но я стараюсь не подавать виду, что мне не хорошо.

– Ничего я тебе, Настенька, сказать не хочу, – как в дешевой мелодраме, с ласковой ехидцей отзывается Лариса. –  Но раз уж ты спросила, то да: у нас в семье ожидается прибавление.

То с каким победоносным видом она это выдает, вызывает у меня желание преодолеть разделяющие нас три шага и сделать, что угодно, лишь бы стереть эту противную, хвастливую гримасу, но я просто сжимаю оградку с такой силой, что пальцы немеют.

– И ты думаешь, я поверю? – уточняю с усмешкой, словно услышала несусветную чушь. Это, конечно же, блеф, но мне ничего иного не остается. Я лучше умру, чем покажу свои сомнения и страхи. Лариса же продолжает их упорно разжигать в моей душе.

– Мне абсолютно все равно, дорогуша, во что ты поверишь, а во что – нет. Я с тобой разговариваю по одной – единственной причине. И это причина – моя дочь. Не будь ты с ней близка, я бы даже не обратила внимание, с кем мой муж в очередной раз взбадривает чувства. Сегодня ты, завтра другая… И что теперь, за каждой из вас гонятся что ли?

– Ну, как вариант, можешь попробовать поискать в себе капельку самоуважения и уйти от мужчины, который тебя не ценит и ни во что не ставит.

– Да что ты говоришь?! Спасибо, конечно, но я как-нибудь разберусь без советов маленькой побл*душки на вторых ролях, – цедит она с улыбкой, однако, красные пятна на щеках выдают ее злость и бешенство. Видимо, не слабо ее так задело. Меня это радует, а потому «побл*душка на вторых ролях» звучит не так обидно, хоть и отдается жжением где-то в желудке.