Странное пари (СИ) - Кириленко Ирина. Страница 27
В общем, собрав, наконец, дорожную сумку и получив напоследок несколько ценных советов от подруги на тему «Из жизни светского общества», Мари нерешительно спустилась в холл.
Сэр Уильям с сыном уже ожидали там, о чём-то оживлённо беседуя с ректором Коллинзом. Хмурый профессор Грэг тоже вышел проводить «мисс Высокая Компетентность», но стоял чуть в стороне, кидая на всех мрачные взгляды. Как только на лестнице показалась Мари, он молча поднялся к ней на пролёт, решительно взял из её рук сумку, и проводил девушку до самого автомобиля семейства Тэккереев, так и не проронив ни слова…
***
Поместье Тэккереев представляло собой обширное владение, граничащее с землёй интерната. Поэтому, ехали они совсем недолго. Мари даже не успела настроить себя и принять слегка высокомерный и скучающий вид, как того, видимо, требовали понятия сэра Уильяма о воспитании приличной леди.
Если здание школы Мари приняла за дворец и считала огромным, то в сравнении с домом Тэккереев, интернат выглядел скромным флигелем с претензией на историческую ценность.
Дом Тэккереев, буквально, подавлял своими размерами. И внутри чувство собственной ничтожности посетителя не отпускало. Было ощущение, что находишься в каком-то роскошном музее, только вот именно как раз тебе вход сюда категорически воспрещён. Поэтому Мари даже опасалась, что вот-вот откуда-нибудь из-за тяжёлой портьеры сейчас вынырнет строгий смотритель и с позором выдворит её вон.
По приезде мужчины-Тэккереи сразу же исчезли, мгновенно растворившись где-то сразу на входе, а её, гостью, препоручили заботам каменной статуи дворецкого — настолько он был непроницаем для каких-либо эмоций. Только губы слегка зашевелились, когда дворецкий холодным тоном равнодушно произнёс: «Следуйте за мной, мисс»…
Комната, в которую поселили девушку, на удивление, оказалась вполне даже приятной. Конечно, размерами она превышала всю её скромную квартирку в интернате, но, благодаря интерьеру и, явному стремлению дизайнера сделать комнату «тёплой» и «живой», создавалось впечатление, что здесь вполне уютно можно проводить время и даже сладко заснуть…
Переодевшись к ужину, Мари едва успела распаковать сумку, как в дверь постучали и в комнату вошла молоденькая горничная. Она очень удивилась, что мисс решила самостоятельно заняться вещами, но, быстро исправившись, вежливо и даже, как показалось Мари, приветливо пригласила гостью спуститься в «малую столовую».
***
Как выглядит огромная «малая столовая», Мари даже не обратила внимания. Она так ужасно нервничала, что все силы ушли на то, чтоб сдерживать горячее желание громко расплакаться, сбежать куда-нибудь подальше и, забившись в самый-пресамый укромный уголок, просто переждать это, такое Важное событие в её жизни.
Во главе массивного длинного стола сидел, как всегда, холодный и непроницаемый для каких-либо земных эмоций, глава семьи — сэр Уильям. На нём был строгий костюм цвета мокрого асфальта и консервативный, на тон темнее, галстук. «Практически, в домашнем халате вышел, — хихикнула про себя девушка, — видимо, понятие «уютной домашности» предполагает лишь уступка в цвете — вместо чёрного костюма, лорд облачился аж в ПОЧТИ чёрный».
По левую руку от отца семейства находился сын лорда — очень тихий и сдержанный десятилетний мальчик, который, обычно, на занятиях мисс Мари держался немного в стороне и почти не вступал ни с кем в разговоры. Лишь однажды преподавательнице удалось расшевелить ребёнка и вынудить его проявить свои чувства.
Это случилось как раз на прошлой неделе. Когда обсуждалась проблема строгих родителей и их отношений с детьми. Мисс Мари, помнится, тогда объясняла, что, если не брать во внимание очень редко встречающиеся случаи «родителей-монстров», всё-таки, даже самые строгие родители — всего лишь живые люди. Со своими чувствами, и, конечно, обязательной и непременной любовью к своему ребёнку.
Они разобрали несколько примеров подобной «строгости», когда дети предлагали свои варианты несправедливых, как им казалось, решений взрослых, а Мари разъясняла, чем руководствовались и что при этом чувствовали родители.
Тогда, сразу после занятия, к ней нерешительно подошёл Малколм и они, помнится, проговорили несколько часов, вспоминая и анализируя разные ситуации из жизни «гипотетического мальчика».
Как и предполагала Мари, в доме ребёнка царила атмосфера клинической сдержанности и безэмоциональности. И, если взрослые члены семьи осознанно лишали себя всех прелестей жизни, то десятилетке было очень сложно проанализировать свои отношения с родителями, когда было совершенно непонятно: отец тебя хвалит или ругает, мать тебя любит, или просто терпит.
Справа от сэра Тэккерея восседала, как поняла девушка, супруга лорда. Это была высокая и ослепительно красивая женщина лет тридцати пяти. Её холодная мраморная красота совершенной статуи, буквально, завораживала. Такие же, как у мужа, слепяще-белые волосы были уложены в высокую элегантную причёску волосок к волоску. Элегантное светло-серое (опять, серое!) шерстяное платье выгодно подчёркивало высокую грудь и тонкую талию леди.
Мать, как и отец Малколма, сохраняла совершенно такое же выражение лица. Это не была скука, усталость, равнодушие… даже надменностью это нельзя было назвать. Это была совершенная и прекрасная, но абсолютно непроницаемая маска. Лицо статуи, как уже раньше про себя назвала это выражение Мари.
И лишь на мгновение в глазах женщины промелькнул неуловимый интерес — когда в комнату вошла мисс Преподаватель. Но леди моментально погасила в себе это чувство и снова превратилась в совершенство.
Напротив лорда сидел единственный человек, чьи глаза ещё более или менее можно было бы с натяжкой посчитать живыми. «Королева-мать», — как про себя назвала её Мари. Излишне худая, но, всё ещё очень привлекательная женщина лет шестидесяти. И, что удивительно, похоже абсолютно проигнорировавшая достижения современной пластической хирургии. Это было «совершенное старение». Леди не молодилась, не пыталась скинуть с себя груз лет, притворяясь старенькой девочкой с гладкими, как попка младенца, щёчками и стремящимися к вискам глазами.
Все морщины были на месте. Но именно они делали лицо женщины столь привлекательным! Именно морщины давали понять, что этот человек может и даже, довольно часто, весело смеяться, грустить, сердиться… Может любить и ненавидеть. Пожилая женщина выглядела, поистине, прекрасной!
Такие же, как у сына, белоснежные волосы, такой же, как у сына, высокий лоб и красивой формы рот. Но, в отличие от её отпрыска, с этой леди хотелось общаться. Хотелось узнавать её мнение и высказывать своё. А, возможно даже, шутить и веселиться…
***
Как только Мари вошла, маленький и большой мужчины встали и церемонно поклонились, а леди просто кивнули в её сторону.
— Проходите, дорогая, — низким чуть хрипловатым голосом пригласила «Королева-мать». И в её тоне не было никакой надменности или даже натянутости.
Мари застенчиво присела на краешек стула, отодвинутого для неё лакеем…
И тут произошло два момента, которые и решили весь дальнейших ход событий и полностью уничтожили в груди скромной преподавательницы страх и скованность.
Во-первых, девушка вдруг заметила, что на обеих дамах почти нет украшений. Она ожидала, что леди, конечно, появятся в каких-то безумной красоты и такой же безумной стоимости бриллиантовых колье, браслетах или, как минимум, в эксклюзивных роскошных серьгах, приковывающих взгляд.
Но нет. На матери Малколма, кроме обручального кольца на тонком изящном пальце, были лишь вполне скромные и почти незаметные серёжки-капельки и изящный кулончик на тонкой платиновой цепочке. На пожилой же женщине, кроме внушительных размеров кольца, других украшений, вообще, не было.
«Они не хотели меня смущать, — пронеслось в голове у девушки, — не хотели подавлять своим положением и богатством!». Приятное мягкое тепло благодарности разлилось в душе Мари. Дышать сразу стало легче, а дрожь в пальцах почти прошла.