Единственная для принца. Книга 3 (СИ) - Агатова Анна. Страница 43

Опять чуть повернула к нему голову и улыбнулась. Ласково так, нежно.

Принц аккуратно взял прядь её волос, поднёс к своим губам и поцеловал, вдохнул запах, и в животе вновь защекотало, заклубилось тёплое и пушистое. Валери провела своими тонкими белыми пальцами по его щеке и вновь повернулась к потолку.

Видимо, так было легче рассказывать.

- Я всегда, с самого малого возраста, что-то придумывала — то из цветов картинки составляла, только они быстро вяли, то из сена куколок вязала, а сестра, хоть и старшая, так не умела. То из лоскутков наверчу каких-нибудь игрушек, глаза им угольком нарисую - малыши на улице дерутся из-за них. Даже из кукурузных початков или чесночных головок связки вязала такие нарядные, как ни у кого не получалось.

А однажды, мне лет восемь было, на ярмарку меня мамка с папкой взяли, в столицу. Сестра в этот раз осталась младших нянчить, и теперь ехать в город вроде как моя очередь была. И вот там увидела я одну женщину. Я сидела на нашей телеге позади торгового ряда, а она сидела в палатке с откинутым задником. Я видела, как она склонилась над чем-то задумчиво и так красиво двигала руками, будто колдовала.

Валери улыбалась воспоминаниям.

- Я потихоньку подкралась поближе. Стояла и смотрела, как она плетёт. Даже не помню, сколько простояла так, завернувшись в полотно палатки. Это чтобы тётенька не заметила меня. Очнулась, когда услышала крик матери, что уже со слезами меня искала. Я, оказывается, потерялась. Мамка звала меня, оббегала вокруг всё, пока кричать не начала от отчаяния.

Я вернулась на нашу телегу, но уже ничего не замечала, не видела, кроме волшебных ниток и тонких палочек, которые женщина вкалывала в круглую подушку. Как приехали домой, что я там делала, не помню, но сестра потом рассказывала, что ходила я молча, не глядя ни на кого, искала самый маленький мешок, потом плотно набивала его сеном, строгала тонкие лучинки, рылась в сундуке. Когда нашла моток ниток, схватила его жадно, к себе прижала, как оголодавшая собака кость хватает и рычит, чтобы не подходили.

Мама еле отобрала - они очень хорошие были, берегла она их для вышивки. А я дралась, ревела, и мама, хоть и не понимала ничего, а какую-то бечёвку нашла, сказала: «Для баловства и этого хватит» и забыла. А я...

Валери вздохнула, мечтательно улыбнулась и запрокинула голову вверх.

- Я стала плести свои первые кружева!.. Сначала не понимая смысла просто повторяла волшебные, как мне казалось, движения руками, как та женщина, ставила грубые деревянные шпильки, выкладывала нити и вязала узелки. Потом увидела, что получается хоть и грубое, волокнистое и какое-то лохматое из-за плохой нити, но всё же кружево. И все эти движения перестали быть волшебством. Волшебством стало рождение красоты на подушке из сена.

Мама, когда увидела, не поверила, что это я сделала. Даже когда сестра сказала, что при ней всё дело было, и это точно моих рук дело. Но дала ещё пряжи, потоньше. И посадила в кухне, чтобы видеть, как я буду плести. Вот после этого поверила. И к моим десяти годам весь дом у нас был в кружевах из грубых ниток, даже дорожки и оконные занавески.

Валери хмыкнула весело и продолжала улыбаться, глядя в потолок.

- Но мама стала покупать мне хорошие нитки, и я плела, плела и плела. Чем больше плела, тем больше хотелось. А она продавала, когда ездила на ярмарку. И выторговывала столько же, сколько и за отцовские товары.

И конечно, когда ко мне стал проявлять внимание сынок богача, я поняла, что чего-то да стою. А уж он соблазнял!.. Не так любовью своей, как богатством, возможностью оторваться от родителей, стать самостоятельной хозяйкой. Да и красавицей я не была.

- Ты не была? - Дамиан не утерпел, погладил её кисть, что сейчас расслабленно лежала на её животе, поднёс к губам, поцеловал каждый палец. - Разве ты была другой?

- Ну что ты, Демьян! - Валери засмеялась, глянула на него. - Такой же, только моложе. Просто... Ну, у меня быстро выросла... - и она потыкала себе в бок, пониже талии. Пальцы Дамиана скользнули на это место, и в душе снова стало тепло.

Он вспомнил, как впервые увидел Валери. И именно это место, пониже спины, тогда приковало всё его внимание. Да настолько сильно, что даже вечером пришлось вызывать любовницу.

- Ты прекрасна, Валери! - прошептал принц, обнимая её именно в самом широком месте и прижимая к себе, чувствуя, какая она волнующая, какая пьянящая, желая снова целовать каждую черту её лица, каждый изгиб шеи, плеч, рук, всего её тела, но сдержался - ей нужно было рассказать всё, он ощущал это чем-то. Кажется, сердцем.

- Не смей думать плохо о себе! Это вообще может самое прекрасное в тебе. После глаз, конечно!

Он шептал это, целуя её висок, скулу, шею, плечо... Оторвался, перевёл дыхание и, пряча желание, сказал:

- Продолжай, мне очень интересно.

Она ласково улыбалась, глядя ему в глаза, нежно провела пальцами по его скуле и, снова отвернувшись к потолку, продолжила.

- Мальчишки дразнили, а девчонки... Девчонки по-разному. Кто молчал, а кто тоже издевался. Я ведь вышла за Вильку по расчёту. И не особо скрывала это. Не кричала, конечно, на всех углах, но и так понятно было, что не его краса неземная меня покорила.

Только в селе была другая, которая любила его. Может, его самого, а может, его деньги, но точно любила больше, чем я. Вилька с ней сначала миловался, и долго. А потом уж со мной стал любезничать. Та, другая, смириться не могла, житья мне не давала. Уже когда дело к свадьбе шло, приходила, скандалы устраивала, обвиняла, что разлучила я их.

- Сейчас-то я понимаю, что надо было отказаться, отступить, может, это знак Плодородной был. Но говорю же - глупая была, только сильнее вцепилась: моё, не отдам! Вилька петухом ходил - бабы из-за него дерутся.

Гордился собой, пока эта несчастная на свадьбу к нам не пришла и не устроила там безобразие. Мне кричала «что б ты сдохла!», ему «что б ты бездетным остался!». Вилькин отец не просто же богатый, от него многие зависели на селе - кому денег ссудить, кого на работу взять, кому что продать подешевле. Все ему в рот глядели. Он, конечно, такого терпеть не стал и девку вывели, а на следующий день просватали чуть не первому попавшемуся на Северной дороге, да и отдали замуж подальше, чтоб глаза её не видели.

А у нас с Вилькой семейная жизнь началась. Он сначала вроде и ничего был, довольный – хозяйство у него, трактир свой. Отец его, правда, глаз не спускал с нового дела, не то, что советовал, напрямую указывал, что делать надо, а что - нет. Муж-то мой брыкался, говорил, что сам умный и всё знает, да батька у него суровый был, спуску не давал. На меня старик одобрительно смотрел - я в дела не лезла, помалкивала, плела, из-за станочка своего не вылезая днями напролёт. Видно, старику было по душе такая невестка, чтобы молчала, под руку не лезла, своим делом занималась, деньги в дом приваживала.

В пятнадцать лет я родила Натали. Вилька радовался, как ребёнок новой игрушке, - проклятье брошенной его невесты не сбылось, он стал отцом. У меня хлопот прибавилось. И хоть была у меня девка в помощницах, потом и нянька появилась, а всё ж работать, как раньше, я уже не могла. Через полтора года Лейта родилась. Уже радости было поменьше - муж сына хотел, наследника, а тут я снова с девкой.

От того ли, от отцова ли неусыпного надзора выпивать стал, с постояльцами кое с какими дружбу водить. А ведь старый Бодинский постоянно твердил, что нельзя этого: дружбу водить там, где прибыль получаешь, не к добру. Иногда и мне приходилось за стойку становиться, подменяя Вильку, если он пьяный спал где-нибудь на сеннике. Я-то дружбу ни с кем не заводила - у меня работа стояла, пока я распоряжалась по хозяйству, да двое детей малых в задних комнатах плакали.

Дела шли, но не так хорошо, как хотелось мужу и его отцу.

Когда родилась третья дочка, Вильку просто перекосило. Он меня едва не избил, да повитуха не дала, кочергой на него, пьяного, замахнулась, прогнала. А мне посоветовала беречься. Муж стал чаще пить, иногда пропадал куда-то. Мне в это время приходилось заниматься трактиром, искать и платить помощницам, договариваться о закупках, следить за поставками, проверять работу и товары. Много чего ещё...