Я подарю тебе ребёнка (СИ) - Малиновская Маша. Страница 27

Поэтому я не стану поучать и умничать, а просто говорю спасибо.

— Вик, думаю всё надо прояснить, — он становится серьёзным. — Чтобы ты не гоняла это в голове.

— Ты не обязан отчитываться передо мной, Захар.

Ты носишь моего ребёнка, — отвечает спокойно. — Так что обязан.

Если это его решение, я выслушаю, но уверена, что это абсолютно ничего не изменит в моём отношении к нему. Оно останется прежним.

— Не знаю, что именно тебе сказал бывший муж, и в курсе ли он вообще как всё было. Да и плевать мне на него. После стажировки за границей я работал в Москве. Большой перинатальный центр, обмен опытом, перспективы… Естественно, никто в здравом уме оттуда не уходит. У меня были поликлинические часы в том числе, где я вёл беременных пациенток.

Я затаиваю дыхание и слушаю. Вижу, как тяжело Захару даётся рассказ. Эмоциональное обнажение в принципе чаще всего людям даётся непросто.

— У меня на учёте стояла девушка. Она очень хотела ребёнка, а вот её любовник — нет. Он был старше, у него были жена и дети. В четырнадцать недель на плановом приёме девушка пожаловалась на тянущие боли внизу живота. Я назначил ей УЗИ. Результаты оказались неутешительными — эмбрион погиб.

В груди отдаёт болью. Я не знаю ту девушку, но будто чувствую её состояние сейчас.

— Я положил её в стационар и провёл процедуру аборта. Вот только через три часа после пришла узистка, проводившая обследование и в слезах призналась, что дала неправдивые данные. Отец ребёнка заплатил ей за это.

Чувствую, что вот-вот расплачусь. Это же зверство какое-то. Но прерывать Захара не хочу.

— Но уже было слишком поздно. Ребёнок был убит, девушка раздавлена горем. Случился скандал.

— Боже, Захар, — мой голос хрипит от подступивших слёз. — Ситуация ужасающая! Но твоей вины тут нет. Преступление совершили партнёр девушки и врач УЗИ, но не ты.

Он горько усмехается и отворачивается на несколько секунд.

— Ребёнок погиб от моих рук, — я чувствую, слышу, сколько вины в его голосе, сколько боли. — Понимаешь, Вика? Я должен был перепроверить, уточнить, почему так случилось.

— Ты доверился профессионалу, Захар, тебя это не делает ни плохим врачом, ни, тем более, убийцей.

Но в ответ он качает головой и встаёт, чуть отходит.

— Так быть не должно. Это не игра. Я должен был знать наверняка.

Наверное, случившееся — одна из причин, почему он так настойчив был в моём случае, почему поставил под сомнение давно определённый диагноз. Он больше не доверяет другим спецам. Поэтому и решил всё перепроверить и был в этом так настойчив. Наверное, так работать крайне тяжело, когда приходится в важных вопросах полагаться только на себя самого.

— И меня, и узистку попросили написать по собственному. Официального иска не было, но внутреннее разбирательство начмед провела. Такому заведению не нужен был скандал. Узистка вообще ушла из профессии.

— Потому что это её вина, Захар. Она предала профессию, подставила коллегу, девушку и виновата в смерти ребёнка. Она легко отделалась.

Зернов возвращается ко мне. Присаживается на край кровати.

— И с тех пор я больше не провожу аборты. Вообще никакие, даже по медпоказаниям. После всего я пообещал себе, что всегда, в любой ситуации должен убедиться сам. Поэтому дополнительно пошёл учиться, изучать ультразвуковую диагностику. Только всё это уже не изменит искалеченной жизни моей пациентки.

— Ещё раз скажу: твоей вины нет, Захар.

Я приподнимаюсь и беру его за руку. Конечно, Илья и шеф зацепяться за эту историю, уже зацепились. Предполагаю, это не последняя гадость с их стороны. Я же была уверена в своём докторе и не ошиблась. Я знала, что никакой он не убийца! Илья извратил информацию.

Зернов снова протягивает руку и нежно проводит костяшками по моей щеке. Я ловлю его запястье и обхватываю своими пальцами, прижимаясь щекой к тёплой ладони. Чувствую, как у меня в груди с этим его движением разворачивается что-то большое и светлое. Тёплое такое и очень-очень для меня значимое. Мне так и непонятно, кто мы друг для друга, но совершенно ясно, что Захар уже стал для меня очень близким, значимым человеком. Приходит понимание, что ближе матери и него у меня и нет никого. И ещё, конечно, нашего с ним ребёнка.

Оказывается, длительно лежать в больнице не так уж и легко. Через четыре дня отслойка плодного яйца начала декомпенсироваться, гематома стала рассасываться и мне разрешили ненадолго вставать. Пока совсем на короткое время, но Дарина Фёдоровна обещала, что если всё пойдёт так же, я смогу вернуться к обычной жизни. Но пока лучше оставаться в больнице.

Ещё через день я взвыла в одиночной палате и попросилась в общую. Да, удобств меньше, но одной уже было невыносимо. Конечно, ко мне по несколько раз на дню заглядывал Захар, но ему нужно было работать, а не сидеть со мной целыми днями.

Я очень радуюсь, когда за мной с тележкой приходит медсестра.

— Ну что, Виктория, пойдёмте, улыбается она. — Роман Антонович распорядился. Там вам будет повеселее с другими мамочками.

Меня так цепляет это слово — мамочками. Приятно цепляет. И я широко улыбаюсь, радуясь и этому милому обращению, и тому, что моё одиночество заканчивается.

Медсестра помогает мне собрать вещи, грузит их на тележку и сопровождает в другую палату.

За дни пребывания в больнице я из палаты не выходила. Точнее была в кабинете УЗИ ещё, но меня туда возили на каталке. Так что это мой самый длинный путь за последнюю почти недели. И я иду так осторожно, боясь как-то резко шагнуть или оступиться и навредить малышу. Я понимаю, что это излишне, но оно само как-то выходит.

— Двести шестая — нам сюда, — объявляет медсестра и открывает дверь, проталкивая тележку. — Постельное бельё уже принесли. Располагайтесь, Виктория.

Я вхожу в палату. Тут светло и чисто, приятный песочный цвет стен. Даже как-то по-домашнему, не сказать, что больница.

— Всем привет, — улыбаюсь трём девушкам, когда те отвлекаются от своих дел и поднимают глаза на вновь прибывшую, то есть на меня. — Меня зовут Вика, я ваша новая соседка.

— Приветик! — широко улыбается молодая рыжеволосая девушка с уже вполне заметным животиком. Её кровать расположена в углу у окна. — Я Лиля.

— Очень приятно!

— Настя, — отвечает женщина средних лет с большим круглым животом. Мне кажется, ей уже вот-вот рожать.

Она отходит от столика с посудой и усаживается на угловую кровать.

— Я — Айтын, — представляется молоденькая худенькая девчонка в цветастом халате. Наверное, у неё совсем небольшой срок. — Можно просто Айа.

Я прохожу к свободной четвёртой кровати. Медсестра уходит, и я раскладываю вещи, заправляю постельное бельё.

— Мы к кулеру за чаем, — поднимается Лиля. — Тебе принести?

— Да, пожалуйста, если не сложно, — улыбаюсь и даю свою кружку.

Мы пьём чай и знакомимся с девушками чуть ближе. У Насти, оказывается, двойня, поэтому живот такой большой. Ей уже скоро рожать, а живёт она в двухстах километрах от города в посёлке, поэтому её заранее положили, она уже третью неделю здесь.

У Лили низкая плацентация и часто кровит, срок двадцать две недели, но лежать, скорее всего придётся до самого конца. Она очень скучает по старшему ребёнку и мужу, иногда её отпускают домой на выходные, но это риск.

Айтын всего девятнадцать, у неё был такой сильный токсикоз, что пришлось госпитализировать. Сейчас ей лучше, и Роман Антонович обещал скоро отпустить её домой.

Девушки расстроено рассказывают, что очень соскучились за мужьями, а я в ответ на вопрос, как я справляюсь, говорю, что в разводе, сейчас не замужем. Больше они эту тему не поднимают.

Конечно, мне пришлось пройти через не самый приятный разговор с шефом ещё в первый день пребывания в больнице. Он не был счастлив, что я собралась в декрет, и уж совсем не обрадовался, что попала в больницу. Не из человечных побуждений, разумеется. Просто работу на моей должности нужно знать, и так просто и сразу делегировать не получится. Я отправила ему бумаги, с которыми успела поработать перед случившимся, пообещала выслать распоряжения работнику из своего отдела, который в курсе основных моментов, и сказала, что вернусь, как только смогу. Шеф в свою очередь сказал, что подумает, кого поставить в перспективе на моё место, чтобы я могла этого человека начать готовить.