Гарвардский баг (СИ) - Вольная Мира. Страница 61

— Го-о-о-р… — выдохнула Воронова. Так просяще, так длинно. И этот звук тоже был вкусным и сладким, заставил улыбнуться и лизнуть немного покрасневшую кожу.

Я поднялся выше, провел пальцами, собирая влагу. Едва коснулся, а Славку подбросило, и первый тихий стон сорвался с закусанных губ.

— Хорошая девочка, — прохрипел, склоняясь к сосредоточению ее желания. Прикоснулся, целуя и вбирая в рот налитую вершинку, проник внутрь пальцами.

— Я-с-с-с… зашипела, заметалась, выгнулась, сдавливая ногами. Наэлектризованная.

А я пил ее, смаковал, растягивал удовольствие. Чтобы шарашило, чтобы никаких мыслей.

Отыграться за полгода мучений, насладиться.

Я дорвался. И понимал, что мне мало. Стонов ее мало, движений, жара и вкуса, обнаженной кожи и запаха цитрусового. Отклика и реакций. Я впитывал ее удовольствие, наслаждался им, дурел все больше и больше. Похоть скручивала и била в каждый нерв и клетку тела, выворачивала кости и мышцы. Ядом текла по венам. Кислотой.

Но все равно было мало. Я играл с ней, доводил, мучил.

И когда почувствовал, что она вот-вот взорвется, замедлил движения, сжал осторожно зубами сосредоточение желания, втянул в рот. Влаги на пальцах стало больше. Мне сносило голову, дергало. Было жарко, и сладко, и невозможно. Оторваться от нее, перестать, отпустить.

— Гор, — всхлипнула Воронова.

И я снова провел языком несколько раз. Медленно и длинно, припоминая тот пьяный поцелуй у полутемного бара. И Славка натянулась тут же, задрожала сильнее, почти вскрикнула. И еще раз, и снова, вторя моим движениям, отзывалась на них, реагировала так пьяняще.

— Гор, — Воронова вдруг сжала меня ногами, вскинулась, цепляясь за плечи. — Я тебя хочу, — выдохнула. Хрипло, отчаянно, почти жалобно.

— Хочешь? — спросил, подаваясь к ней, нависая, всматриваясь в совершенно шальные глаза и слизывая с губ остатки влаги. — Ты вкусная, знаешь? Как лето, Лава.

Я потерся о нее. Раскрытую, горячую, мокрую. Улыбнулся, наблюдая, как зрачок стал еще шире. Больше. Как капелька пота скатилась вдоль виска. Так мучительно медленно, тягуче. Ее тоже хотелось слизать. И снова потерся о нее, опустил вниз пальцы. Подразнить еще немного, почти довести, чтобы словить все отголоски и оттенки Славкиного желания.

— Да иди ты в задницу, Ястреб, — выплюнула почти. И толкнула, поднимаясь, прижимаясь, заставляя упасть на спину.

Укусила, врываясь языком в рот, прошлась руками вдоль плеч, по шее коготками, ниже. Терлась бедрами, грудью. Всем тонким, кукольным телом. Таким хрупким и горячим.

Жадный, чуть ли не злой поцелуй. Бешеный.

И я кусал ее в ответ, целовал, атаковал. И руки вжимали плотнее и крепче, наверняка оставляя на нежной коже синяки.

И я перекатился вместе с ней, втиснул в себя и вошел. Резко и, наверное, слишком грубо, но ждать больше не мог.

Зарычал.

Так туго, так жарко, так тесно было в ней. Проглотил ее стон, приподнял и снова вошел, отстраняясь, чтобы смотреть в лицо, видеть глаза, слышать, как она стонет, как закричит. Чтобы ни вдоха не упустить.

— Давай, Лава, покричи для меня, — прорычал, ускоряясь, понимая, что сам почти на грани. Что еще несколько толчков, несколько движений и меня разорвет в клочья.

Никогда желание и жажда не выжигали и не подчиняли себе так. Никогда так не натягивался каждый нерв. До звона и скрежета.

— Гор… — отчаянным всхлипом.

И я собрал волосы в горсть, открывая шею и плечи, укусил, втянул в рот кожу, снова укусил и опустил руку между нашими телами. Надавил, легко ударил.

И Славка застонала, заметалась под мной, пальцы вцепились в простыни до побелевших костяшек. Прогнулась.

Сильнее. Еще.

Зажмурилась и тут же открыла глаза, и сжала меня так, что почти невозможно было двигаться.

Закричала. Как охренительно она закричала, какими охренительными были ее глаза. Переливалось, искрилось в них желание. Резало гранями по коже и венам. В кровь, мозг, по всему телу.

Воронова задергалась, забилась подо мной, всхлипывая, выстанывая удовольствие. Царапая в кровь мои плечи и руки, закусив собственную губу.

Еще немного и я сам… Хотел выйти, потому что только сейчас понял, что без защиты, но… Но Славка не дала, стискивая ногами.

— Блокаторы, — всхлипнула, и снова дернулась и прижалась.

И меня хватило на какие-то жалкие секунды. На несколько раскаленных до бела вдохов. А потом вскрыло и вынесло, разметало на ошметки.

Я зарычал сквозь зубы, утыкаясь головой между ее шеей и плечом. Еще раз толкнулся. Чтобы плотнее, глубже, чтобы продлить этот кайф… И сдох.

В башке пустота и гул, перед глазами — круги.

Рухнул на спину, перетащил Славку к себе и закрыл глаза. Пережидая, приходя в себя, возвращаясь в реальность. Ну или пытаясь. Хотя бы просто дышать.

Никогда… Никогда так не было. Так яростно, до боли, до ломоты в костях, до кислоты в венах и невозможности шевелиться.

Дышать. Очень надо вспомнить, нахрена это вообще делать.

Очень.

И Славка лежала рядом так же тихо. Спина влажная от пота, дыхание — толчками из груди едва слышное. Все еще горячая. Разморенная.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем все пришло в норму, прежде чем в голове появились хоть какие-то связные мысли, намек на них.

Но, когда дыхание у обоих все же выровнялось, когда мозги наконец-то зашевелились и по губам расползалась довольная и сытая улыбка, я приподнялся, заглядывая Славке в лицо, убрал темную прядь с точеной скулы, поцеловал. Легко и быстро, чтобы опять не увязнуть, не потеряться. Воронова медленно открыла глаза — все еще пьяные — коснулась рукой моей колючей щеки, тоже улыбнулась.

И я смотрел на нее и снова не мог взгляда отвести. Такая…

Откуда ты такая, Славка? Такая моя? Специально для меня?

— Ты же понимаешь, что все теперь, Слав? — спросил, сощурившись. Вытолкнул из себя эти слова, потому что никак теперь по-другому. Невозможно.

И застыл в ожидании, ощущая, как замерла ее рука, пальцы которой еще секунду назад водили по подбородку. Как изменилось выражение лица.

— Что ты имеешь в виду? — спросила осторожно. Так, как будто я ей только что говнопрогу принес и попросил поставить.

— Между нами, Слав, — пояснил. — Мы вместе.

— Это не особенно похоже на вопрос, Ястреб, — нахмурилась она.

— Возможно, потому что я не спрашиваю? — выгнул бровь, подаваясь ближе к Славке, прикусывая нижнюю губу. — Мы взрослые, Слав. И оба понимаем, что происходит, — возможно, я слишком давил, но и в догонялки больше играть не собирался. Просто не понимал, зачем.

— И что происходит? — скривилась она.

— Ты лежишь подо мной голая, Воронова, и если сейчас скажешь, что секс не повод для знакомства…

— Мы знакомы, — вздернула Слава подбородок.

— Ты поняла мысль. Я снова тебя трахну. А потом еще раз, если понадобится.

— Пока до смерти не затрахаешь? — усмехнулась с вызовом.

— Пока дурь из башки не выбью, — отчеканил, переворачиваясь на спину и перетягивая Славку на себя. На удивление, сопротивляться она не стала, но смотрела строго и сосредоточено. Так, как обычно смотрит на своих воронят, когда они ей в клювике очередную хрень неведомую приносят. С насмешкой, каплей любопытства и осуждением одновременно. Какой-то дикий коктейль.

— Я против отношений на работе, — отрезала наконец, не меняя выражения лица. — Из этого, как правило, ничего хорошего не получается.

— Личный опыт? — приподнял я брови, пальцами пробегая по все еще влажной, узкой спине. Сам не понимая до конца, почему вдруг напрягся. Про Славку, конечно, ходили разные слухи. Плодились и циркулировали в основном среди младшего состава: снабженцев разного рода, секретариата, суппорта и тому подобного — и про то, что спала она чуть ли не со всем генеральным серпентарием, и про то, что у нее есть «папик», крутящийся где-то в госах, и про то, что она неравнодушна к нашей охране, была даже дичь про лесбиянку, но… Никто к этому серьезно не относился. Даже Знаменский кривил рожу и выдавал что-то из серии «мозгов хватает только на сказки, вот и сочиняют». Вообще в плане сплетен Пашка был на удивление категоричен и принципиален… В общем, никто в эту чушь про шашни на работе не верил и Воронову за руку не поймал, а тут оказывается… Или все-таки нет?