Просто механический кот (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич. Страница 7

Дом ему тоже не понравился. Не чувствовалось в нем жизни. Стены остекленной веранды шелушились краской. Листья и семена облепили спутниковую тарелку.

Света не было ни в одном окне.

Мурлов чуть не подпрыгнул, когда у соседа дальше по улице вдруг на полную мощность включились колонки. Бумканье ударных, казалось, все садоводство подкинуло в воздух. Бум-бум-бум! Хай-я!

Сосед, к счастью, опомнился, и звук приглушил, а затем и вовсе свел в ноль, но в Мурлове какое-то время еще все бурлило, звенело, вибрировало и постукивало в ушах. Бумканье распугало мысли, и он с трудом вспомнил, что собирался сделать. Ах, да-да, песика запустить.

Впрочем, случиться операции по перемещению чужого имущества было не суждено. Николай Петрович ждал его у ворот.

— А я звоню, звоню! — обрадовался он. — А вы вот где!

— Я как раз к вам ходил, — сердито сказал Мурлов. — Думал, не подбросили ли вы мне своего любимца и уехали насовсем.

— Что вы, что вы! — махнул рукой сосед. — Я, как и обещал. А что э-э… Дружок?

— Все хорошо.

Мурлов открыл дверцу. Николай Петрович дернулся было за ним на участок, но наткнулся на взгляд и движение брови и предпочел убрать ногу за ограду.

— Извините.

— Вы постойте здесь. Я сейчас его вынесу, — сказал Мурлов.

— Да-да, понимаю, — улыбнулся сосед, — частная собственность.

— Именно.

Мурлов зашел в дом, включил свет, открыл дверь в спальню.

— Ну, что, — сказал он терьеру, приподнявшему лохматую мордочку, — пойдем, за тобой пришли.

Дружок моргнул.

— На выход, — показал глазами Мурлов.

Песик никак не отреагировал.

— За мной! — сказал Мурлов.

Дружок махнул хвостиком и, видимо, опознав команду, соскочил с кровати. Вот уж подарочек. Сделав два шага, Мурлов убедился, что терьер следует за ним, как привязанный, и больше уже не оглядывался.

— Принимайте.

Он подхватил песика, выскочившего на крыльцо, под живот и понес его к хозяину. Дружок мерно дышал.

— Дружок!

Николай Петрович принял терьера, прижал к груди. Песик, проявив самостоятельность, лизнул его в щетинистый подбородок.

— Эксцессы какие-нибудь? — повернул голову сосед.

— Не было, — сказал Мурлов. — Очень дисциплинированное животное.

— Да, есть такой грех, — непонятно заметил Николай Петрович. — А вы кого больше любите, кошек или собак?

Вот сука, подумал Мурлов. Возьми ему да выложи свой интерес. Он улыбнулся.

— Да я, в общем, и к тем, и к тем равнодушен. Не понимаю ни кошатников, ни собачников. У сына еще аллергия была…

— А он здесь, с вами? — спросил сосед.

— С женой, — объяснил Мурлом. — Мы развелись.

— Простите. Ну, ладно, — Николай Петрович протянул ладонь. — До свидания.

— Да.

Мурлов ответил рукопожатием.

— Спасибо за Дружка. Очень меня выручили, — сосед, кивнув, отступил от забора.

— Не за что.

— Валентин?

Мурлов остановил руку, готовую задвинуть засов.

— Да?

— Я к вам через недельку еще загляну, если не возражаете, — сказал Николай Петрович, поглаживая Дружка. — Хочу кое-что показать.

— Без проблем, — сказал Мурлов.

— Думаю, вы будете удивлены, — улыбнулся сосед.

— Похоже, от такого предложения не отказываются.

Они посмеялись.

— Ну, все. Еще раз спасибо.

Николай Петрович окончательно повернул к своему дому. Мурлов посмотрел, как он, белея рубашкой, проходит под березами, и захлопнул дверь.

О! Наконец-то! Что он покажет? Что он мне покажет, старикан-собачник? Выучит песика новому трюку? Нет уж, не надо. Мы как-нибудь без. Мурлов поднялся по ступенькам крыльца, потом спустился, памятуя свои правила, и проверил засов, дверь в бокс, обошел участок. Другое дело, конечно, если речь пойдет о благодарности в виде бутылки вина…

Солнце садилось в красные облачные усы, плыли дымки от протапливаемых бань, тарахтел неугомонный триммер, тускло светил фонарь на столбе за оградой. Вечер. О, да. Без песика. Без нервотрепки и беготни. Без просителей и нежданных гостей.

А вот котика, котика мы ждем. Всегда рады.

Мурлов подышал воздухом, на мгновение растворился в вечерних звуках, сонном жужжании мошки, страданиях сверчков, поиграл ключами в кармане и, почувствовав воодушевление, зашел в дом. Он достал из холодильника блюдце с сосиской и розовым полумесяцем грудинки, пальцем придал натюрморту живописный вид и вынес приманку во двор. Пять шагов от забитой дыры в заборе. Два метра от окна, правда, чуть наискось. Метра четыре до бокса. И если сегодня наш рыжий котик появится, завтра мы передвинем блюдце на метр поближе, решил Мурлов.

А куда котик денется?

Он улыбнулся, примял траву ладонью и поставил приманку на землю. Потом опустился на колени и оценил, хорошо ли будет видно блюдце из окна. Вполне, вполне. Мурлов поднялся и отряхнул ладони. Вэлком, как говорится.

Посчитав, что стемнело, брызнул светом китайский фонарь. Знак свыше!

Сходив в туалет, Мурлов прибрался на кухне, сделал себе бутерброд, навел кофе (две ложки без сахара) и, зайдя в гостевую спальню, умостился за столом. Еще не пора, но. Медленно, поглядывая на блюдце за окном, он съел бутерброд и выпил кофе. Тишина. Вечер. Замечательно. Мурлов снял халат. Полчаса у него в запасе еще было, и это время можно было посвятить чтению. С минуту он выбирал томик из стоящих на книжной полке. Мурлов любил книги основательные, серьезные, исторические, но без ненужной тяжеловесности. Манна, например, не переносил, а вот Сенкевича любил беззаветно. В этот раз он стянул с полки Кутзее. «В ожидании варваров».

Кто у нас котик, как не варвар? Денно и нощно мы ждем его нападения. Нападай уже скорей, гаденыш!

Минут двадцать Мурлов читал, придвинув лампу на тонкой ножке со светодиодом на кончике, как с любопытным глазом. Казалось, они читали вдвоем, он и лампа. Правда, получалось, что светодиод видел текст вверх тормашками. Главный герой романа кричал и разбирался с пленниками, которых полковник Джолл прислал из экспедиции. Бедные рыбаки на гарнизонных харчах скоро отъелись и перестали бояться. В сущности, с котиком Мурлов собирался проделать то же самое.

Осторожный рыжий кошак должен отъесться и посчитать его другом. День, два, три — и он даст себя погладить. Или же подпустит достаточно близко. Очень важно, чтобы от Мурлова не исходило никакой угрозы. Прожженные твари чуют опасность за версту. Поэтому, конечно же, никаких резких движений. И улыбка. И мягкий голос. У-тю-тю, кто тут у нас проголодался?

У Мурлова заныло внизу живота.

Его живое воображение нарисовало такие картины, что возбуждение чуть не сломало созерцательно-наблюдательный процесс. Ох, нельзя, нельзя. То есть, рано. Мурлов подышал, глядя в потолок, потом углубился в чтение, в пространство, полное солдат, песка, руин, злого ветра и человеческой глупости.

Напряжение ушло.

Все, девять тридцать. Мурлов отложил Кутзее, выключил свет, сдвинул кружку, чтобы не отвлекала взгляд, и застыл на стуле. Всем своим существом он как бы переместился за стекло, под свет фонаря, к блюдцу с кружками сосиски и ломтиком грудинки с полоской жира. Где Мурлов? Нет Мурлова. Есть лишь дух его, растворившийся в вечернем воздухе.

Было уже совсем темно, но глаза еще различали кромку забора и кроны деревьев за ним. Свет фонаря неясным кругом лежал на траве, упираясь в пересаженный смородиновый куст. Ветерок шевелил листья.

В это время Мурлов не смог бы идентифицировать себя в сидящем в комнате человеке. Он кружил, он витал над приманкой, он бликом золотил блюдце, он тянулся над землей мясным ароматом. И только изредка, как желание, как зов, откуда-то из глубин его гудело: ко-отик, ко-отик.

Мурлов, бывало, задумывался об этом странном своем свойстве — двухчасовой, трехчасовой полной неподвижности, растворении в объекте наблюдения, и приходил к выводу, что природа каждого награждает какой-то особенностью. Кто-то складывает в уме многозначные числа, кто-то стоит на голове, кто-то отжимается на одних пальцах. Кто-то прыгает на шесть метров в высоту. А у него вот так.