Сковородка судного дня - Коростышевская Татьяна "фантазерка". Страница 9

– Я все это вижу, и вижу, как ситуацию в трактире можно исправить. Не знаю, откуда во мне такие таланты, но в них уверен. Со мной, Моравянка, твой трактир процветать будет. Позволь только…

– Что исправить?

– Многое. От обслуживания до перечня подаваемых яств. Дом большой, просторный, а используется меньше чем наполовину. Сколько на втором этаже спален? Двенадцать? А заняты только три, и то работниками, это расточительно и неразумно. Если комнаты пустить под сдачу… Но тогда нужен еще повар и наемный музыкант. И еще: ты слишком много платишь поставщикам, таких цен нигде в Тарифе нет.

– Потому что два года трудных выдалось, – попыталась я оправдаться, ухватившись за последнюю фразу.

– Вот, – вздохнул Марек, – а нормальный трактирщик сначала о своем заведении думает. Тебе минимум бургомистром стать надо было или… Нет, супругой бургомистра тебе, скорее всего, не бывать.

– Почему? – спросила я из вредности.

– Потому… – Он опять вздохнул и, тряхнув головой, улыбнулся. – Ты же меня не ругаться позвала? Скрепим договор нашим первым поцелуем?

Я фыркнула, отдернула занавеску:

– Сначала приведи трактир к процветанию, балабол.

И пошла к себе.

– Адичка, – басила тетка Гражина, когда мы поднимались по лестнице, – хороший хлопец, с пониманием. Если он трактирные обязанности с тебя снимет, хорошо получится.

– Я не понимаю, зачем ему это надо.

– Влюбился?

– Кто влюбился? – встретила нас Рузя. – В кого?

– Чародей в нашу Адичку.

– Вы ошибаетесь, тетечка, – я сбросила халат на спинку кресла и рухнула на постель, – там кое-что другое.

Уснула я почти сразу, а когда проснулась за час до рассвета, решила сходить к пану Ежи.

– Сковородку брать будешь? – поинтересовалась Рузя, закрепляя мои косы вокруг головы.

– Нет, мне только посмотреть. Другая тетечка где?

– Гражинка, когда Госька на боковую отправилась, сказала, на лестнице посидит, послушает, о чем парни за чарочкой болтают. Еще не возвращалась. Я, Адичка, пока ты отдыхала, в библиотеке порылась. Помнишь, ты вчера спрашивала, не слышал ли кто про оленя с золотыми рогами?

Эту историю накануне обсуждала в трактире компания пришлых лесорубов. Парни были странствующими работниками, нанятыми магистратом для вырубки леса на склоне ближайшей к городу горы Юнгефрау. Они хвастались, что видели чудесное создание, планировали на него поохотиться. Шутка ли, золотые рога!

Гражина сказала, что байка занятная, но вряд ли тревожная, многие люди мечтают сразу и без усилий разбогатеть, вот и фантазируют.

– Нашла я эту тварюку в бестиарии, – похвасталась Рузя. – Лет пятнадцать тому назад видали ее около Вомбурга. Жители тоже сначала обрадовались, на охоту вышли, только из охотников ни один в город не вернулся. И олень пропал. А потом…

– Новости! – раздался у порога басок тетки Гражины. – Чего расскажу.

– Пусть Рузечка сначала закончит, – решила я. – Продолжайте.

– Прикопаными охотников нашли, всех до одного, в общей могиле.

– Так что за тварь?

– Перевертыш-замануха. Волшебным своим видом добрых людей приманивает, а после жрет.

Это было серьезно, очень. Олень-людоед. Придется разобраться.

– Теперь я, – тетка Гражина проплыла к туалетному столику, за которым я сидела, – про Марека и его к Адичке интересе.

– Ну-ну. – Рузя про чувства любила больше, чем про всякие ужасы, она устроилась на моей уже прибранной кровати, подобрав под себя костлявые ножки, и приготовилась слушать. – Влюбился?

– Пожалуй, что нет. Он в себе пока не разобрался, с одной стороны его к Адичке тянет, с другой – образом, который он считает неправильным. Дружище Пьер, это он так ночью Петрика называл… – Голос Гражинки изменился, став похожим на Мареков, – Дружище Пьер, феи, с которыми я… Там дальше подробности всякие, Адичке их слушать не надо. Феи-проказницы сказали, что как только я нужную деву увижу, сам все пойму.

Около получаса я терпеливо слушала дословный пересказ обыкновенного пьяного бреда. Он увидел и не увидел, понял и не понял. Никогда еще такого не было, чтобы от близости женщины голова кружилась и члены слабели. Он же ого-го какой кавалер опытный, а тут не знает даже с какой стороны подступиться.

– Это потому, – исполнялось тенорком Петрика, – что Моравянка – панна особенная. Думаешь, до тебя никто женихаться не пытался? Только она как камень или глыба ледяная, только дерется; наверное, кого-нибудь получше, чем простой хлопец, ждет. И, кажется, дождалась. Бургомистр, уж такой аристократ из аристократов, с первого взгляда воспылал. Как сейчас помню, в том году после лавины, все горожане на расчистке работали, на Княжью площадь карета въезжает, дорогая с гербами, лакеи дверцы открывают, ручки подают нашему пану Килеру, а Моравянка в этот момент из магистрата выбегает. «Бинты нужны, – орет, – воду кипятите!» Ну, всю свиту бургомистрову к делу и пристроила, и пана начальника заодно, собственноручно тряпки на полоски драл.

– Этот рыжий фахан? Ха-ха! Точно, любовь.

– Тоже круги вокруг панны Адельки мотает, городской совет подговорил, чтоб поставщики цены повысили, а он потом несчастную деву спас.

– Чего? – всплеснула я руками. – Это Петрик говорил?

– Ну да, – подтвердила Гражина. – Все, кроме нас, оказывается, знают, если даже до помощника мельника слухи дошли. Успокойся, дальше еще интереснее.

Она изменила голос на Мареков:

– Ты, дружище Пьер, не замечал на шее прекрасной панны ранок, наподобие надрезов?

– Надрезы? Хи-хи. Представить даже невозможно. Ее, Адельку, с младенчества от ран берегли, Морава покойная не только ножи, даже иголки от нее прятала. Моравянка – единственная женщина в Лимбурге, да чего там, на весь Тариф одна, которая ни шить, ни вязать не умеет. Пану Килеру про то известно, но он перед всем советом на той неделе сказал, что его супруге домашней работой ручки марать не придется.

Я заскрипела зубами. За моей спиной плетутся дурацкие интриги. Болваны! Целый город болванов. И этих людей я собиралась от оленя-людоеда спасать?

– Дальше Петрик заснул, прямо за столом, – сказала Гражина. – А чернявый стал залу шагами мерять, бормотал под нос невнятицу, я, кроме имени Адички, не разобрала ни слова.

– Спасибо, тетенька.

– Пустое. Делать-то что будем? Мне про раны на шее вопросы не понравились.

– А мне, – пискнула Рузя, – тревожно, что он бургомистра фаханом обозвал. Всем известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Тетки посмотрели друг на друга с тревогой, перевели взгляды на меня.

– Адичка?

Я вздохнула:

– Давайте по существу. Предположим, наш бургомистр действительно фахан. Если бы он меня сожрать хотел, неужели бы этого не сделал? Поводов, чтоб я будто случайно о что-нибудь оцарапалась, достаточно было.

– Может, время тянет, может, ты еще до самой вкусной кондиции не дошла, – предположила Гражина.

– А может, он влюблен и каждодневно с противоестественным желанием Адичку съесть борется? – Рузя как всегда выдвинула самую сентиментальную версию.

– Я его спрошу, – пообещала я, – сегодня же. Марека прогоню, к пану Ежи загляну и в магистрат отправлюсь, там как раз приемный день.

– Прогонишь Марека? – удивилась Гражина.

– Разумеется. Он в себе пока не разобрался, но мне-то все яснее ясного. Его те же желания, что и пана бургомистра посещают – крови моей испить.

– А если он единственный, кто тебя от пана Килера защитить сможет? Или мы вдруг сами истребителями фаханов заделались?

Я уже открыла рот, чтобы сообщить о твердости принятого решения, но, озаренная пришедшей в голову мыслью, замерла. Двое охотников, преследующих добычу, непременно еще и друг с другом за нее сражаются. Тогда у жертвы может появиться шанс. У меня. Шанс.

– Тетечка Гражиночка, посмотрите, пожалуйста, где Марек. Если еще не проснулся, разбудите осторожненько. Тетенька Рузечка, мне нужно переодеться. Давайте что-нибудь скромное, невинное, без вырезов. И чепец! У нас же есть такой, с крылышками?