Расписное небо (СИ) - Питкевич Александра "Samum". Страница 45

– Мне нужно сделать инъекции и обработать руки. Обычно это делает Кива, но я оставил на него лазарет, так что он очень занят, а просить кого-то еще… ну, Нарин пару раз помогал, но ему тоже не до того, – было не очень понятно, но мне показалось, что Сумудин сам немного смущен необходимостью обратиться ко мне за помощью, но это делало его таким милым. Скажи мне кто еще пару недель назад, что я посчитаю Сумудина милым, я бы засомневалась в адекватности говорящего, а сегодня совсем все иначе.

– Давай, – забирая ампулу, невольно скользнула пальцами по хвосту. Кожа была такой же гладкой и теплой. Думаю, мне психологически все еще было сложно воспринимать его как конечность. Несколько завороженная, провела прохладными пальцами по узорам. – Это что-то удивительное.

Хвост, как огромная змея, медленно заскользил по руке, обвив запястье, словно браслет.

С внутренним трепетом посмотрела в золотые глаза. Это было противоречиво, волнительно, возбуждающе. Сумудин сидел неподвижно. Руки, ноги, все выглядело выточенным из камня и в то же время мою руку все сильнее обвивал длинных хвост, словно затягивая в какую-то вязкую трясину. Возможно, мы бы и дальше продолжили играть в эту милую чувственную игру, но доктор дернулся, скривившись. Хвост на мгновение сжался, словно от спазма, а потом так же резко разжал кольца.

– Сперва лекарства, – кривовато улыбнулся мужчина, – внутримышечно, пожалуйста.

Маленькая игла с сопротивлением вошла в зажатую спазмом мышцу бедра, явно причинив несколько неприятных мгновений, но по тому, как через несколько минут расслабился Сумудин, оно того стоило.

– С руками помоешь? – медик сразу стал выглядеть несколько бодрее, в глазах словно появился блеск.

– Нет, так отправлю.

– Сарказм? – бровь взлетела выше, губы растянулись в полуулыбке.

– Он самый. Что делать? – Вторая ампула оказалась не инъекцией, какой-то сывороткой. Белая, словно задубевшая кожа на руках сразу начинала «расправляться» и принимать нормальный цвет, стоило втереть вещество. После нужно было надеть какие-то тонкие тканевые перчатки, обхватившие пальцы не хуже хирургических.

– К утру пройдет.

– Это из-за работы на «ледяном ложе»?

– Да. Мы пока не смогли найти альтернативы. Механизмы в таких условиях слишком топорно работают, а пальцы к утру заживают. Приятного, конечно, мало, но мы бы, скорее всего, потеряли сегодня шестерых на операционном столе. Нет, пятерых. Одного я бы, думаю, вытянул.

– Сколько погибло?

– Пока девять. Еще троих не отыскали, но так как сигналы с киверов не поступают… мало шансов. Спасибо, – Сумудин покрутил ладонями попеременно сжав и разжав пальцы. – Я тебе должен разговор.

– Да, – вернувшись к кровати, я накинула на плечи плед, несколько смущаясь под таким взглядом. – Твои пятна. Или точнее, полосы. Что они значат для нас и как быть с элманскими браслетами теперь?

– Никак. В смысле, ничего не поменялось. Кроме того, что я теперь исключительно твой. Без возможности постороннего вмешательства.

– Тебя это словно радует.

– Несомненно. Во всей этой ситуации меня больше всего раздражала неопределенность.

– А теперь все стало на свои места?

– Для меня так точно. – Сумудин на самом деле выглядел удовлетворенным, хотя я этого не понимала. Как можно радоваться, что какая-то внутренняя химическая реакция организма диктует тебе будущую жизнь.

Хотя, если задуматься, моя жизнь тоже подчинена химическим реакциям. Те же гормоны выделывают с моим телом все, что им заблагорассудится. Даже если это не так явно. Но все же мне остается какая-то возможность выбора, а не так все однозначно.

– Я все равно не понимаю. Почему следы не появились сразу? Почему ты реагируешь так спокойно? Как вы можете мириться с таким порядком вещей?

– Завтра почитаешь мою мед карту. Многое сразу поймешь. Так просто на словах не объясню. А насчет смирения… меня вполне устраивает выбор, который сделало мое тело.

– Значит, ты не веришь в Судьбу, Божий промысел и все подобное?

– Я верю в то, что мой организм признал тебя идеальной особью противоположного пола, запустив соответствующую химическую реакцию. А по каким причинам это произошло – уже дело десятое. Ладно, это был очень длинный день. Я, конечно, предпочел бы, что бы в такой ситуации ты находилась в безопасном месте, но не могу отрицать, что твоя помощь оказалась своевременной. Спасибо.

Сумудин поднялся из кресла, а мне стало немного страшно, что вот он сейчас уйдет, такой весь надежный и уверенный в каждом своем шаге, и я останусь здесь одна. Точнее, в компании своих многочисленных страхов и кошмаров, которые и так маячили, стоило взглянуть на подушку.

– Останься со мной. – Сумудин замер в дверях, медленно обернувшись. Спокойный, уверенный взгляд. Эти глаза мне ни на минуту не дадут забыть, что я разговариваю с очень умным существом.

– Я бы хотел, но в таком состоянии, боюсь, способен только испортить первое впечатление о своих талантах.

– Не для этого… – я почувствовала, как потеплели щеки, наливаясь румянцем, – просто не хочу оставаться одна. День был такой сложный… я не усну.

– А со мной сможешь уснуть?

– Думаю да.

– Доверяешь?

Задумавшись на минуту, уверенно кивнула. Через мгновение в комнате погас свет. Осталось только едва различимое свечение по углам комнаты. Через мгновение край кровати, на которой я сидела, прогнулся под тяжестью мужского тела.

– Не страшно, что ты не досушила волосы? – длинное чернильное пятно поверх моего светлого одеяла.

– Ничего.

– Тогда лезь под одеяло. Я правда без сил, а мне еще всю ночь твой сон охранять, – чуть насмешливый, усталый голос в темноте.

Потянув за собой плед, перебралась на подушку, устроившись так же поверх одеял. Давно забытое ощущение постороннего присутствия. За мной наблюдали.

– Ты видишь в темноте? – почему-то показалось, что эти глаза вполне на такое способны.

-Совсем немногим лучше тебя, – смешок, – спи уже, сихерче.

Меня как-то неожиданно крепко прижали к теплому боку, и в носу защекотал такой приятный, почти родной, мужской запах.

Глава 24

Выспался я на удивление быстро. В комнатах еще не сменилось освещение, а я уже чувствовал бодрость и готовность к новому дню. Одной рукой обнимая Ольсу, под впечатлением от ее приглашения остаться, быстро пробежал по отчетам, которые мне высылали каждые два часа. Этой ночью никто не умер. Что может быть приятнее для главы мед подразделения, чем такая новость поутру?

Так как дела не требовали моего вмешательства, сосредоточил внимание на более близких, во всех смыслах, вопросах. Ольса. Похоже, что наши отношения перешли на новую ступень. Не видя причин сдерживаться, ткнулся носом в изгиб женской шеи. Тонкая косточка ключицы, теплая кожа и такой удивительный запах. Проведя носом выше, глубоко вдохнул, теряя связь с действительностью от удовольствия. Стянув перчатки, отбросил ненужный аксессуар в сторону, вполне осознанно готовясь дать Ольсе причины врезать мне по лицу.

Даже при таком слабом освещении ее волосы переливались и блестели золотом. Нежная кожа и длинные ресницы. Очень красивая и такая хрупкая женщина, все же наделенная внутренним стержнем.

Поспорив с самим собой, как далеко сумею зайти, пока она не проснется, легко коснулся губами обнаженного плеча.

Тихий вздох.

Прохладными пальцами коснулся губ, наслаждаясь их мягкостью.

Ольса.

Мне снится сон. Путанный, чувственный, странный. То я под водопадом, подставляю расслабленное тело под нежные струи, то путаюсь в мягкой ткани и никак не могу выбраться из ее теплого плена. Потом какие-то золотые огни, как лучи согревающего солнца под ярким небом, таким слепяще-белым, что глаз не раскрыть.

Нежные, такие нескромные и настойчивые, ладони скользят по телу. С бедра на талию, на спину, по плечам снова вниз. Теплые губы едва касаются виска, так нежно и смущающее, что хочется спрятаться в подушку. Я чувствую себя необычно оголенной, хотя знаю, что на мне рубашка и плед. Но это не помогает. Сонливость, леность и расслабленность делают уязвимой. Губы скользят дальше, цепляют ухо, нежно прихватывают, от чего я вздрагиваю. Мне известно, чьи это руки, чьи губы. Даже не зная его прикосновений, его привычек, я чувствую этого мужчину и мне немного не по себе под его огненным взглядом.