Гарвардский баг (СИ) - Вольная Мира. Страница 30

— Давай, — гладил спину, плечи, узкие лопатки. Дышал. И говорил, не затыкаясь. — Я тут, с тобой. Хочешь, постоим так. Хочешь, в мою машину тебя посажу. Можем в офис подняться. На пятом, кстати, кофемашина сломалась, — нес хрень какую-то и прислушивался, присматривался к ней. К дыханию, все еще неровному, к сердцебиению, все еще дикому. — Я сегодня с утра был у ремонтников, взял там себе кофе. Она мне какую-то бурду в чашку налила. Как тряпку кто-то прополоскал в стакане и сверху снегом мартовским присыпал. Энджи сказала, что забилась. В общем, утро мое с поганого кофе началось. Дыши, Славка, дыши, ладно?

А она руками свободными теперь в свитер мне вцепилась и снова всхлипнула. Как распорола от горла до брюха. Вжалась, все еще дрожа.

— Слав…

— Убери его, — прохрипела, прокаркала почти. — Убери, пожалуйста.

И я, дебил конченый, действительно подался вперед, почти шаг сделал, чтобы снять стремную версию Бакса-Бани с капота.

Только так и не сделал ничего.

Слава клещом меня схватила, снова вся напряглась, дрожь крупнее стала. Дыхание опять частое, резкое.

— Потом. Потом, пожалуйста, — тихо, на грани слышимости. Отчаянно. — Не уходи.

Воронова…

И я остановился, была бы третья рука, врезал бы себе по морде. Думал, как увести ее отсюда, думал, как успокоить.

— Не открывай глаза, хорошо? — спросил тоже шепотом. Уверен был, что она с закрытыми глазами стоит. Зажмурилась крепко-крепко. И едва различил судорожный кивок.

Пригнулся, подхватывая Славу под коленями, бросил последний взгляд на плюшевого урода и пошел к лифтам.

А Слава продолжала жаться ко мне. Так доверчиво, так тонко, так странно-пронзительно. Магия какая-то. Какая-то ее совершенно непонятная лисья магия. Дикая до безумия просто. Запах этот ее ванильно-цитрусовый, солнечный. Волосы…

— Энджи, — встряхнулся на десятом, — отправь уборщицу на парковку, место двенадцать А, попроси убрать мягкую игрушку с капота машины.

Воронова сжалась в тугой комок. Губами мягкими уткнулась мне в шею, возле уха.

— Только пусть не выбрасывают, — прохрипела. И шепот щекоткой вдоль всего тела прошелся, совершенно не те желания провоцируя, не те мысли.

— Только пусть не выбрасывают, — повторил сквозь сжатые зубы.

Невозможная. Вообще невыносимая. В одно мгновение, в каких-то жалких десять минут разогнала меня от страха и бешенства до похоти и мути.

Как? Как у нее это получается?

— Сообщение в клининговую службу отправлено, князь Игорь, — отозвалась помощница, когда двери лифта открылись.

В коридоре нашего этажа нам попался только Келер. Увидел меня, Славку, сжавшуюся, подумал с секунду, а потом развернувшись на каблуках ушел в обратном направлении.

Чего хотел, хрен знает. Потом разберусь. Хорошо, что мозгов хватило не лезть сейчас, я ведь и прибыть бы смог.

Я повернулся к первой попавшейся двери. С облегчением понял, что вела она в переговорку, с еще большим облегчением — что внутри сейчас никого нет. Шагнул в открывшуюся дверь.

И застыл перед диваном. Почти, сука, в ступор впал. Потому что Славка с рук слезать все еще отказывалась. Все еще дрожала. Пусть и не так отчаянно, как несколько минут назад.

— Отпустишь меня? — спросил неуверенно. Не хотел я, чтобы она меня отпускала, не хотел одну ее оставлять. Контакт терять. Потому что казалось, что так, как сейчас, уже не будет.

Гребаный эгоист.

Воронова замерла. Напряглась. Задержала дыхание.

— Ладно, — сдался тут же. — Давай посидим, — и устроился вместе с ней на диване. Растекаясь, дурея от нее, прижавшейся ко мне. — Энджи, включи чайник и закрой занавески в библиотечной переговорке.

— Да, князь Игорь, — и шторы тут же пришли в движение, а на столе у дальней стены зашумел чайник.

Воронова тишину нарушать не торопилась. Я тоже не считал нужным. Думал о том, чему стал свидетелем. Думал о том, что надо камеры обязательно проверить и подтереть записи. Думал о том, что было бы, если бы меня не оказалось рядом. Если бы никого не оказалось, кроме Вороновой.

И последняя мысль вызывала глухую ярость.

Приступ паники. Дикой невероятной паники. Из-за гребанного уродского зайца. Я даже не рассмотрел его толком. А вот взгляд Славкин, дикий совершенно, рассмотрел очень хорошо. Мне эти глаза перепуганные в мозг въелись.

Она Мирошкина не испугалась. Живого, огромного…

Видел я его данные.

…придушить ее способного двумя пальцами. А гребаного кролика испугалась так, что все еще вздрагивала и головы от моей шеи не отрывала. Только дышала длинно и шумно.

Что случилось с тобой? А, Слава?

Сжал ее крепче.

Подумал, что зря сказал Андрею больше не копать. Надо только понять, куда копать. Вспомнить, что ли, прошлое? То самое, которое дурное совсем. Где ошибки, косяки и полное отсутствие тормозов…

Слава окончательно затихла минут через двадцать. Ушло напряжение из плеч и спины. Руки разжались, просто лежали теперь на моей груди. Теплые, маленькие ладони.

И меня уносило. Куда-то, куда совсем не должно было. И мозгами я-то все понимал, а вот эмоции и желания… Класть в общем, на это понимание было…

Надо отвлечься. О чем-то подумать. Хоть о чем-то кроме нее в моих лапах.

Очень хотелось пройтись руками вдоль длинных ног, запустить пальцы под немного задравшееся платье, коснуться коленей, бедер, выше. Сжать ее еще крепче, подмять под себя. Чтобы дергалась, и стонала, и кричала, и уже совершенно по-другому вжималась в меня. И чтобы не было больше этого взгляда страшного, загнанного в ореховых глазах.

Славка сейчас нереальная какая-то. Теплая, почти жаркая. Очень женственная. Крышесносная совершенно по-другому. Потому что мягкая, податливая.

Я откинул башку на спинку дивана, закрыл глаза. Борясь с диким желанием, взявшимся, соткавшимся из тишины переговорки, запаха Вороновой, тела, прижимающегося ко мне.

Давай, Ястребов, приходи в себя.

Плохое решение на самом деле было. Славка с закрытыми глазами ощущалась совсем невозможно. Невыносимо просто.

И пальцы на ее талии сами сжались крепче. Я притиснул ее еще ближе, почти вдавил. И она в себя пришла.

Вздрогнула, застыла, еще раз вздрогнула и отстранилась рывком и опять замерла. Я глаза тут же открыл, голову поднял, столкнулся с растерянным и полным стыда взглядом. Пряди выбившиеся, губы едва приоткрытые, будто она слова подобрать пытается, но не может.

— Прости, — заерзала, зашебуршилась, закопалась, тут же отводя взгляд. Попробовала выпутаться из рук. Неловко и поспешно. Снова замерла. Опять заерзала. Опустила голову вниз.

— Замри, — усмехнулся я, придерживая Воронову за плечи. Потому что еще пара таких движений, еще чуть-чуть… И последние остатки контроля рассыпались бы, как кривой файервол. На диван ее пересадил, давя сожаление, поднялся, отворачиваясь, чтобы выражение морды скрыть. — Чай будешь?

— Кофе лучше, — прозвучало осторожное за спиной.

— Лучше водка, Слав. Но полагаю, ты откажешься. Поэтому либо чай, либо вода.

Она нервно хмыкнула.

— Давай чай. И извини еще раз.

— Еще раз извинишься — домой отправлю и опять доступ ко всему заблокирую, — предупредил, отыскивая среди упаковок с чаем тот, что был с ромашкой. Херня это все, конечно, но может хоть один лепесток да попадется.

— Нашел мой криптонит, да? — прозвучало уже бодрее.

— Да, — развел руками в стороны. — Сахар?

— Один. Ты невыносим, — проворчала она.

— А ты невозможна, — я вернулся к ней, поставил на стол чай, упал в кресло напротив. — Что это за заяц, Слав? — спросил, когда она сделала первый глоток. Избегала на меня смотреть. Грела руки о керамику, вглядывалась в чашку.

— Вар… Не знаю, — оборвала себя, зло дернув головой.

— Слав…

— Не надо, Игорь. Забудь про то, чему стал свидетелем. Это не повторится, просто от неожиданности, — она поднялась на ноги, совершенно по животному, по лисьи встряхнулась. Впервые за все время посмотрела на меня. Твердо. Уверенно. — Спасибо. Я правда благодарна. Плохо умею об этом говорить, но, честно, спасибо. И предлагаю вернуться к работе. Пустишь меня к Ирите?