Сковородка судного дня - Коростышевская Татьяна "фантазерка". Страница 13

Остренький носик Ясны задрожал, как будто она собиралась заплакать. С ней это случалось всякий раз, когда хозяин вместо «я» говорил «мы».

– Ваше высочество, я хорошо разбираюсь в ядах и дурманящих зельях. Одно из них подавит волю панны Моравянки, и она добровольно… – девушка помялась. – Я имею в виду, что вы сможете, абсолютно ничем не рискуя, получить большую силу.

– Ты еще слишком юна, моя дорогая помощница, – Фахан погладил Ясну по голове, – поэтому не понимаешь моих чувств к Адели. Разумеется, я хочу ее плоти, но еще больше желаю саму девушку. Для меня она особенная. Мы с ней станем супругами, проживем долгую счастливую жизнь и, если у последней черты моя Адель предложит мне силу… Что ж, тогда я не буду отказываться.

Пан бургомистр вернулся к делам, до самого вечера работал с бумагами, принимал посетителей, отдавал распоряжения и не замечал, что всякий раз, когда его секретарша скрывается в своем кабинетике, оттуда доносятся звуки сдавленных рыданий.

Глава 3

Чесночный поцелуй

По дороге домой я мысленно составляла подробнейший список. Укус, пусть не больно, но он был, объятие, бант два раза, обзывательство бургомистровой секретарши. Нет, это вычеркиваем, за него я уже отомстила. А вот банты… Могла ведь сразу наглеца на место поставить. Или у тебя, Моравянка, своих рук нет? Кому другому живо бы затрещину отвесила и перевязала передник как было. Ну и что, что скандал? Себе хоть признайся, тебе понравилось ощущать себя слабой, обычной панной. Один раз понравилось, слабину дала, вот Марек и воспользовался.

В центре площади у доски объявлений возбужденно переговаривались горожане. Я тоже подошла, узнать новости, прочла приколоченный к доске документ. В нем обещалась награда в тысячу талеров тому, кто принесет в магистрат голову златорого оленя, замеченного у подножья Юнгефрау. Внизу мелкими буквами сообщалось, что зверь может быть опасен.

– Какая опасность от оленя быть может? – спрашивал пан с седым бакенбардами. – Это же не волк, даже не кабан дикий.

– Такие деньжищи только за очень опасного зверя…

– А вот если, к примеру, обычному оленю рога позолотить… – говоривший умолк, видимо, не желая делиться с окружающими прекрасной идеей, и побрел в сторону лавки красильщика.

– Это оборотень, – сказала я. – В Вомбурге пятнадцать лет назад от такого же много народа погибло.

В толпе кто-то негромко объяснял соседу:

– Панна Моравянка, трактирщица. Она в таких всяких штуках разбирается.

Я предупредила, больше сделать ничего не могла. Кто хотел, услышал. Зря все-таки пан Килер награду за перевертыша назначил. Очень зря. Деньги приличные, многие горожане отправятся на охоту. И многие не вернутся.

С другой стороны, с оленем надо до праздника разобраться. Если от золотых рогов пострадает кто-нибудь из приглашенных гостей, репутация Лимбурга тоже пострадает безвозвратно. Вот бургомистр и торопится.

В трактире было полно народу.

– Что за переполох? – поймала я на лестнице Госю.

Девушка попыталась вырваться, не преуспела:

– Хозяин велел плотникам…

– Какой еще хозяин? Когда велел?

– Ой! – Госька как будто сейчас меня рассмотрела. – Панночка Моравяночка, вы. Не хозяин, оговорилась. Марек вчера сказал, чтоб мы плотников для ремонта наняли.

– На какие деньги?

– Ну… это… – Девушка перешла на заговорщицкий шепот. – Петрик у пана Мюлера неплохо зарабатывал, я тоже… У каждой ведь незамужней панны кубышечка на свадьбу собрана?

Я кивнула, хотя никакой кубышечки у меня никогда не было.

– Значит, Марек у вас деньги в долг взял? Под проценты? Когда обещал отдать?

– Пусть панна хозяйка о том не тревожится. Марек сказал, сами разберемся, по-свойски.

За распахнутой дверью одной из комнат второго этажа раздался громкий смех, на порог выпорхнула босая девица с подоткнутым подолом, по виду – крестьянка.

– Доброго денечка, госпожа-пани-хозяйка, – поклонилась она, держа на весу два ведра.

– И тебе не хворать…

Девица протопала вниз, скрылась в кухне, видимо, отправилась выплескивать на заднем дворе грязную воду.

– А это кто? – повернулась я к Госе.

– Просто какая-то девка деревенская, из Застолбенек, их с десяток помогать пришло. Пан Марек сказал, я сама с уборкой не справлюсь, и велел Петрику, когда он с паном Мюлером закончит…

Я решила, что узнала достаточно, не дослушав, поднялась к себе. Вот как он это делает, Марек? А? Почему все его слушаются? И как, песья дрянь, он все успевает?

– Адичка, – метнулась ко мне из тени тетка Рузя. – Какие новости?

– Гражинка где?

– Да неужто она такой переполох пропустит? Внизу где-то наблюдает. Пан наш Спящий! – Обратив внимание на завязку моего передника, Рузя всплеснула ручками. – Бургомистр?

Я выругалась, покачала головой, бросила на пол корзинку и рухнула в кресло:

– Пан чародей права на мою вкусную особу заявил.

Рузя погладила меня по голове, утешая:

– Ну-ну, Адичка… Он тебе совсем не нравится? Гражинка говорит, ладный хлопец, хоть не красавец. Стерпится, слюбится.

– При чем тут любовь, тетечка? Марек просто не желает, чтоб кто-нибудь другой от меня первым откусил, вот соперников таким образом отгоняет. В основном пана Килера. И, главное… – Я начинала горячиться, шипела как колбаска на сковороде. – Места для маневра мне не оставляет, по периметру обложил. Трактир в порядок приводит, дело расширяет. Что я могу? Запретить? Поскандалить? И как это будет выглядеть в глазах людей?

Костлявые пальчики Рузи массировали мой затылок, это успокаивало, я прикрыла глаза и откинулась на подголовник:

– А бургомистр наш оказался фаханом, целым принцем.

– И ничего страшного, – решила тетка. – Фахан – тот же чародей, всей разницы, что не из нашего мира. Он-то как на твое обручение среагировал?

– Помочь обещал… Ой! – Я села прямо. – Чуть не забыла. У нас в библиотеке, кажется, фолиант был про волшебные артефакты.

– Про какой именно искать?

– Амулет подчинения. Карл… то есть пан Килер мне один такой одолжит, чтоб я попробовала Марека приструнить.

– Я посмотрю, Адичка. Ты пока ступай отдыхать.

И я отправилась в спальню, ночью предстояло идти к Юнгефрау, несколько часов сна сейчас были бы очень кстати.

Ничего страшного, мы со всем разберемся. И с Мареком, и с фаханом.

Тетка раздернула шторы с таким расчетом, чтоб постель заливал яркий дневной свет. Так приблуды не могли ко мне подобраться, солнца они не переносили. А я могла спать при любом освещении. Да что там свет, я, кажется, могла бы заснуть стоя. Даже грохот плотницких молотков, от которого сотрясалось здание, мне не мешал.

Проснулась уже в сумерках под еле слышный шепот родственниц.

– …пусть женится или тот, или другой. Это рано или поздно должно было произойти.

– Но Адель его не любит.

– Еще бы она могла любить после нашего с тобой, Рузька, воспитания. Морава тоже постаралась. «Не доверяй никому, любой может врагом оказаться, будь сильной, будь беспощадной…» Когда другие девочки в дочки-матери играли, ко взрослой жизни готовились, наша по кладбищам за умертвиями скакала. Двадцать три года уже воительнице, еще немного – и перестарок. Может, оно и к лучшему, красота отцветет, заживем спокойно.

– Отцветет? – Костлявые пальчики тетки Рузи провели по моей скуле. – Разве такие цветы вянут? И, Гражинка, неужели наша девочка достойна такого будущего? Ей на балах блистать нужно, с кавалерами в танце кружиться, наряды три раза в день менять.

Я зевнула и села на кровати:

– А на балах со сковородками пляшут?

Тетки переглянулись и захихикали.

– Будешь ей обмахиваться, вместо веера.

– И стучать по голове партнера, если он мне на ногу наступит! – Я вскочила с кровати, изобразила танцевальное па, замах, удар, разворот. – Вот так вот!

Пока я плескалась под душем, а Рузя подбирала одежду, Гражина отчитывалась о делах в трактире.