Единая теория всего - Образцов Константин. Страница 26

– За ваше здоровье, Виктор Геннадьевич!

Я повернулся к нему. Он улыбался, но серые глаза оставались серьезными.

– Ну, и что дальше? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Да, в общем-то, ничего. Хотел поинтересоваться, как продвигается дело.

– Какое?

– А вот это.

Он полез во внутренний карман пиджака, вытащил сложенный вчетверо лист бумаги, развернул и положил на стол. Это была поданная мной внутренняя ориентировка с портретами «артистки» и «американца».

– Ваших кистей работа, Виктор Геннадьевич?

– А вы, собственно, кто? – осведомился я.

– Начальник особого отдела 22-го управления Комитета государственной безопасности.

– Очень приятно, а я начальник заготконторы Ватикана. Такого управления не существует, я знаю структуру Комитета.

– Структуру Комитета до конца не знает никто, – назидательно ответил он. – Ибо в доме Отца моего обителей много.

– Удостоверение показать можете?

– Зачем? Мы сейчас говорим неофициально.

– Не убедил. Со всем уважением, товарищ, идите на хер.

Я сделал глоток пива и отвернулся. Тип напротив сокрушенно вздохнул и произнес:

– Вы, Адамов Виктор Геннадьевич, 1955 года рождения, уроженец города Ленинграда. С 1973 по 1975 год проходили срочную службу в пограничных войсках на территории Таджикской ССР. Имеете поощрения и награды за отличную службу, участвовали в ликвидации банды Шарипова, демобилизовались в звании старшего сержанта. С 1976 по 1981 год учились в Школе милиции. Кандидат в мастера спорта по самбо, победитель юношеской городской спартакиады 1971 года. В прошлом году представлены к государственной награде за успешную работу по делу банды Короленкова, что я лично считаю вполне заслуженным – и не спорьте, всем известно, кто раскрутил зацепку с похищенными книгами, а потом и самого Короленкова нашел, когда тот скрывался в дачном поселке. В настоящее время проживаете с родителями по адресу: Серебристый бульвар, дом 18, корпус 2, а две недели назад вас бросила невеста Антонина. Теперь убедил?

Соображать было трудно и не хотелось, но упоминание невесты Антонины решило дело.

– Предположим. Что вам нужно?

– Вы дважды подавали заявление на поступление в Высшую школу КГБ, в 1981-м и в 1982 году, оба заявления были отклонены. А потом подавать больше не стали. Что такое? Потеряли надежду или прониклись корпоративной милицейской солидарностью?

– Поумнел.

– Это хорошо. Нам восторженные романтики не нужны. А подавали зачем?

– Хотел заниматься настоящим делом.

– И такая возможность вам предоставляется прямо сейчас. Насколько я знаю, вот это, – он показал на лежащую между нами бумагу, – вы составили еще до того, как посетили секретаршу трагически погибшего товарища Трусана. Надо сказать, что получилось у вас поинтереснее, чем у меня. Вот, сравните.

Он снова полез в карман и выудил еще один листок. На нем, очевидно, тоже были изображены «артистка» и «американец», но женщина больше походила на азиатку, а мужчина – на сурового прораба со стройки.

– Грубовато, не находите? Предлагаю начать с разговора о том, какие обстоятельства послужили к составлению вашего варианта портретов этих примечательных граждан.

Я отставил в сторону кружку. Нужно было собраться с мыслями, но местный пивной коктейль этому никак не способствовал. Кем бы ни был мой визави, момент он выбрал прекрасно. Я подумал немного и сделал вынужденный ход, чтобы выиграть время.

– Как вас зовут?

Он чуть улыбнулся.

– Можете называть меня Кардинал.

– Не повезло с именем.

– Считайте, что это оперативный псевдоним.

– Вот что я вам скажу, товарищ Кардинал: не считая моего непосредственного руководства, за последнюю неделю вы – третий, кто обращается ко мне с просьбами информировать о ходе и деталях расследования обстоятельств смерти Бори Рубинчика.

– Но я вас и не спрашивал про Рубинчика, – заметил Кардинал. – Это в его квартире видели этих двоих?

Я мысленно проклял и «Шмель», и гнусное пиво, и себя самого.

– Не совсем и не только, – уклончиво ответил я. Блеф был жалким, но ничего другого не оставалось.

– Вы сказали, что я третий. Положим, первый – это Жвалов, а кто второй?

– Толя Пекарев, знаете такого? Рубинчик распоряжался финансами его группы.

– А, ну это пожалуйста, – махнул рукой Кардинал. – Ну так как, расскажете про «не совсем и не только»?

– Мне хотелось бы объяснений.

– Справедливо. Видите, я пришел с открытым забралом. – Он приподнял руки, показывая ладони. – Я расскажу вам, что могу, хотя, честно признаюсь, в этом деле и для меня много неясного. Но слушайте.

Примерно полтора года назад в НИИ связи ВМФ началась работа над проектом особой важности и совершенной секретности. Понятно, что в военном научно-исследовательском институте мало найдется тем, предназначенных для широкой публики, но в данном случае уровень секретности изначально был высоким и со временем только усиливался: если на начальном этапе к оценке предварительного теоретического обоснования еще привлекали экспертов из числа самых авторитетных ученых, то в последний год доступ к материалам имели только члены специальной комиссии Министерства обороны, числом не более десяти. Как вы понимаете, мне суть проекта известна только в очень общих чертах и по понятным причинам я не буду о ней распространяться. Достаточно сказать: значение этих изысканий таково, что работа курировалась на самом высоком уровне руководства военного ведомства, а успех мог бы привести к настолько решительному превосходству над потенциальным противником, что повлиял бы, ни много ни мало, на геополитическую карту мира.

Проект вела группа из двух ученых: Саввы Ильинского и Евгения Гуревича. Масштаб исследований предполагал использование огромного количества человеческих и вычислительных ресурсов – сами о том не догадываясь, необходимую черновую работу выполняли десятки и сотни ученых. Фактически в последнее время на Ильинского и Гуревича работали едва ли не все профильные научные институты Министерства обороны. Это обычная практика: ключевые задачи дробятся на составляющие элементы, каждый из которых в виде приоритетного задания поступает в какой-нибудь «почтовый ящик». Похоже на огромную мозаику, при создании которой сотни подмастерьев науки старательно раскрашивают свой фрагмент, не представляя картины в целом, композицию которой создавали Ильинский с Гуревичем. Первый был идеологом и мыслительным центром; насколько я понял, сама идея возникла у него едва ли не случайно, в ходе какой-то теоретической интеллектуальной игры. Я читал где-то, что знаменитая формула эквивалентности массы и энергии из общей теории относительности Эйнштейна стала отправной точкой для исследований, которые привели к созданию атомной бомбы. Видимо, и тут получилось что-то в таком роде. Гуревич – тоже талантливый молодой ученый, одних авторских свидетельств на изобретения больше двухсот – в этой паре отвечал за инженерные разработки и практическую реализацию, но человеком, от которого единолично зависел успех всего дела, был именно Ильинский.

– Полагаю, за ними присматривали.

– Верно полагаете. Жвалов курировал этот проект от контрразведки и в самом начале работы, еще год назад, внедрил в ближнее окружение Гуревича своего человека. Кроме этого было и оперативное прикрытие, и агентурное наблюдение, все как положено.

– Почему не более серьезная охрана? Могли бы взять такие ценные кадры под полный контроль.

– Не хотели дарить противнику разведпризнак. То, что двух малоизвестных сотрудников ленинградского НИИ вдруг начинают оберегать, как союзного министра, не осталось бы незамеченным. Чаще всего лучшая защита – это секретность, а ценности или важные документы порой находятся в большей безопасности в потертом кейсе у неприметного, скромного клерка, чем в броневике с десятком-другим автоматчиков.

– Тем не менее что-то пошло не так, – заметил я.

– Виктор Геннадьевич, нам противостоит умный, опытный, сильный противник, который не уступает ни в профессио- нализме, ни в техническом оснащении, ни в уровне внутренней мотивации. В бою двух равных мастеров неизбежен обмен болезненными ударами, а шапкозакидательские настроения оставим пропагандистам, это их хлеб. Жвалов, кстати, при всей своей солдафонской манере вовсе не так прост: как-то мне довелось быть с ним вместе на одном посольском приеме, и я лично слышал, как он полчаса разговаривал с французским атташе по культуре на его родном языке о Лафонтене и Бомарше и был при этом деликатен и мягок, как женский парикмахер. Да и работу свою он знает.