Южный поход (СИ) - Тыналин Алим. Страница 12

Суворов был уверен, что встреча связана не только с желанием государя поздравить князя с выздоровлением.

— Мой меч ему снова пригодился, — сказал он Хвостову, накануне беседовавшим с Ростопчиным, главой царского МИДа. — Вот только против французов ли?

Международная обстановка тем временем снова постепенно накалялась. В начале мая французские генералы Лекурб и Моро в один день разбили австрийские войска у германских городов Штокках и Энген. Наполеон готовился выехать в Северную Италию, устроить австрийцам головомойку и уничтожить все плоды прошлогодней победоносной кампании Суворова. Впрочем, при дворе русского императора этому втихомолку радовались, надеясь, что теперь вероломные австрияки поймут, что для них на самом деле значил союз с Россией.

Именно поэтому, когда сейчас мы ехали во дворец к Павлу I, то справедливо полагали, что это связано не только с выздоровлением Суворова, но и грозовыми тучами, собравшимися на западе. Что интересно, меня тоже пригласили на встречу, видимо, прознав о моих недюжинных целительных способностях.

Карета тем временем выехала из города и лошади резво поскакали к Гатчине, где сейчас находился император. Дорога была в отличном состоянии, сразу видно, что ведет к царской резиденции. Изредка навстречу попадались одинокие всадники в военной форме или другие кареты. Пару раз мы обогнали отряды солдат, марширующих по обочине. Суворов поморщился, глядя на них.

— Напялил прусские мундиры и сидит, душа рада, — он подразумевал, конечно же, Павла I, обожающего Фридриха Великого и слепо копирующего все его воинские порядки.

Он сидел в парадном мундире с единственным только орденом Андрея Первозванного. Хвостов уговаривал его надеть и другие ордена, но Александр Васильевич заупрямился.

— Много чести при всех орденах перед ним блистать, — заявил он. — Пусть жрет то, что заслужил.

После того, как Павел незаслуженно отправил полководца в опалу по возвращении из Швейцарского похода, Суворов заметно охладел к императору. Он теперь часто говорил, что служит не столько царю, сколько Отчизне.

Вскоре вдали показались небольшие озера, а еще дальше на возвышенности вытянутое в длину здание дворца. А затем лошади сбавили бег, а затем и вовсе остановились. До Гатчины мы еще не доехали и высунули головы из кареты, чтобы узнать, почему остановились.

— Тп-п-пру, залетные! — закричал наш кучер. — Эгей, что стряслось?

Перед нами на обочине, чуть скособочившись, стояла карета. Кучер и двое слуг в парадных ливреях, измазавшись в грязи, меняли треснувшее колесо. Типичная картина для российской дороги. Легко представить, как и через двести лет точно также будут менять колеса уже железным безлошадным каретам мои горемычные современники.

А еще возле кареты обнаружился старик в парике и нарядном камзоле, напомаженный и расфуфыренный. Суворов снова поморщился, так как не любил щеголеватых кавалеров, но затем удивленно раскрыл глаза.

— Ба, дак это ж граф Симонов! — сказал он. — Далеконько же забрался от родовых гнезд. Мы с ним вместе, помилуй Бог, в Козлуджи турка на штык насаживали.

Он выскочил из кареты и помахал старику.

— Глебушка, милый, ты как здесь очутился? Неужто тоже к нашему деспоту неумолимому на поклон?

Старик имел большую яйцеобразную голову с высоким лбом. Завидев Суворова, он изумленно выпучил глаза и хлопнул себя по славнейшему лбу.

— Александр Васильевич, батюшка наш родной! Жив! А ведь подвывали при дворе псы злонравные, при смерти находится, не сегодня-завтра представится.

Он подскочил к Суворову и старики обнялись, хрустя суставами, все-таки преклонный возраст далеко не отрада.

— Ты тоже к императору на прием? — спросил полководец чуть погодя. — Чего так?

— Если повезет, то и к их величеству попаду, — ответил Симонов. — А так я с бумагами еду, купчии заверять, наследство оформлять, крючки собирать и подписи всякие. Мне уж помирать скоро, так дела надо привести в порядок. Некоторые бумаги без столичных сановников никак не проходят.

— Поедем с нами во дворец, — пригласил Суворов и показал на нашу карету, откуда я уже успел выбраться и скромно стоял у дверцы. — Ах да, позволь представить, мой помощник и доверенный юноша, Виктор Стоиков.

Я учтиво поклонился. Сейчас я был экипирован полностью по здешней моде, да еще и с париком на голове и с шляпой в руке, так что моя внешность не вызывала никаких подозрений. Генералиссимус через знакомых справил мне паспорт и теперь я числился виконтом аж из Санто-Доминго, чтобы у проверяющих ушло много времени на выяснение моей личности.

— Дворянин или из новых? — спросил Симонов, пристально всматриваясь в мое лицо.

— Он виконт, приехал из Нового Света, — поспешно добавил Суворов. — Его предки это испанские гранды, разбогатели на серебряных приисках, так что вполне достойный молодой человек, очень рекомендую. Вдобавок, превосходно смыслит в медицине.

— Право, Александр Васильевич, — только и мог сказать я. — Напрасно вы меня так хвалите.

— Ага, так он еще и благовоспитанный, — одобрительно заметил граф. — Не то, что нынешние разудалые молодцы, золотые детки всяких выскочек. Однако, позвольте, Александр Васильевич, поскорее воспользоваться вашим предложением. Мы уже и так опаздываем.

— Давай, Глебушка, вперед, как при Козлуджи, — подхватил Суворов. — И там, и здесь нас ждут враги. Только там явные, а здесь скрытые, таящие кинжал за любезною улыбкой.

— Одну минутку, ваше сиятельство, — притормозил Симонов, сложил руки рупором и несолидно закричал, обратясь в сторону ближайшего озера. — Оленька, душенька моя, идем скорее! Уезжаем!

— Иду, папенька! — ответил издалека девичий голос и я с некоторым удивлением увидел, как от ив, растущих на берегу, в нашу сторону скользнула стройная фигурка в белом платье.

— Дочка моя младшая, Ольга, приехала вместе со мной, — пояснил граф. — Прошла беззаботная юная пора, надобно и в свет выходить. Хватит прозябать в деревенской глуши.

Я неотрывно следил за изящной девушкой, быстро и грациозно парящей над свежей весенней травой с букетиком полевых растений в руке. Вскоре она поднялась на дорогу и приблизилась к нам, прикрыв чуть покрасневшее лицо цветами. Огромные зеленые глаза быстро глянули в мою сторону и я почувствовал, что сражен в самое сердце этим метким выстрелом.

— Оленька, ты, конечно же, помнишь князя Суворова Александра Васильевича, — сказал граф. — Герой России, наш щит и меч. Это моя дочь, ваше сиятельство, Ольга Симонова.

Ольга отняла наконец букет от лица и я поневоле залюбовался ее нежными чертами. На лоб падала прядь и девушка то и дело ее поправляла.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, ваше сиятельство, — сказала она ясным и чистым голосом. — Отец много рассказывал про турецкие войны и всегда восторженно отзывался о вас.

— Ох, дитя мое, ваш папенька так отважно дрался противу турок, что я опасался, как бы и самому не стать жертвой его гнева, — галантно ответил Суворов. — Симоновы большие храбрецы, это всему свету известно!

— А этот милый юноша спутник князя, — сказал граф, представляя меня. — Приездом из дальних стран, а зовут его…

— Виктор Стоиков, ваше сиятельство, — быстро сказал я и поклонился Ольге, не отрывая от нее глаз.

После обмена приветствиями Суворов пригласил старого знакомого в свою карету и мы поехали дальше. Слугам самого графа еще требовалось порядком повозиться с его собственным транспортным средством.

В карете, так уж вышло, случайно или намеренно, но старики сели друг против друга, а нас с Ольгой тоже усадили напротив. Девушка со смущенной улыбкой нюхала цветы, а князь с графом наперебой вспоминали славные денечки боевой славы. Я сначала молчал, не зная, что сказать. А затем решился и тихонько спросил:

— Вы впервые в столице?

Ольга снова взглянула на меня бездонными изумрудными глазищами и ответила:

— Нет, я уже бывала тут в детстве. Правда, тогда я была маленькой и смутно помню, что происходило. Хорошо запомнила, как меня оставили дома и не взяли на прием. Я тогда плакала весь день.