Сколько стоит ваше сердце? (СИ) - Матуш Татьяна. Страница 124

Вот поспать не удалось вообще. Сначала заметали следы жестокой шутки, перетаскивая фиольских воинов в казематы. Потом будили женщин и объясняли диспозицию. Потом долго успокаивали прекрасных дам — они изволили хохотать до истерики.

А едва первый рассветный луч прорезал облака, под замурованными воротами равелина завизжали на разные голоса фиольские дудки.

Зевая, еще почище Абнера, Винкер вышел на стену. По обе стороны от него выросли пятнадцать… ведьм, иначе не скажешь. С ног до головы завернутые в темные шторы (другого не нашлось), они ничего не говорили и не делали, просто стояли рядом и не слабо давили на психику.

Марк едва не сдал назад, когда увидел, кто пришел в гости с утра пораньше. Четверо жрецов, три десятника и один целый полковник.

Полковник был тощим, злым и изрядно напуганным. Трое десятников держали у левой ноги… тех самых бродячих лохматок неизвестной породы, с ушами врастопырку. Мундиры с них почему-то не сняли Псы все еще сладко зевали, аукалась ночная "дудочка".

И что сейчас будет? Потребуют аннексию и контрибуцию за покушение на честь этого самого мундира? Или всех вздернуть на ближайших липах? Так они, вроде бы, и так — смертники, куда уж больше-то?

Хотя, говорят, Священный Кесар особо опасных преступников казнил три раза: сначала топил в бочке с водой, но не до смерти, потом вешал, но, опять-таки, не до полного удушения. И, под занавес, сажал на кол. Затейник!

Самый молодой из жрецов прокашлялся. Парень не на шутку волновался, и Винкер решил ему помочь.

— С чем пожаловали, братья? Я говорю так, потому, что вижу здесь братьев по вере, братьев по оружию… и братьев по разуму.

Камил едва не испортила торжественный момент пошлым смехом… Но сдержалась.

— Мы воюем честно, — преодолев смущение, начал жрец. В тонком, срывающемся голосе плескалась обида и какой-то первобытный ужас. — Мы пришли с оружием, и думали, что вы, как честные люди, будете сражаться с нами силой оружия. Но вы применили к нам противное Небу колдовство, кое в Фиоле уже давно забыто, ибо… — пацан запнулся, мучительно покраснел, не зная, как закончить речь.

— Ибо неприемлемо, — сурово договорил его старший товарищ.

Десятники пока молчали. Молчал и Марк.

— Мы требуем… — жрец слегка запнулся, но, видимо, обрел крепость в вере и договорил, — Требуем немедленно вернуть нашим боевым товарищам и брату по ордену данный им Небом человеческий облик. Иначе уже через клепсидру мы снова пойдем на приступ и перемешаем вас с камнями этой крепости.

Винкер оскалился в улыбке.

— Я люблю фиольских парламентеров, — заявил он, — говорите красиво. Прямо каждую речь можно на пергамент писать. Или сразу на музыку. Чего вы хотите от нас, я понял. Чтобы те, кто ночью полез к нашим женщинам, вновь стали людьми. Не бывать этому под небом империи! Честь наших женщин — это наша честь, и защищать ее мы будем любым способом. Противным Небу? Хорошо! Неприемлемым? Замечательно! Забытым? Мы, как видите, ничего не забыли. И это не единственный секрет, который мы помним.

В утренней тишине слова его прозвучали как-то по-особенному зловеще.

— Но… никто не покушался на честь ваших женщин, — растерялся жрец, — солдаты Священного Кесара… Святые Древние, не думаете же вы, что святой брат тоже?.. Это невозможно!

— Проклятье не ошибается, — отрезал Винкер. — И наши оскорбленные женщины, которые преодолели свой стыд и вышли на эти стены, чтобы обличить своих обидчиков, а потом, скорее всего, умереть в слезах и позоре… они тоже не ошиблись.

Один из черных коконов метнулся прочь, едва не упав на деревянной лестнице, благо, девчонку вовремя подхватили и до Марка донеслись сдавленные всхлипы…

— Она не выдержала! — взвыл Марк, — Позор слишком велик. Эта леди слишком нежна и трепетна…

— Если кто-то из солдат генерала Аргосского повел себя неуважительно по отношению к женщинам, и это будет доказано, мы готовы заплатить виру.

Винкер закрыл лицо руками.

— Небеса! Вы предлагаете серебро за честь наших женщин?

— Мы предлагаем золото, — уточнил злой, как шершень, тощий полковник, — пять монет за каждую обиженную даму. Это хорошая цена. В Фиоле платят всего две.

— Вот своих, фиольских девок и обижайте за две монеты, сколько хотите, — рявкнула Камил, выпутываясь из занавески, — может быть они еще и довольны останутся, хоть какой-то заработок! А мы… Вам повезло, что нашу Лери не тронули, только наговорили гадостей, иначе вам бы не собаками, а свиньями погаными бегать.

— И хрюкать! Пока не прирежут на колбасу, — поддержал второй кокон. Девушка тоже решительно сбросила ткань с головы, и жрецы в ужасе попятились. О способностях цаххе проклинать качественно и изобретательно знали далеко за пределами империи. Кочевой народ не признавал границ.

— Хорошо… Хорошо, — вскинул обе ладони жрец, — Что вы хотите за то, чтобы к нашим… людям вновь вернулся их природный облик?

— Выкуп, — спокойно ответил Винкер, оставив в стороне пафос и балаганные завывания, — За каждого возвращенного… в люди двести доблестных фиольских солдат, командиров или жрецов будут выходить за пределы города.

Полковник считать умел.

— Ты требуешь вернуть город, взятый нами в честном бою?

— Полученный с помощью грязного предательства. Но это не важно. Да, я требую город. Это единственное условие снятия проклятья.

— Генерал Аргосский не оставит от вас даже пыли, чтобы похоронить!

— Генерал Аргосский очень хочет бобиком на родину бежать? — благостно осведомился Винкер, не особо маскируя нотки издевки. — Это легко устроить. Как видите, ваши благословения нам не помеха.

— А, почему вы раньше не… — любопытство возобладало в молоденьком жреце ненадолго, и снова уступило смущенью и страху.

— А раньше никто не наглел настолько, чтобы навязывать свое внимание царице народа цаххе со свитой, — спокойно и обстоятельно ответил Марк.

Еще один кокон отчетливо хрюкнул.

— Но… У цаххе нет царей, — поразился пожилой жрец.

Камил гордо вздернула подбородок:

— Еще одно оскорбление, невежа, и у Священного Кесара не будет армии. Царей у нас нет. А царицы — есть!

— Войско генерала Лесса Аргосского выходит из Бара до полудня, — предельно четко проговорил Марк, — и становится лагерем так, чтобы наши оскорбленные дамы вас видели и убедились, что раскаяние ваше глубоко и искренне. Только после этого мы позволим вашим… возвращенным присоединиться к вам. В человеческом облике.

Не успеете до полудня — пеняйте на себя. Лучи полуденного солнца, коснувшиеся собачьих шкур, сделают проклятье необратимым. Думайте.

Дамы, закутанные в шторы, степенно сходили со стены. Марк спрыгнул последним, удержавшись и от лишних слов, и от неприличных жестов. Ни к чему.

Камил почти плакала от смеха, уткнувшись в грудь рыжего мальчишки.

— Царица цаххе! Ну, надо же! Вот супруг мой порадуется, какую родовитую взял… Если он еще жив, — смех женщины словно обрезало, а желтые, рысьи глаза сделались тревожными.

— Отец жив, — сказала та самая девушка, похожая на цаххе, — я чувствую.

— Отец? — бестактно удивился Рыжик.

— Так получилось, — не смутилась Камил, — В молодости супруг увлекся девушкой-цаххе из табора, который стоял тут, неподалеку, на Нере.

— Кем же нужно быть, чтобы гулять от такой женщины?

— Молодым балбесом, которого вынудили заключить выгодный брак, — пожала плечами Камил. — Хотя, если она была похожа на мою Лери… Его можно понять.

Женщина сидела на деревянной скамье, обняв и крепко прижав к себе дочерей, явно не разделяя родную и приемную. Обеих крепко любила. За обеих боялась. Умна была Камил, понимала, что один блеф прошел, второй может и не пройти. А если раскусят хитрые жрецы… Впору молиться, чтобы Небо даровало смерть в бою. Впрочем, и на такой случай Камил подстраховалась, зашив в пуговицы костюма себе и дочерям айшерский быстро действующий яд. Живыми они захватчикам не достанутся, а дальше — дорога… по облакам ли, по уголькам — Небо знает, оно и решит.