Манкая (СИ) - Шубникова Лариса. Страница 20

Пометалась по свежеубранной квартире, поудивлялась, и не поняла, злиться или радоваться? Все же, рассердилась и побежала к двери! Что? Чему вы так улыбаетесь? Она просто обязана была выяснить все у ярославской напасти и …

А что «И», Юля не придумала. На полном ходу притормозила у зеркала и начала причесываться. Сама она еще не понимала до конца, что это в ней загуляло— забурлило, но уже ощутила легкость, свободу и адреналин.

Если покопаться в памяти, то можно выудить такие вот моменты. В жизни любой девушки они случались! Это когда собираешься на свидание и, заметьте, с человеком, который очень интересует, волнует. И подгоняешь себя, торопишься, а все дела какие-то находятся. Вот чёлку надо уложить иначе. А что это на щеке? Уж не прыщик ли? И в зеркало себя надо рассмотреть повнимательнее. К лицу ли кофточка? Не помялась ли юбочка? А пока ты крутишься и бегаешь, внутри нарастает и требует выхода изумительная волна энергии. И когда, наконец, ты готова к выходу, несешься по лестнице (тротуару, метро, полю), абсолютное ощущение полёта. И все это только потому, что в конце твоего безумного забега, тебя ждет ОН.

Выскочила Юлька из квартиры, подбежала к двери Мити и, уже нажимая на пуговку звонка, осознала, что она делает. Боже мой! Кира, кольцо на пальце, ночь, она к соседу! Гадость какая, пакость… Отдернула руку от звонка (вышло короткое «Зу») и хотела уже было бежать обратно домой, но ей не повезло. В то же мгновение дверь ярославского кавалергарда распахнулась. На пороге он, напасть. И самое невероятное, что Юлька поняла, никакого удивления на его лице, а только горячий взгляд и …что? Радость? Вот не поняла сейчас она…

Судорожный звонок в дверь. Именно таким его услышал Широков, мотаясь бесцельно по новому своему пристанищу. Он догадывался, кто там, за дверью. Очень надеялся на это и был рад. Бежал, теряя тапки, и торопился, дергая задвижку замка. Сказать честно, его «чистый подарок» для Юли, был продиктован не только желанием помочь ей, но и вот такой вот надеждой. Митька прекрасно понимал, что она обо всем догадается и станет требовать ответов, но никак не рассчитывал, что сию минуту! Всего лишь надеялся, что утром она будет ждать его на лестничной площадке или у машины на парковке. Да не благодарности ждал наш кавалергард, а беседы с любимой женщиной.

Распахнул дверь и понял, что Юлька готова дать дёру. Ну, в смысле, сбежать. Она уже повернулась в сторону своей квартиры и даже ножку подняла, отчего ее необъятное платье в унылую, серую клеточку, надулось фонариком. А волосы (причесанные и блестящие) собрались взметнуться флагом в прощальном, волнистом «пока».

Нужно было срочно придумать, что сказать. И не простое, а такое, что заставит ее побыть с ним хотя бы минуту и не испытывать при этом стыда и покусываний совести.

— Горчичники есть?! — рявкнул Митька, так и не придумав ничего путного.

Юлька подпрыгнула, застыла, пытаясь принять и осознать странный вопрос, а потом широко распахнула изумительной серости глаза и замотала головой отрицательно.

— Чёрт, я так и знал, — и сделал шаг вглубь холла, выйдя из поля зрения нашей москвички.

Ведь прекрасно знал, паразит, что Юлька сейчас потянется за ним и станет задавать вопросы и волноваться о его здоровье. Выждал несколько секунд, которые понадобились Юльке, чтобы понять, что к чему и обрадовался, когда ее пушисто-волнистая головка показалась в проеме двери. Войти не вошла, но стояла на пороге, не уходила!

— А зачем? — и голос такой, взволнованный и любопытствующий одновременно.

Широков внутренне пропел «Йуху!» и принялся врать.

— Надо, очень.

— Хотите, я в аптеку сбегаю?

И ведь побежит, подумал Митька, а вслух сказал:

— Юль, зайди. Сейчас на шум сбегутся бабушки, Ирина и Гойцманы. А там, глядишь, и Заварзины подтянуться, — пугал Широков, глядя как Юлька застывает на пороге. — Но тогда придется объяснять, зачем горчичники, а я не хотел бы.

И морду лица сделал серьезную и печальную. Юлька от сочувствия даже ручки сжала в кулачки и сложила на груди.

— Митя, что случилось?! — громким шепотом и все так же, с порога.

— Зайди, говорю тебе. Вот что за человек такой, а?! — терпение и все такое прочее, слетело с Широкова, он подскочил к Юльке, приподнял ее обеими руками за талию и аккуратно переставил с порога в свой холл.

Да, природа силушкой не обделила, да и смекалкой тоже. Правда, Юлька стояла испуганная, все так же прижимая кулачки к груди и глядя да Митьку очень даже вопросительно. Широков захлопнул дверь, от этого Юлька слегка вздрогнула и отступила к стене.

Вот этого испуга и шараханий Митька допустить никак не мог, и начал шоу. С улыбки, между прочим.

— Юль, я понимаю, я страшненький, но я не кусаюсь. Честно! В жизни не ел человечины и не собираюсь начинать.

Москвичка слегка опешила, но перестала пятиться от Широкова. Уже неплохо.

— Я не совсем понимаю…

Митька и сам мало что понимал из речи своей ненормальной и хаотической, но уверенно продолжил:

— Окей. Поясняю. Я тебя не съем и не обижу. Зайди, а? Тоскливо… — и снова печальный вид напустил.

— В смысле? Вам плохо? Что болит? Зачем горчичники? Дышать тяжело?

— Мне плохо. Дышать легко, как ни странно. Ничего не болит, — теперь он сдерживал смех, глядя на растерянное лицо Юльки.

Та поморгала, задумалась и начала кое-что понимать. А когда ее осенило, она прямо посмотрела Широкову в глаза и выдала.

— Вы врете мне, да?

— Ага,

Честного признания Юлька не ожидала, потому снова задумалась.

— Митя, а горчичники почему?

— Ну, просто интересно было, пользуется ли кто-то еще этими штуками. Лично я не видел их уже лет двадцать. — Юлька покладисто кивнула, подтвердив его высказывание, соглашаясь.

— А плохо вам почему?

— Чаю не с кем выпить. Или кофе, — посмотрел, как глаза Юлькины подернулись печалью и виноватостью, заговорил, — Юль, не знаю, о чем ты думаешь, но не делай катастрофы из всего этого, ага? Полчаса жалко на меня потратить? Так и скажи, — снова печальные глаза, еще и голову опустил, разве вот только ножкой не шаркнул обиженно.

Ну, Юлька посмотрела на все это, подумала и улыбнулась.

— Вы, Митя, не повар. Вы шантажист. Давайте выпьем кофе. Где у вас кухня? Я сварю, — и Юля уверенно шагнула навстречу кавалергарду.

А теперь задумался Митька и припомнил слова Ирины о якобы ее, Юлькином, интересе к его персоне. О ее вот этом согласии выпить кофе с ним. Может права Джеки и Широков не совсем безразличен этому чуду в клетчатом платье, а? Вот напасть московская…всю душу перевернула и смотрит ясными серыми глазами. До того чистыми, что кажется, девочка перед ним. Даже белый, пышный бант померещился ему в волнистых волосах цвета спелой пшеницы.

— Не. На кухню не пущу. В конце концов, я тебя сюда заманил, мне и кофе варить. Проходи, располагайся.

Юлька несмело потянулась за Митей в гостиную.

Вот не зря старался новичок-дизайнер! Кухня в светлых тонах, прекрасно вписалась, перетекла в гостиную. Остров с варочной панелью условно делил два пространства: диванное и кухонное.

Пока Митька варил кофе и разливал по чашкам, Юля бродила по гостиной и разглядывала книги, картины и фотографию…одну. Митиной мамы. Правда, Юля не знала кто это, но, пожалуй, догадалась. Митька на мать походил и глазами и цветом волос.

— Садись. Туда, где тебе удобно.

Юлька сразу пошла к креслу, тому, которое очень нравилось и самому Митьке: кожаное, с широкой спинкой и узкими подлокотниками.

— Можно сюда? Такое кресло было у моего отца. Он никого в него не пускал. А я … — она оборвала речь свою и смутилась.

— Конечно, можно. — Ну, они и уселись чинно, благородно, на расстоянии вытянутой руки.

Юлька в заветное кресло, а Митя расположился рядом, в другом кресле, специально повернулся так, чтобы видеть Юльку.

— Фотография мамы?

Митька кивнул и … Вот кто его знает, что нашло, накатило на парня? Слова посыпались, что горох. И сам того не ожидая, начал он говорить Юльке о маме, об их жизни, тяжелой, но интересной. О своем детстве, хулиганствах и прочем всяком. А она слушала, да так, словно ничего более интересного и не слышала никогда. И чувствовал Митька, что интерес ее вовсе не тот, профессионально-психологический, а самый что ни на есть душевный. Широков говорил, Юлька улыбалась или печалилась, следуя его воспоминаниям. Он и не заметил, как все вывалил на москвичку, обладательницу непонятного сияния и еще чего-то ангельского.