Легенда о Спящем (СИ) - Кара-Басов Максим. Страница 33

— Приёма нет. Военное положение, — издали крикнул мне уже знакомый стражник.

— Можешь Ворону позвать?

— Могу записку передать, — ответил мне стражник, а его напарники почему-то заулыбались.

Я быстро накарябал на листочке “Через два дня, у ворот, в полдень буду ждать. М.”. Передал записку стражнику и, пару минут потоптавшись у входа, развернулся на сто восемьдесят градусов. Под заинтересованными взглядами патрульных, что подпирали ещё один выход из посольского квартала, я перемахнул полосатый шлагбаум и огляделся вокруг.

Напротив меня, на заваленном навозом асфальте, суетились десятки людей. Разномастные: кто с торбой за плечами (значит, местный крестьянин на Торжище); кто в промасленной или прожжённой униформе (работяга с Рабочего Поселка, идёт вкалывать на склады или Каретный завод); пара чёрномундирных патрульных, с ТТшками в кобурах и с золотыми надписями на околышах бескозырок; заросший бородой всадник в шкурах, ведущий за повод навьюченного циклопа (Дикий или Вольный, чёрт их разберёт?!). Шум, гам, гвалт. Обрывки человеческих голосов сливаются в единый хор со ржанием лошадей, визгом свиней и блеянием коз. И над всем этим “ароматным” хаосом — чистое, синее весеннее небо с росчерками дымков из труб.

Мимо меня, звеня колокольчиком, прошелестела карета без лошадей, с извозчиком на козлах. Он небрежно управлял ей, закинув одну ногу на подставку для фонаря. Едва не зацепив циклопа, извозчик дернул рычаг в сторону и карета легонько ударила животное по крупу. Бородач возмущённо крикнул что-то вослед лихачу, протянул руку к луку… Затем глянул на патрульных и, сплюнув, двинулся дальше.

По правую руку, в сотне метров от посольства, высилась сплошная кирпичная стена, с которой и начиналась городская черта. Ворота, с четырьмя массивными башнями, с пулемётами на каждой сверху и танком без ствола, вросшим навеки в грунт прямо перед входом, пропускали вовнутрь по паре телег разом. Небольшая толпа собралась и на выход: приземистый крестьянин с оранжевой повязкой на рукаве мрачно следил за тем, как патрульный без разбору выбрасывает тюки из его телеги; пара других патрульных весело балагурила о чём-то с высоким воином в коричневой медвежьей шкуре. Рядом дёрнулась и обречённо, затылок в затылок, двинулась за ворота колонна прикованных к общей цепи рабов под управлением толстяка-караванщика, что ехал впереди верхом на массивном циклопе. Там был Южный Тракт — по нему в Крысятник заходили в город те, кто путешествовал по земле, из Оленевского княжества, Псиного Царства, Вольных городов, Коммуны и Диких Земель. По нему обратно шли караваны с рабами, зерном, картошкой и много ещё чем…

Вдоль тракта с обеих сторон и до горизонта были разбиты поля с какими-то зелёными насаждениями, где сейчас трудились сотни перемазанных с ног до головы рабов. Бесконечные строения ферм, садов и пашен тянулись прямо от городской стены и до границ с Оленевским княжеством. Крысятник сам обеспечивал себя продовольствием, а ночью свет его окон, говорят, был виден даже из центра Москвы.

— Оставьте меня в покое, я гражданин города! — внезапно закричал кто-то. Толпа расступилась, и я увидел невысокого парня в помятой одежде, которому пара патрульных ловко крутили руки.

— Где твоя белая повязка, если ты гражданин? — поинтересовался у него высокий капрал в чёрном мундире, ловко саданул дубинкой по икрам парня. Тот закричал от боли и рухнул на бок.

— Вяжите его, и в комендатуру. Проверим, может быть, раб чей-то беглый.

Со стороны ворот подкатила чёрная карета с надписью “Патруль”. В клети сзади угрюмо зыркали по сторонам всклокоченные мужики с фингалами под глазами. Охранник распахнул клетку, скулящего от боли парня запихнули вовнутрь. Капрал запрыгнул на козлы, мазнул взглядом по мне, по пустым ножнам и, отвернувшись, приказал вознице:

— Трогай!

Карета медленно покатилась по бывшему проспекту, со чмоканьем раздавив пару крупных конских яблок. А толпа вокруг вернулась к привычному бурлению, словно бы ничего и не случилось.

Я сплюнул, развернулся и двинулся искать себе новое жильё. А для этого, для начала, нужно было пройти на другую сторону центрального района Крысятника, который назывался Торжищем.

С обеих сторон проспекта возвышались типовые многоэтажки ещё советской постройки. Они устояли даже во время ядерного удара, а теперь вовсю использовались жителями. Во многих окнах, правда, не было стёкол. Да и обжитыми большинство из них были только наполовину снизу. Этажи выше необитаемы, окна и балконы почти везде были заложены кирпичом, иногда — забиты деревянными щитами.

Когда-то шестиполосный, с бульваром с правой стороны, проспект теперь сильно сузился. Это и есть — Торжище, и, как поговаривают, это — самый крупный базар на территории постядерной Руси.

На деле же, Торжище это — всего лишь грязный, с километр длиной и в сотню метров шириной, довольно грязный раздолбанный тракт. Противоположная его сторона была огорожена, и теперь там вместо придорожной зоны на всю длину располагались различные деревянные постройки. Так, прямо напротив меня ровными рядами громоздились дощатные бараки, на которых белой краской, по одной букве на каждом, было выведено “ЮЖНЫЕ СКЛАДЫ”.

Дальше, по направлению к центру Крысятника, эти склады переходили в крытые загоны с лошадьми и компактным ипподромом. Всё это вместе называлось “Конюшенным кварталом”. Небольшая толпа, сгрудившаяся у деревянной ограды, с интересом следила, как худощавый подросток пытается объехать молодого вороного жеребца:

— Смотри-ка, сам наследник Хусаровых в седле!

— А кому ещё быть-то? Ты хоть знаешь, сколько этот коняга стоит?

Парень в седле махнул рукой. Вместо плётки из рукояти выскочили, извиваясь, несколько десятков ярко-оранжевых молний. Они мазнули коня по крупу, он захрипел от боли, усмиряясь. Наездник цокнул, довольно рассмеялся и бросил поводья слуге:

— На сегодня достаточно. Обиходь его и поставь на охрану. Свободен.

Толпа двинулась дальше, обсуждая увиденное. И я, поправив рюкзак, пошлёпал дальше. В нос ударил резкий запах свежего навоза, вперемешку с солёным ароматом лошадиного пота.

О, эти запахи живого города! Крысятник пах, вонял и благоухал — вместе и одновременно. Запах лошадиной мочи соседствовал с ароматами всяческого навоза и мусора, который тут и там грудами возвышался вдоль узкой полосы очищенного асфальта. Пахло и свежей, сладкой сдобой. А со спины, когда накатывал ветерок с Южного тракта — безумно воняло палёной кожей с Каретных мастерских.

После Конюшенного проход ненадолго перегородила вереница телег, которые заворачивали с проспекта в небольшой переулок, чтобы затем втянуться одна за другой под грубо сколоченную арку с надписью “Рынок”. Это и есть — “сердце” Торжища.

Шумный базар, в четыре ряда. Сотни людей гомонили, торговались, смеялись и ссорились. То и дело, там и сям, словно от брошенного в воду камня, расходились волны гула: значит, там кто-то удачно сторговался и зрители шумно комментировали чью-то сделку.

— Пирожки, пирожки, кому пирожки! Беляши со свининкой, пироги с крысинкой!

— Точу ножи, топоры, бритвы, ножницы!

— Сигареты, бедоевский табачок! Покупай, коль не дурачок!

— Свежие куры, свежие куры! По десяточке за штуку, свежайшие!

— Яблоки наливные, пятёрочка кило! Только что с Зимних Садов! Сорваны утром!

За многочисленными палатками и рядами рынка возвышается круглый бетонный шатёр диаметром в полсотни метров. “Арена”, бывший многоэтажный торговый центр. А теперь — главный деловой центр Крысятника. Интересно и то, что нижний его холл превращён теперь в манеж для еженедельных представлений и битв, разыгрываемых в древнеримском стиле. Хлеба и зрелищ, как говорится!

Напротив Торжища, по левую сторону проспекта, раскинулись десятки освещённых электрическими лампами (роскошь!) магазинов, ресторанов и офисов.

Я вышел на середину проспекта и оглянулся вокруг. Вечерело, и в сотнях окошках вокруг загорелись огни. Где-то среди них, наверное, зажёг свою лампу и некий Абрам Соловьёв, коллекционер, который когда-то купил старый довоенный справочник по воинским частям Московской Области. В котором, может быть, мне удастся наконец найти следы загадочного «Вереска».